-- А ты думаешь, мы сможем?

-- Конечно, солнышко.

-- Ты уверен?

-- Да, солнышко, я уверен.

-- А что, если буря?

-- Мы справимся, милая, небо совсем чистое.

-- Знаешь, мой дедушка говорил, что если нет ни облачка, то это к дождю…

-- Мы переживем дождь.

-- А что, есл-…

-- Господи, как же ты меня достала с этим! Ты не можешь шагу ступить без сомнений! Сколько же нервов я потратил на тебя, мерзкая хим-… Солнышко, все в порядке? Пожалуйста, не плачь! Я сказал лишнего снова, да? Черт. И правда – дождь… Вставай, вся испачкаешься.

С востока равнина – зеленая, везде, куда падал взор. За спиной неспокойное иссиня-черное море, обрыв. Они жили на пригорье, которое, однако, спасало от паводков Реки весной. В то время они ловили лягушек, ели жареную хрустящую рыбу и были счастливы.

-- Милая, вставай. Пойдем в дом.

На возвышенности стояли два крохотных домика, один был сделан из камня, второй – из древесины. Ее дом из желтого камня, ближе к северу, с зеленой черепицей, его – из темного дерева, с красной черепицей на крыше. Он не хотел, но она настояла на втором. «Если жить столько лет в одном доме, думала она, можно свихнуться друг от друга». И решила твердо. «Так можно будет ходить в гости и хоть изредка, возможно, испытывать то чудесное, сотрясающее душу чувство, готовя для него ужин у себя или ожидая его ответа, придет ли он ночевать… Чувство, словно маленький котенок поселился у тебя в животе и смеется, хохочет. Чувство любви и счастья, ожидание чуда.» Странная любовь. Черствеет, если ничего не менять.

-- Кейси, вставай. Ты же заболеешь…

Он попытался взять ее за руку, только Кейси снова одернула. Закрывая лицо ладонями, она сидела на коленках в грязи. Проливной дождь. Кейси плакала, а, может, не плакала, может, смеялась. Она часто сидела вот так подперев ноги под себя и зажав лицо руками, чтобы он не мог понять, когда Кейси плачет, а когда – смеется. Чаще, правда, плакала. Ветер свалил их самодельную лодочку, стоявшую у обрыва, и разбил о камни. Никто не обратил внимания. Снова он попытался поднять Кейси, затем поцеловать ее в щеку. Она отмахнулась, свернувшись калачиком. Тогда Джим рассердился, развернулся и ушел в дом. Не промокать же ему, в самом деле… Чертыхается.

 

-- Джим, мне страшно… Может, ну ее, эту твою затею. Наверняка на природе мне не станет даже чу-уточку легче чем в городе. Я буду очень скучать по маме.

-- Глупая, тебе надо держаться подальше от этой женщины!

-- Но она моя мать…

-- Молчи. Я знаю, станет лучше. Ложись спать, солнышко.

-- А ты меня обнимешь?

До того, как стать отщепенцами, они оба жили в большом безлюдном городе, с огромным количеством машин, выхлопных газов, собак и кошек, детей и стариков; в городе, наполненном средствами для мытья унитаза и искусственно-ярко крашенными розами. Она писала статьи в газету, он строил новые дома для пчел.

Она была шатенкой, и ее длинные волосы постоянно лезли во все стороны, никак не собирались и не имели большого объема, правда были шелковистые и пахли кокосом. Жаль, цвет никак не читался и не замечался в ее глазах. То ли серо-голубые, то ли приглушенно зеленые с желтым оттенком – не понять. Худая и невысокая Кейси, плохо умеющая улыбаться. Если умеющая вообще.

Он – Джим – очень благородный и достаточно добрый человек, чтобы полюбить. Он кормил бродячих собак, дворняжек, и очень любил слушать птиц поутру. Выглядел он сильным и крепким снаружи, зеленоглазым блондином. Почему-то все знакомые Кейси не думали, что она его достойна. Он был слишком вспыльчив, а она - тиха. Словно Ветер.

 

Мать Кейси была очень неординарной женщиной. Методы воспитания у нее были своеобразные. Кейси так сильно боялась ее, что в ее присутствии было страшно даже чихнуть громко – с самого детства. Помнится, малышка заболела ветрянкой, и, чтобы ей не было так одиноко, решила намазать зеленкой ее любимую куклу. Однако мисс Кром (Кейси никогда не звала ее мамой) разъярилась, и, как показалось Кейси, даже стала в два раза больше, покраснела, волосы ее встали дыбом, а здравый смысл из ее сознания куда-то пропал. Недаром торнадо называют именами женщин.

Спустя много лет зимним, морозным утром, когда мисс Кром ушла, велев дочери съесть всю тарелку ее отвратительного, пересоленного супа, Кейси решила сбежать. Правда сначала расправившись с супом. Она взяла в руки тарелку, открыла балконную дверь и все содержимое тарелки швырнула вниз. Секунд пять спустя услышала крик. Какой-то мужчина был облит с ног до головы ее пересоленным супом.

-- Как же ты так швыряешь еду на кого попало?! Разве так можно? Это же мое новое пальто, не отстирается! Кто тебя воспитывал?! Я, между прочим, спешил, а из-за тебя…

Джим замолчал, когда Кейси подняла на него глаза. Свои серые, тусклые, безучастные глаза. Он нервно начал ходить по комнате. Старая комнатушка без каких-либо признаков личности, в ней живущей. Безликая. Казалось, тут мог жить как дряхлый старик, так и юная Кейси.

Он присел на скрипящий диван, обхватив голову руками. Кейси села рядом. Шептала:

-- Ты сможешь… меня забрать?

Боялась говорить слишком громко.

-- Я?.. Но я…

-- По-жа-луй-ста…

Он тяжело вздохнул. Наступила тишина, впервые за шестнадцать лет.

В самый пасмурный день зимы восемьдесят второго года произошло, возможно, самое солнечное событие их жизни.

 

Знаете, как люди сходят с ума от Ветра. Ветер побеждает людей. Он слишком коварен, силен. Равнодушен. Именно равнодушия не хватает людям. Равнодушия к деньгам, всемирному голоду, бродягам, детям, равнодушия к любви. Любовь может разрушить все до фундамента, если любовь не подкреплять равнодушием. Страсть.

Люди сходят с ума из-за Ветра. Словно все мысли улетают из головы, не успевая зацепиться за свободную веточку в дремучем лесу. Выдувает мысли, выдувает любовь. Со временем – все. Можно закрываться в себе, можно Не Выходить Из Комнаты, можно каждый день запечатлеть на фотографиях, можно даже обвязать голову ватой и подушками; не спасет. От Ветра не спасает ничего. Ветер у нас, у меня и даже у тебя в голове. Кажется, станет легче, милая, когда уедем отсюда. Сменим обстановку, сменим мысли. Не станет. Можно лишь оттянуть момент крушения, можно убегать и переворачивать песочные часы сверху вниз, снизу - вверх. До бесконечности. Но, как ни жаль, куда бы ты ни поехал, везде, всюду с собой ты берешь себя.

У сказок не бывает хорошего конца. Детям видится все в ярких красках только потому, что в нужный момент автор перестает

Писать. Перестает рассказывать историю. Создает иллюзию счастья, мир останавливается, переливаясь яркими красками. Выключать телевизор как раз перед концом грустного фильма и говорить детям, что все закончилось хорошо – недопустимый поступок. Стремление к счастью сублимировано до абсолюта. Мы огорчаемся и огорчаем потому, что думали, что будем «жить долго и счастливо», но на самом деле никто не пояснил тебе шестилетнему, что счастье – всего лишь пара мгновений за год или вообще за всю жизнь. Мы живем в иллюзиях и иллюзиями. Мы живем временно, но время - не иллюзия, ведь…

 

-- Джим, Джим! Проснись! Ты знаешь, ко мне вечером приходил юный р ы б а к!

Кейси, распахнув ногой дверь, выбежала босиком в белой пижаме на полянку перед их домами. Вприпрыжку вошла к Джиму в дом, скрипя старыми досками под ногами.

-- Представляешь, настоящий рыбак! Я так рада была с ним побеседовать. Он был очень мил, не то что не-е-которые, даже не соизволили приготовить мне завтрак!

-- О чем ты говоришь?

Он приподнялся на локтях в кровати, сонно протирая глаза. Одеяло почти сползло на пол.

-- Как о чем? Рыбак! Я видела настоящего человека вчера! Живого! Он рассказывал мне про то, как правильно ловить рыбу и про то, как забрасывать сети, и как определить погоду по ветру, и еще он говор-…

-- Что за чушь? Солнышко, скажи, что ты меня разыгрываешь!

-- Да нет же! Он был в соломенной шляпе, и от него жутко пахло рыбой!

-- Черт бы тебя побрал, Кейси! Не было никакого рыбака! Ты что, не помнишь?

-- Это не так, Джим. Я его видела!

-- Ты ошибаешься, милая. Вчера вечером мы сидели и грызли кукурузу у моря. До заката. После пошли ко мне. Ты сразу заснула, и не просыпалась до утра. Потом ты меня разбудила, и…

-- Ты врешь! Что за бред? Я всю ночь проговорила с тем старичком!

-- …и сказала, что пойдешь умываться. Я, видимо, снова уснул. Вот, взгляни на часы. Прошло ровно пятнадцать минут!

-- Нет! Нет, нет, нет!

Кейси начала топать ногами, как ребенок, не получивший обещанную конфету. Он встал с постели и приобнял ее, хоть Кейси вырывалась.

-- Да, милая… Тебе нужен отдых. Ложись. Так и быть, приготовлю тебе завтрак. Твой любимый.

И он улыбнулся ей.

 

-- Джим, я устала! Хочу назад.

-- Мы же договорились в этот раз подняться на самый верх, помнишь? Давай хотя бы попытаемся.

-- Но здесь такие крутые подъемы, и к тому же я боюсь высоты.

-- Я буду держать тебя за руку, Кейс.

Какое-то время они шли молча по зеленой траве. Уже взобрались довольно высоко. Чем выше они поднимались, тем живописнее открывался пейзаж. Кейси даже подумала, что она и представить не могла, насколько бывают высокие горы и насколько широкие долины. Бушующее море становилось все тише, а ветер – громче. У нее разлетались все волосы, и Кейси жутко злилась. Часто грозилась отрезать.

Спустя пару часов они вышли на более-менее ровное место, где недавно упало дерево, и решили устроить привал. Темнело. Джим наломал веток для костра, а Кейси соорудила что-то вроде палатки.

-- Джим, я замерзла.

Он не слышал ее, был слишком увлечен пылающим в костре огнем, а может, делал вид.

-- Джим!

Он обернулся, словно проснувшись от глубокого и долгого сна.

-- Кейси! Дорогая, садись ко мне.

Она насупилась и притворилась обиженной, но, увидев, что Джим не заметил, спросила:

-- Ты что-нибудь помнишь из прошлой жизни?

-- Тебя помню, город… Помню свою собачонку, Линду… Помню еще…

-- А я помню маму.

Они долго молчали, пока совсем не стемнело. Джим уложил заснувшую на плече Кейси и укрыл пледом.

Он думал о звездах, думал о прошлом. Он очень любил одиночество раньше, это помнил наверняка. Зато не помнил, когда в последний раз целовал ее, и это его огорчило. «Удивительно, подумал он, как двое могут привыкнуть друг к другу, привязаться, что даже не заметят, куда испарились их чувства.» Нет, он любил Кейси. Любил. Он привык к ней, он знает ее лучше, чем себя. Он не может ее оставить, к тому же их так многое связывает… Он еще немного посидел у костра, потом потушил его и лег рядом с Кейси.

В горы они ходили редко, и только тогда, когда все становилось совсем невыносимым внизу. В горах нет Ветра, если укрыться где-нибудь в пещере. Каждый раз они старались подниматься все выше, чтобы увидеть хоть какой-то признак жизни. Возможно, однажды им повезет услышать с моря гудки корабля или увидеть далеко-далеко за долиной ночные огни. Хоть что-нибудь, что напомнило бы им, как они здесь оказались и с какой стороны пришли.