Домофон звонит снова и снова. Разрывает тишину однообразным знакомым звуком. Ответа нет уже час.

Надя сбрасывает и звонит на мобильный. Но и там никто не отвечает. Сбрасывает и звонит на домашний. Тишина.

- Да где же она? – говорит Надя сама себе.

Она стоит около двери подъезда и не знает, что делать.

Бабушка не отвечает.

Бабушка должна быть дома – куда ей идти. Но бабушки нет. Надя стоит перед закрытой дверью.

Можно было бы спросить соседей, но Надя никого не знает. Она бывает здесь не часто.

Она живёт далеко от Москвы – шестьдесят километров по Новой Риге – и к бабушке приезжает редко. В основном, здесь мама. Но сегодня приехала Надя.

А бабушки – нет.

- Где же она? – в сотый раз Надя задаёт себе один и тот же вопрос и уже злиться. – Куда пошла?

Идти бабушки некуда.

После смерти деда она почти не выходит из дома. То болят ноги, то давление, то не хочется.

Но сейчас её нет.

Надя отходит от подъезда и смотрит вверх. Бабушкины окна – последние, на девятом этаже. Надя щурится – не разглядеть почти.

- А может, и не сюда выходят? – говорит она, - да нет сюда, я помню.

Но она не помнит. Она из окон бабушки и не смотрела никогда.

- Балкон туда, значит, окна сюда.

И щурится ещё больше. Есть свет или нет. Света нет. Хотя на улице темно – семь часов, конец августа.

Значит, свет бабушка не зажигала. Она либо ушла, либо спит.

- Или телефон на беззвучке, - говорит Надя, - надо послушать под дверью – может, все звонки отрубило.

Но как послушать? Подъезд закрыт.

Она набирает соседям.

. . .

Завтра у бабушки важный день. Деду – сорок дней. Бабушка должна собраться, надеть хорошее платье, туфли. Что-то приговорить. Все приедут к ней. Дочь, внучка. Родственники. Друзья деда.

Бабушка будет всех принимать, усаживать, раскладывать тарелки и вилки. Так думает бабушка. Она привыкла всё делать сама. Даже сейчас – когда ей это тяжело.

С утра бабушка очень беспокоится – как бы всё успеть.

Она даже не завтракает. Как проснулась - берёт телефон, телефонную книгу и всем звонит.

- Завтра Паше сорок дней. Ты будешь? – звонит она друзьям, - у нас, у меня. Да, на кладбище, потом ко мне. К двум часам, не раньше.

Так всем, кто остался в телефонном списке.

- Этого нет уже, - говорит бабушка сама себе, - с этим уже и не общаемся.

Но список всё равно большой. Дед был известным человеком.

Бабушка быстро устаёт.

- Ну зачем ты всех позвала, - ругает её по телефону дочь, - сколько же нам теперь готовить? И ты устанешь – это же с каждым поговори, каждого проводи. Есть своя семья – мы. Зачем ещё?

Но бабушке и не возразишь. Характер – железо. Как у всех женщин в её семье. Всё – по-своему.

- Не готовьте, - говорит бабушка, - я сама приготовлю. И провожу тоже.

На букве «Н» бросила телефонную книгу. Устала.

Пошла на кухню, поставила кастрюлю с водой кипятиться. Почему-то бабушка не пользуется электрическим чайником, хотя он есть и кипятит быстрее. Ставит по старинке кастрюльку, ждёт, пока закипит.

Садится на диванчик на кухне. Среди коробок с лекарствами, пакетов, баночек. Разгребает себе уголочек.

Надо бы разобраться – да всё некогда. Уже так много всего накопилось – что и не разберёшь сразу. Начнёт – устанет. Бросит. Ещё хуже сделается. Дочь ругать будет. Лучше уж и не начинать.

Бабушка перекладывает коробки, садится поудобнее. Мерит давление – так, на всякий случай – привыкла. Давление хорошее. Вода почти закипела. Можно и чай попить.

Бабушка берёт пакетик чая, заваривает, как любит, чтобы покрепче и без сахара. Тихонько, чтобы не обжечься, пьёт.

Завтра – сорок дней. И сегодня ей надо сходить в магазин, посчитать, сколько будет людей, всё приготовить, накрыть стол.

Какие столы она раньше накрывала! Дед, наверное, за то и взял в жёны.

Бабушка улыбается – вспоминает. Закрывает глаза. Как будто вчера было. Потом вдруг вздрагивает.

- Что это я? Ведь не праздник же, - и быстро-быстро, мелкими глотками, обжигаясь, пьёт чай, торопится.

. . .

Надя поднимается на седьмой этаж. Дёргает бабушкину дверь – закрыта. Звонит. Громко и отчётливо слышен звонок входной двери. Но никто не открывает, не спешит знакомой шаркающей походкой, не кричит через дверь – «сейчас, сейчас, уже открываю». За дверью – полная тишина. И только надрывающийся звонок. Надя на всякий случай стучит. Но и на стук никто не открывает.

- Неужели, ушла?

Набирает бабушке на мобильный. И прислушивается. Где-то в глубине квартиры ясно слышен телефонный звонок.

- Ушла без мобильника, - Надя замирает с телефоном в руке, - и где её теперь искать?

Надя смотрит на время – ещё не было семи часов вечера.

Почта! В это время бабушка раньше ходила на почту.

Надя пишет записку – «Я приезжала. Срочно перезвони. Надя» - вкладывает в дверь.

На почте бабушки не оказалось. И никто её сегодня не видел.

- Точно не было? – Надя спрашивает много раз одно и то же.

- Не было, - говорит работница, - давно не приходила. Раньше – через день. Просила открытки ей откладывать. С городами разными. Мы откладывали, людям не давали, а её нет. Что теперь с ними делать? Может, вы возьмёте?

Надя посмотрела – куда указывала почтальонша. На её столе в углу ровной стопкой действительно лежали открытки. Самая верхняя – с Веной.

- Зачем ей столько? – спросила Надя.

Почтальонша пожала плечами.

- Говорила, посылать будет. Мы её давно знаем. Поэтому и откладывали.

- Кому ей посылать?

- Ну это уж не наше дело.

Посылать открытки бабушке были некому.

Надя смотрит на открытку с Веной. В Вене служил дед. После войны оставался ещё в городе.

- Не продавайте пока, - говорит Надя, - может, придёт.

…

После смерти деда бабушка жила одна.

На похоронах бабушка держалась хорошо, почти не плакала. Только повторяла много раз одно и то же:

- Такого человека потеряла. Такого человека потеряла. Большой был молодец.

Все соглашались. Дед, и правда, был молодец. Ветеран, десантник, зам. директор комбината. Девяносто лет исполнилось. Всю жизнь вместе с бабушкой.

Умер практически у неё на руках. Проснулся утром, вздохнул – и умер. Но до конца был в сознании. Боялся очень, что ничего соображать не будет. Но нет – всё соображал.

Но вот – бабушка осталась одна.

Бабушка сама звонила редко. Наберёт иногда внучку или дочь. Спросит что-нибудь. Расскажет про деда, которого теперь часто вспоминала. Про своё здоровье. Скажет, чтобы теплей одевались. И всё.

Но продукты у неё есть, квартира убрана. Живёт хорошо.

. . .

Записка не тронута – лежит в двери. Значит, бабушка не приходила.

На всякий случай Надя набирает ещё – но уже понятно, что никто не ответит. И в тихой тёмной квартире звонит и звонит телефон.

И тогда Надя набирает маме.

Мама живёт отдельно – в тридцати минутах езды от бабушки. Но тоже приезжает редко.

Да и как приезжать – у бабушки такой характер – не каждый выдержит. После смерти деда хотели бабушку забрать к себе – но бабушка сказала твёрдо – «никуда не поеду, всю жизнь тут с дедом жила». А жить с бабушкой…

Она была очень упрямой. Если не хотела что-то делать - не заставишь. К врачу пойти – приходилось уговаривать. Лекарства пить – всё с боем. Когда дед заболел – сама ездила к нему в больницу, хотя уже ходила плохо и могла упасть по дороге.

Бабушка многого добилась в жизни сама. С тринадцати лет - на Детской книге, в переплётном цехе. Потом - на фабрике пластмасс, револьверщицей. Потом – мебельный комбинат.

И всё – сама. Выучилась - стала бухгалтером. На пенсию еле выгнали. Уговорили. А так – не в какую.

- И что, дома сидеть? – говорила бабушка.

Дома сидеть не хотела.

- Ну хоть в санатории поездишь, - говорили ей.

Только санаториями и уговорили. Это было ещё до болезни деда. Потом уже – и не до санаториев стало.

. . .

Надя звонит маме.

Мама не верит. Спорит.

- Как это, не отвечает? Не может быть. Куда она могла уйти? Куда ей ходить? Ерунда. Звонок, наверное, сломался. Звони ещё. Попробуй зайти в подъезд и послушай под дверью – есть ли какие-нибудь звуки. Всё с бабушкой нормально. Не придумывай. Может, она специально не отвечает? Вы не ругались?

Бабушка никогда так не делала специально. Она могла съязвить и, если Надя долго не звонила, сказать – «Я уже и забыла, что у меня есть внучка».

Но чтобы специально не отвечать на телефон – нет, так бабушка никогда не делала.

- Мам, - говорит Надя, - завтра деду сорок дней. Не отключила бы бабушка телефон. Люди звонить будут. Да и звонят, наверное. Она бы услышала.

- Загляни в замочную щёлку – видно что-нибудь? – говорит мама.

Надя заглядывает. Не видно ничего. Темно.

- Я сейчас приеду с ключами, - говорит мама. – А ты жди. Вдруг придёт.

Надя спускается и садится на лавочку ждать у подъезда.

За саму Надю волноваться некому. Дома никого. Только две собаки. И телефон Нади молчит.

 

. . .

Бабушка познакомилась с дедом после войны. Дед вернулся в 1950 году.

Вернулся в свою деревню. Но хотелось учиться. Поехал в Москву – к тётке. Тётка помогла, устроила в Московский комбинат твёрдых сплавов. Стал токарем. Поступил в вечернюю школу рабочей молодёжи – в девятый класс. Там и встретил бабушку.

Но сам дед вспоминал другое – 18 августа 1948 года.

Тогда шла подготовка к празднованию дня Военно-воздушного флота. Отбирали отличников боевой подготовки из разных частей. Дед попал в это число. Всех собрали на аэродроме около города Чехова. Сделали около двадцати прыжков с аэростата и самолетов. Прыгали на аэродром Тушино. На этом празднике была и бабушка. И дед часто шутил - «Вот там я тебя с воздуха и приметил».

Детей хотел много. Но родилась у них только одна дочь – мама Нади.

. . .

Теперь уже две женщины – мама и Надя - стояли около двери бабушки.

- Надо открыть, - говорит Надя.

Берёт мамины ключи.

Но открывать страшно. А если бабушка внутри? Если она там… А если она… И Надя медлит.

- Ну, открывай же, - мама её торопит.

Надя не любит признавать, что она чего-то боится. Но сейчас – она боится.

Она вставляет ключ в скважину. Но ключ не вошёл до конца и не повернулся. Надя дёрнула его – но он встал ровно посередине.

- Не поворачивается, - говорит Надя.

- Как это, не поворачивается?

Мама взялась за ключ и с силой повернула его. Но он остался на месте.

Это означало только одно.

- Значит, ключ стоит с той стороны двери, - сказала Надя.

И женщины замерли.

Если ключ там – значит, и бабушка там.

Но бабушка там – и не отвечает.

- Мам, - сказала Надя, - надо вскрывать дверь.

Они переглянулись. И Надя достала телефон и нашла в Интернете службу по вскрытию замков.

. . .

С мамой Надя тоже виделась редко. В их семье женщины – сильные и властные. Как бабушка. Поэтому видеться каждый день – сложно.

И почти всегда эти встречи заканчивались ссорами – и Надя уезжала домой с мыслью, что больше не приедет. Но потом приезжала.

Мама была недовольна, что Надя живёт одна. Что не ездит к бабушке. Что работает сама на себя, а не каждый день в каком-нибудь офисе. Бабушка была недовольна, что её контролируют – ест ли она и пьёт ли лекарства. Куда она ходит и кому звонит.

Все были чем-то недовольны. И недовольны друг другом.

Особенно после смерти деда. Который сдерживал в их семье всё это напряжение.

Хотя, последние несколько месяцев, может, из-за болезни, может, из-за чего-то ещё, он не обращал ни на что и ни на кого внимания, точно хотел, чтобы его оставили в покое. Точно он уже был где-то далеко, в другом мире.

Он просто сидел, смотрел телевизор и, казалось, ни о чём не думал.

Только однажды сказал – «Вы должны позаботиться обо всём».

«О чём?»

«Обо всём».

И больше ничего.

Он сам всю жизнь обо всём заботился. Как с фронта вернуться. Как дом восстановить. Как выучиться. Как хорошо работать на комбинате. Как дочь устроить. Обо всём.

. . .

Надя с мамой стоят, прислонившись к стене, пока вскрывали бабушкину дверь.

- Это я виновата, - говорит Надя, - мне нужно было раньше приехать.

- Это мне нужно было давно с работы уйти, - говорит мама. - И жить здесь.

- Может, забрать её к себе, загород?

- Она не поедет. Да никто с бабушкой не уживётся. Характер тот ещё.

И обе замолчали.

Характер у бабушки был тяжёлый. Всю жизнь как стальная. С простой рабочей доучилась до бухгалтера. Столько лет с финансами. И вся – как на ладони. Ни копейки чужой не взяла. Хотя предлагали. Как с такой спорить? Железо.

Дверь открылась.

- Кто пойдёт первый? – спросила Надя.

Увидеть бабушку там казалось страшнее всего.

Вместе вошли в квартиру.

В квартире темно – видимо, бабушка не включала сегодня свет. На кухне, на газу, стоит кастрюля с выкипевшей водой. Кастрюля вся чёрная, но огонь горит – не потух. Надя выключает газ.

Дверь в комнату деда открыта – там всё осталось без изменений. Дедушкин стол, заваленный бумагами и книгами. Всё выглядело так, как будто дед ещё там. Никто ничего не разбирал. Бабушка бы не дала. И большой, в полстены, портрет деда в военном мундире, с медалями.

Вторая комната, дальняя – бабушкина. Свет выключен. Тихонько приоткрывают дверь – на своей небольшой кровати лежит бабушка.

Надя включает свет.

Одеяло откинуто – и бабушка лежит в одной ночной рубашке, на спине, приоткрыв рот.

Надя прислоняется к стене. Мама наклоняется над бабушкой.

- Дышит? – спрашивает Надя.

- Мам, - трясёт бабушку за плечи, - просыпайся.

- А, - бабушка открывает глаза, - это кто? – она не сразу понимает, кто её тревожит. - Лен, ты? Когда ты приехала? Зачем?

Бабушка осматривается вокруг.

- Наденька, ты тоже пришла? Мы разве договаривались?

- Нет, бабуль, мы просто решили зайти к тебе. Узнать, как у тебя дела. Всё ли хорошо.

- Всё хорошо. А что? Вам кто открыл? Дед? Я и не слышала. А где он сам? Паш! - кричит бабушка.

Все молчат.

Бабушка приподнимается на кровати. Нащупывает и надевает очки. Маленькая, худая, в светло-розовой ночной рубашке. Прямо над её головой портрет деда. Не такой большой, как в комнате, но тоже в медалях. Рядом с ним – её портрет, ещё молодой работницы фабрики игрушек. На столе фотография Нади – школьницы. В книжном шкафу фотография дочери. В детском саду снимали: в руках лягушонок, на голове бантики, улыбается, чёлка до половины лба.

- Ты отдыхай, мам. Мы пойдём пока на кухню, чай сделаем.

Выходят. Садятся на кухне. Входная дверь теперь открыта.

Свет в ванной не работает. Около холодильника оттаивает мясо – вода с него стекает на пол.

- Может, пол помыть? – говорит Надя.

Все сидят вокруг стола – а в дальней комнате просыпается, встаёт и одевается их бабушка.