Александр Костенко

 

ПЕРЕВАЛ СМЕРТИ

ИЛИ ПРОКЛЯТЬЕ ПРИНЦЕССЫ УКОКА

 

Глава первая

 

Алтай, ноябрь 1959 года.

 

Костер постепенно догорал. Чёрная ночь спускалась с гор все ближе подступая к альплагерю и вот уже вокруг ничего нельзя было разглядеть кроме красных огоньков мерцающих во тьме углей. Они продолжали весело потрескивать, изредка вспыхивая и на мгновения выхватывая из темноты лица сидевших вокруг костра людей. Профессор Тетерников, зябко кутаясь в куртку-канадку, не сводил глаз с сына Григория и его невесты Лизы – милой белокурой девушки которая, положив голову Грише на плечо, внимательно слушала, как тот поёт, перебирая озябшими пальцами струны гитары. Точно также они сидели на даче у костра совсем недавно... Жарили шашлык и, слушая альпинистские песни в исполнении Григория, любовались золотым убранством Серебряного бора. Подумать только, это было всего два месяца назад! Профессор стряхнул с себя наваждение и при-слушался к песне:

 

– Шуткам не учат в наших лагерях,

Если вдруг придется воевать в горах,

Вместе с ледорубом возьмёшь ты автомат.

И как на страховке сожмёшь его приклад...

 

– Молодые люди, время. Пора устаиваться на ночь. – профессор решительно встал и, неприязненно посмотрев в сторону, где особняком расположились два офицера КГБ, колдовавшие над спиртовкой, продолжил:

 

– Завтра подъем в шесть утра. Мы в пяти километрах от места. Всем хорошо отдохнуть. Спокой-ной ночи. – профессор ещё раз посмотрел на сына и, присев на корточки, начал расшнуровывать вход в палатку.

 

Москва, июль 2000 года.

 

– Понимаете, Лева всегда был фантазёром. Ещё в молодости, а мы поженились в июне сорок седьмого, он, я хорошо помню, постоянно перечитывал книгу Конан Дойла «Затерянный мир». Тогда он просто заболел этим романом. Зачитал книгу, что называется – до дыр. Я, конечно, в душе по-доброму посмеивалась над этими его фантазиями. А он самозабвенно твердил, что обязательно найдёт этот самый затерянный мир. С годами он и вправду становился похожим на профессора Челленджера. Помните, у Конан Дойла это весьма колоритный персонаж. Смешно, но Лева даже внешне постепенно стал походить на главного героя этой книги. Стал таким же прямолинейным, грубоватым и бесшабашным что ли...

 

Я не перебивала вдову профессора Тетерникова и, слушая её, украдкой осматривалась. Профессорская семья занимала большую трёхкомнатную квартиру элитного даже по нынешним временам «генеральского» дома на «Беговой». Комната в которую меня пригласила Маргарита Петровна была большая – метров под тридцать. По-видимому, раньше здесь была профессорская столовая. Высоченные потолки с лепными гипсовыми карнизами создавали ощущение небывалого простора. Чешская стенка ещё советских времён смотрелась в этом помещении совсем низкой, просто игрушечной, и, казалось, подошла бы скорее для домика куклы «Барби», а не для этой просто необъятной комнаты. Впрочем, первое впечатление несколько компенсировалось длинными рядами застеклённых светлых книжных полок, тоже чешских, идущих в несколько рядов вдоль всей стены до самого потолка и до отказа заставленных книгами. Они располагались так высоко, что мне даже подумалось, что без помощи стремянки достать нужную книгу с самого верхнего ряда совершенно нереально.

– Мы переехали в эту квартиру сразу после свадьбы в 47- ом, – видимо по-своему расценив мой интерес к обстановке, пояснила Маргарита Петровна. – А до нас с 37-го и всю войну квартира сто-яла опечатанная. Сами понимаете... А потом.. Потом, когда произошла эта трагедия с Левой... – Женщина запнулась, – в общем, у нас был обыск и всю мебель вывезли. Вот пришлось потом всё новое покупать.

 

– А если не секрет, над чем работал ваш муж последние несколько лет перед той роковой экспедицией? – спросила я и осторожно, двумя пальчиками, подняла явно антикварную и почти невесомую чашечку, отпила маленький глоточек прекрасно заваренного зелёного чая с ароматом жасмина и также осторожно поставила обратно.

 

– Милая моя, Лева никогда и ничего не рассказывал мне о своей работе. Они же с Гришей служили в каком-то секретном научном отделе при Академии наук. Но поскольку муж и сын были археологи, то я, конечно, могла примерно догадываться, чем они занимаются. Я думаю, – вдова горько усмехнулась, глядя на меня, – что исключительно археологическими раскопками. Будь они прокляты.

 

– А какими конкретно раскопками, и где, вы не знаете? – продолжала настаивать я, плюнув на условности и пропустив мимо ушей горькую шутку собеседницы.

 

– К сожалению, – Маргарита Петровна развела руками, – здесь я вам помочь вряд ли чем смогу. Хотя, постойте. За несколько дней до той злосчастной экспедиции Лева притащил домой небольшую картонную коробку. Я, естественно, сразу поинтересовалась, что в ней. А муж злобно зыркнул на меня глазами и очень неохотно, прямо сквозь зубы пробурчал что-то о фрагментах какого-то старинного щита. Я, правда, ничего не поняла, но видя его состояние, расспрашивать дальше не стала. Да, точно, так всё и было. А на следующий день он снова вернулся домой позже обычного и на этот раз в чрезвычайно возбуждённом состоянии. И с таким, знаете, нездоровым блеском в глазах, прямо с порога, мне заявил:

 

– Я, кажется, нашёл его. – Я естественно сразу спросила: кого? Он посмотрел на меня как, право слово, на полную дуру, и раздражённо пояснил:

 

– Не кого, а что. Затерянный мир, конечно!

 

После такого заявления, как вы сами понимаете, мне оставалось только покачать головой и отправиться готовить Леве вечерний чай. Он пил только травяной, заваренный особым способом. И больше мы с ним к этому вопросу не возвращались. Он ничего так мне и не рассказал, а я, конечно, обиделась и больше расспрашивать не стала. А еще через несколько дней он уехал в ту экспедицию на Алтай и погиб.

 

– А ваш сын Гриша? Он тоже ничего не рассказывал вам о работе, которой занимался? – спросила я, отважившись попробовать кусочек домашнего вишнёвого пирога. Который, впрочем, оказался просто восхитительным.

 

– Гриша был полной противоположностью отца. Очень расчётливый и практичный. Даже не знаю в кого он пошёл. Наверное, в моего деда. Тот до Революции был купцом первой гильдии и тоже славился своей расчётливостью, порой граничащей с жадностью. Так вот от Гриши чего-то добиться было вообще невозможно. На все мои вопросы он, как правило, отшучивался, по-видимому боясь меня обидеть прямым отказом. Но и только. Это скорее Лева со своей экспрессивностью в запале мог о чем - нибудь проболтаться. Но только не Гриша.

 

– Понятно. Скажите, а какие-нибудь бумаги профессора или сына у вас сохранились? Может быть дневники прошлых экспедиций, записные книжки, письма?

– Что вы, деточка, какие бумаги. Я же говорю после того как Лева погиб в той экспедиции у нас дома был обыск и они выгребли все, до последнего клочка бумаги. Ничего не осталось. Даже, как я уже говорила, зачем-то всю мебель вывезли. Мои письма к мужу и те забрали. Обещали, правда, вернуть, да так и не отдали обратно.

 

– Подождите, Маргарита Петровна, – мгновенно насторожилась я, – вы сейчас сказали: Лева погиб. А ваш сын Гриша? Он ведь тоже был в той экспедиции? Насколько я знаю там в горах по-гибли все? Или я ошибаюсь?

 

– Да нет вы не ошибаетесь. Просто Гришу хоронили в закрытом гробу. Единственного. И его мёртвым я не видела. Он так и остался в моей памяти навсегда живым. Поэтому я все ещё и надеюсь. Наверное на чудо. Вы уж простите меня. Сколько лет прошло, а я все жду, – Маргарита Пет-ровна промокнула глаза старомодным кружевным платочком, тряхнула головой и уже спокойным и твёрдым голосом сказала:

 

– Не обращайте на меня внимания. Я и сама умом всё понимаю. Просто, наверное, так жить легче.

 

– А вам сообщили что-нибудь об обстоятельствах трагедии? Вам известно, что произошло в горах?

 

– Увы. Для меня исключения делать не стали. Так что мне известно то, что и всем. Сказали, что сошла мощная снежная лавина и накрыла весь их лагерь. Хотя я и не понимаю, как такое могло произойти. Ведь Гриша был очень опытным альпинистом. Мастером спорта международного класса. На его счету, несмотря на молодой возраст, было уже немало достаточно сложных восхождений. В том числе и на Эльбрус.

 

– Маргарита Петровна, извините, но я должна задать этот вопрос. У вашего сына была девушка?

– У Гриши была невеста Лиза. Они собирались пожениться весной шестидесятого. Да видно не судьба...

 

– А что с ней стало потом? Вы не поддерживали с ней связь после гибели сына?

 

– Она погибла вместе со всеми. Её фамилия Каменева. Лиза Каменева. Она работала старшим лаборантом у мужа. И входила в состав той проклятой экспедиции, – женщина всхлипнула и на глазах у неё снова выступили слезы.

 

– Простите ради бога. Я не знала. – смутилась я.

 

– Да ничего. Столько лет прошло. Я уже привыкла.

 

– А вам известно, что на рабочем столе вашего мужа была обнаружена очень странная записка? Как вы думаете, что профессор Тетерников мог иметь ввиду написав: «Я ухожу»?

 

– Я вам уже говорила, что Лева был неисправимым романтиком. И в некоторые моменты жизни вёл себя просто как ребенок. Поэтому я бы на вашем месте не стала придавать этой записке особого значения.

 

– Но ведь он действительно ушёл. Ушёл из жизни. Может он предчувствовал что-то? Вы не за-мечали ничего странного в его поведении в последнее время?

 

– Милая моя, если говорить честно, то вся его жизнь была чередой довольно странных, а порой и нелепых поступков. А по сему вычленить последние дни перед экспедицией и оценить все, что происходило непосредственно до трагедии, я, извините, не могу. Пожалуй, самым странным было, как я уже впрочем, говорила, его заявление о том, что он нашёл свой затерянный мир. Хотя я ду-маю, что скорее всего, в данном конкретном случае он выразился несколько иносказательно. Леве иногда были свойственны витиеватые высказывания, смысл которых частенько не сразу доходил до собеседника. И потому я абсолютно уверена, что в данном контексте – затерянный мир просто аллегория. И не более того. Вы ведь, надеюсь, сами не допускаете мысли, что мой муж действительно нашёл затерянный мир и именно в том качестве, в котором мы привыкли представлять себе подобные вещи?

 

– Всё может быть. Особенно в наше время. Я, честно говоря, уже привыкла ничему не удивляться. – вздохнула я. – Вам, как человеку советской формации и так сказать старой закалки, воспитанному к тому же на строгих атеистических принципах, конечно трудно себе представить некоторые природные явления, ставшие в последнее время вполне обыденными. А скажем лет так двадцать назад за одно предположение о том, что такое может быть вполне реально было не только вылететь с работы, но и загреметь в лагеря, причём, на немалый срок. Да что я вам рассказываю? Вы и сами, наверняка, все знаете не хуже, а даже лучше меня, как это все происходило раньше. Но теперь-то, слава богу, мы живём в другое время и уже нет необходимости отрицать очевидные вещи или делать вид, что мы их не замечаем. Ведь так? Наука же не стоит на месте и если уж го-ворить о всякого рода затерянных мирах, параллельных измерениях и тому подобных вещах, то волей неволей приходиться признаваться себе, что они существуют сплошь и рядом. А потому я не стала бы так уверенно отрицать возможность существования того, чем был так одержим ваш муж.

 

– Ну знаете, мы так можем, пожалуй, до такого договориться... Кстати, можно ещё разок взглянуть на ваши документы?

 

– Пожалуйста, – я извлекла из сумочки и второй раз продемонстрировала Маргарите Петровне своё служебное удостоверение.

 

– Поймите меня правильно, – закончив внимательно рассматривать мои документы, хозяйка квартиры сняла очки и, положив их на стол, продолжила, – у меня в своё время тоже, правда очень давно, был хоть и очень незначительный, но все же достаточно неприятный опыт общения с вашими, так сказать коллегами. И я должна заметить, что тогда они вели себя совсем по-другому. Если не сказать больше... – Маргарита Петровна осеклась, не закончив фразы и чисто машинально дотронулась тонкими пальцами до небольшого и еле заметного шрама странной треугольной фор-мы на левом виске.

 

– Я догадываюсь о чём вы. – поспешила я ей на помощь. – Но вы должны понимать, что в нашей, как мы ее сами называем, конторе существуют совершенно разные отделы. Например, подразделение в котором работаю я не занимается расследованием убийств, преступлений против государства и как следствие этого запугивание фигурантов по делу, – нагло соврала я не моргнув и глазом, – а уж тем более свидетелей, – для пущей убедительности развела я руками, – поверьте, совершенно не наш профиль.

 

– Да и времена, слава богу, действительно изменились. – вздохнула Маргарита Петровна.

 

Москва, Лубянка, следственная тюрьма, блок Б, февраль 1937 года.

 

– Фамилия, имя, отчество, год и место рождения? – коротко стриженый верзила в расстёгнутом кителе немигающим взглядом покрасневших от бессонницы глаз смотрел на неё в упор. Вопрос прозвучал очень тихо. Следователь произносил слова казалось даже не разжимая тонких бледных губ. И постоянно вытирал носовым платком короткую толстую шею и узкий лоб на котором то и дело проступали крупные капли пота.

 

Машу же, стоявшую перед ним на подгибающихся от усталости и дрожащих от страха ногах бил озноб. Зубы непроизвольно выбивали дробь и взять себя в руки у девушки никак не получалось.

– Ну? Я жду. – следователь нетерпеливо постучал пером по столу.

 

– Фёдорова Мария Дмитриевна, родилась в Москве в 1918 году. – запинаясь тихо произнесла девушка, чувствуя что начинает терять сознание. – Разрешите я присяду? – из последних сил про-лепетала она и покачнулась, обхватив руками живот.

 

– Садись, – верзила кивнул на привинченный к полу железный табурет. – на каком месяце? – выразительно посмотрел следователь на уже хорошо заметный живот девушки.

 

– Восьмой пошёл, – ответила Маша и опустила глаза.

– Замужем?

 

– Нет.

 

– Хорошо. Просто замечательно! – неизвестно чему обрадовался следователь, – Скажите, а в каких отношениях вы состояли с гражданином Каменевым Петром Васильевичем?

 

Теперь Машу бросило в жар. И тут же промелькнула ужасная мысль: – Неужели знают? – И, собрав остатки воли, она как можно равнодушнее выдавила из себя:

 

– Ни в каких. Я работала в научной группе профессора Каменева всего лишь вторым ассистентом. Личных отношений со своим непосредственным начальником не имела, если вы это имеете в виду.

 

– Именно это я и имел в виду. Ну, что же это даже очень для вас хорошо, что не имели никаких отношений с врагом народа. Но как сотрудник вышеупомянутого отдела вы должны были быть в курсе всего происходящего у вас в институте. Отсюда вопрос: вёл ли профессор Каменев какие-либо антисоветские разговоры в вашем присутствии? Или может быть в присутствии других сотрудников? – следователь хитро прищурился.

 

– В рабочее время ничего подобного я не слышала. Все наши беседы касались исключительно научных аспектов проблемы которой мы занимались по долгу службы. А в свободное время я с профессором никогда не общалась. Насколько мне известно после работы он сразу уезжал домой к семье или в Академгородок.

 

– А если хорошо подумать? – голос следователя прозвучал угрожающе-вкрадчиво. Он встал из-за стола и вплотную подошёл к девушке. Волна липкого страха снова захлестнула её.

 

– Об антисоветских настроениях профессора Каменева мне ничего неизвестно.

 

– Ну, допустим. – громила отступил на шаг и опять внимательно посмотрел на Машу, – Бог с ним с вашим профессором. Тем более, что он освободил нас от хлопот, пустив себе пулю в голову. Буквально за полчаса до ареста. Кто-то предупредил эту сволочь. Но всё дело в том, что самая главная проблема осталась. Меня интересует, куда делся весь архив профессора?

 

У девушки буквально перехватило дыхание. Сделав над собой неимоверное усилие, чтобы не выдать себя, Маша как можно твёрже сказала:

 

– Я не знаю. У меня не было доступа к таким документам.

 

Неожиданный и сильный удар по лицу буквально смел девушку с табурета. Она отлетела в угол и сильно ударилась о стену, едва успев инстинктивно прикрыть руками живот. Следователь вразвалочку подошёл к Маше и крепко схватив за воротник, сильным рывком поднял девушку на ноги. Платье затрещало, пуговицы, отлетая одна за другой, застучали дробью, прыгая по бетонному полу. Белый кружевной воротничок не выдержал, оторвался и остался в руках следователя. Тот на мгновение отпустив девушку, брезгливо посмотрел на него и швырнул на грязный затоптанный пол. Но тут ноги девушки подломились в коленях и она не удержавшись снова упала на бетонный пол. Оказавшись на холодном полу она зажмурилась ожидая очередного удара, а когда через ми-нуту открыла глаза следователя в кабинете уже не было. Маша отползла в сторону и прижавшись спиной к шершавой стене натянула задравшийся подол платья на колени. Ощутив сильные толчки в животе она замерла, прислушиваясь к собственным ощущениям. Падение не прошло даром. Ре-бенок в утробе матери продолжал толкаться. Мария попыталась успокоиться и прикрыла глаза. Через несколько минут хлопнула дверь и в кабинет вошли трое.

 

– Не признается, шалава? – спросил один из вошедших – высокий капитан с неприятным при-щуром глаз на узком бледном лице. – А она ничего, хорошенькая. Даже жалко такое милое личико портить. – в его неприятном говоре Маша безошибочно угадала прибалтийский акцент.

 

Следователь развёл руками:

 

– Я с ней по-хорошему, а она не понимает.

 

Капитан с бледным лицом не спеша подошёл к застывшей с широко раскрытыми глазами девушке, наклонился и взяв ее за подбородок посмотрел прямо в глаза:

 

– Ну, будем говорить или…?

 

– Я правда ничего не знаю. Поверьте, профессор был очень скрытным человеком. Да мне он бы никогда не доверил результаты своих исследований, – быстро заговорила девушка, чувствуя как ребенок в животе опять заворочался.

 

– Ну, предположим, тебе он не доверял, а кому тогда? Не мог же он застрелиться не оставив надёжному человеку свой архив? Понимаешь, какое тут дело. Обыски у него в городской квартире и в Академгородке результатов не дали. – доверительно наклонившись к самому лицу девушки прошептал капитан, – А вчера ЗИС Каменева видели около твоего дома в Большом Гнездников-ском. И, причём, что самое интересное уже не в первый раз. Ты ведь там живёшь? – уловив слабый кивок девушки, продолжил:

 

– Мужа у тебя нет. А значит что у нас получается? А получается, милая моя, что ребенок этот, – вдруг рявкнул следователь и несильно толкнул Машу ногой в живот, – профессорский. И оставить документы он мог только тебе. Поняла, подстилка кабинетная? – заорал он и, схватив девушку за волосы и накрутив их на кулак, поволок по полу в центр кабинета.

 

Маша отчаянно помогала ему, встала на колени и, не чувствуя боли в разбитых в кровь коленях, быстро ползла за мучителем по бетонному полу, стараясь не удариться животом.

 

– Так что либо ты нам всё рассказываешь и показываешь где документы, или, – он гадко усмех-нулся, откровенно разглядывая исцарапанные ноги девушки в разодранных чулках, – или мы тебя прямо сейчас разложим здесь на троих и это, я обещаю, будет самым приятным из того, что тебя ждёт впереди. Ну? – рявкнул он, – будешь говорить?

 

– Поверьте, я абсолютно ничего не знаю. – пролепетала Маша, судорожно одёргивая снова за-дравшееся до пояса платье и не сводя испуганных глаз с капитана, который пожав плечами уселся перед ней на жалобно скрипнувший стул, закурил и, забросив ноги в начищенных до блеска хро-мовых сапогах на стол, спокойным голосом приказал:

 

– Ну тогда раздевайся.

 

– Как раздеваться? – еле слышно пролепетала она.

 

– Догола, естественно...

 

Алтай, ноябрь 1959 года.

 

Профессор Тетерников развязал тесёмки рюкзака и достал с самого дна пухлую полевую сумку. Затем зажёг «летучую мышь» и склонился над потёртым целлулоидом сквозь который хорошо была видна первая страница рукописи, исписанная стремительным угловатым почерком профес-сора Каменева:

 

« ...14 месяца Козы, 12 дня Земли разверзнется чёрная пасть пещеры, и вспыхнет священный огонь. И погибнет каждый потревоживший покой почившей. Но воин, который не убоится огня и останется, станет мужем принцессы на веки. И обретёт он бессмертие и не будет для него границ между миром мёртвых и миром живых, между прошлым и будущим. Все сможет он. И все сокро-вища мира отныне будут принадлежать ему...»

 

Профессор убрал сумку обратно в рюкзак и выглянув из палатки крикнул в темноту:

 

– Гриша, вы ещё не улеглись?

 

– Нет. Сейчас затушу костёр и будем устраиваться.

 

– Хорошо. Перед сном загляни, пожалуйста, ко мне.

 

Через несколько минут Григорий залез в палатку профессора и шёпотом спросил:

– Что, папа?

 

– Завтра в районе десяти вечера мы будем на месте. Не забудь рюкзак с древним щитом. Войдёшь в пещеру одним из первых. Запомни, что бы ты там не увидел и что бы не произошло, ты должен остаться в пещере. И ничего не бойся.

 

– А я ничего и не боюсь. Отец, а нельзя как нибудь сделать так, чтобы вы с Лизой не входили туда? Или хотя бы предупредить её, как себя вести?

 

– Это не поможет. Ты же читал текст, сохранившийся на скифском щите? Так что не начинай заново. Мы с тобой всё уже решили. Ты не хуже меня знаешь – обратного пути нет. – рассердился профессор, – К тому же, надеюсь ты понимаешь, что ждёт твою Лизу, если она останется в живых и попадёт в КГБ? Все. Иди спать и помни: Лизе ни слова, ни полслова. Иначе ты всё испортишь. Ступай. Ночь длинная, ты успеешь с ней проститься...

 

Григорий развернулся и, наклонившись, молча вышел из палатки в темноту ночи.

 

Профессор завязал тесёмки на входе в палатку, снял куртку и залез в спальный мешок. Бросил взгляд на часы – 22.00. Снова достал рукопись, пролистал от начала до конца, задерживая взгляд на некоторых страницах. Закончив читать, быстро убрал обратно. Часы наконец показали полночь. Профессор встал, накинул куртку и, осторожно расшнуровав выход из палатки, вылез наружу. Стояла безветренная морозная ночь. Призрачный лунный свет как нельзя кстати почти совсем не пробивался сквозь низкие тяжёлые облака. Тетерников посмотрел направо, туда, где темнела па-латка в которой расположились на ночлег офицеры КГБ. Вокруг стояла тишина. Ни разговоров, ни огонька. Лагерь спал. Прижимая к груди планшетку с рукописью, профессор осторожно двинулся по крепкому снежному насту налево, поднимаясь все выше по самой кромке заснеженного берега ручья. Прошёл метров двести, оглянулся и убедившись, что за ним никто не идёт, присел за огромный камень, чёрной скалой возвышающийся из русла ручья и окружённый со всех сторон тонким прибрежным льдом. Профессор расстегнул планшетку, достал рукопись, взял верхний лист и быстро поднёс к нему пляшущий на ветру огонёк бензиновой зажигалки. Пламя радостно побежало вверх и профессор бросил горящий лист на лёд. Туда же полетели один за другим остальные листы манускрипта. Через несколько минут пламя охватило всю рукопись, а еще через минуту все было кончено. Профессор посмотрел на горстку пепла черным пятном темнеющую на белоснежном прибрежном льду и с силой ударил по нему ногой. Лёд негромко хрустнул, покрылся паутинкой трещин и рухнул в холодную воду ручья. Течение подхватило обломки оплавленного льда со следами пепла и ручей с тихим журчанием поглотил прах рукописи. Убедившись, что все сделано на совесть, и рукописи больше не существует, профессор, наконец, присел на камень и, едва переведя дух, закурил. Чего не делал уже много лет с того самого дня, как умерла его жена.

 

Москва, Лубянка, июль 2000 года.

 

– Товарищи офицеры, – скомандовал Суходольский. Как только распахнулась дверь и в кабинет быстрым шагом вошёл генерал Тарасов.

 

Мы встали по команде из-за стола и дождавшись пока генерал пройдёт на своё место и махнёт рукой, сели на место.

 

– Итак, – генерал обвёл нас начальственным взглядом, – кто из вас доложит первым?

 

– Разрешите? – первой поднялась я.

 

– Ростова, докладывайте. – кивнул генерал.

 

– Итак, сначала в двух словах. В ноябре 1959 года на Алтай была направлена научная экспедиция в составе девяти человек. Возглавлял экспедицию профессор Тетерников. На пятый день пути на лагерь путешественников сошла лавина и все они погибли. Это, так сказать фабула. Теперь по-дробности. Задача экспедиции обозначена в архивах да и в уголовном деле о гибели девяти человек, на мой взгляд, весьма туманно. По информации следователей, которые тогда разбирались со всем этим, профессор Тетерников со своими сотрудниками должен был пройти по местам стоянок и захоронений древних скифских племён. Исследовать уникальные каменные алтари древней кочевой цивилизации. Так что задача перед учёными стояла вполне мирная. Однако в этом деле есть очень много непонятных моментов. Например, почему экспедиция отправилась в путь в ноябре? В это время года на Алтае уже свирепствуют сильные морозы. Кроме того заниматься какими-либо раскопками на местах стоянок скифов в это время года, как вы сами понимаете, вообще невозможно. В ноябре ложится уже довольно массивный снежный покров. Каким образом, спрашивается, учёные собирались под снегом не только обнаружить эти самые места обитания древних племён, но и исследовать их? Абсолютно непонятно. К тому же в состав группы Тетерникова по каким-то уж совсем загадочным причинам входили два сотрудника КГБ. Зачем? Опять неясно. Теперь о вероятной причине трагедии. По официальной версии всех членов экспедиции погребла под собой лавина. Но ведь в состав экспедиции входили очень опытные альпинисты. Как они могли проморгать лавину? Ведь даже начинающие скалолазы знают назубок все признаки формирования снежных лавин и умеют безошибочно определять лавиноопасные места. И уж тем более никогда не позволят себе остановиться лагерем там, где существует хоть малейшая опасность столкнуться со столь неприятным явлением природы. Кроме того, вызывает несомненный интерес то, что трагедия с группой Тетерникова произошла буквально в нескольких сотнях метров от высокогорного плато, на краю которого летом 1993 года археологи Института археологии и этнографии Российской Академии наук обнаружили неизвестную ранее пещеру. В ней оказалось богатое скифское захоронение. Начались раскопки, как предполагалось рядового могильника. Однако, дальнейшие события показали что, раскопки неожиданно для учёных привели к целому ряду уникальных открытий. Сначала учёные обнаружили захоронение мужчины. Причём явно скифа. Его как и полагалось, сопровождали в мир иной предметы, часто встречающиеся в погребениях того времени: лошади, железные ножи и глиняная посуда. Учёные, тщательно исследовав содержимое гробницы, неожиданно обнаружили в одной из стен вход во второе, несравненно более богатое захоронение. В нём археологи нашли останки лошадей в богатейшей сбруе, а под ними в каменном саркофаге лежала женщина европейской внешности совершенно несвойственной коренным жителям Алтая. В общем, перед учёными неожиданно предстала самая настоящая мумия, причём прекрасно сохранившаяся. Так вот в местом фольклоре задолго до открытия этой гробницы существовала древняя легенда, повествующая об удивительной женщине – могущественной и прекрасной принцессе Алтая: «…на высокогорном плато, на юге Алтая, раскинувшемся на высоте около трёх километров над уровнем моря, у подножия великих гор Табын-Богдо-Ола, находится таинственный горный мир, населяемый сынами неба». Далее в легенде говорится, что по рассказам скифских предков, осевших на этих землях много тысяч лет назад, до них эту местность населяли могущественные существа, пришедшие на нашу планету со звёзд и обладающие сверхъестествен-ными способностями. А совсем рядом с ними, высоко среди недосягаемых для обычных людей вершин великих гор Табын-Богдо-Ола жил тогда великий и могущественный Хуанди…

 

– Ростова, – недовольно заворчал генерал, – ты опять за своё? Ты действительно всерьёз полага-ешь, что всё это может иметь отношение к экспедиции Тетерникова?

 

– Возможно, что самое прямое. Поскольку, как рассказывают скифские предания, после не-скольких лет проживания на Земле, Хуанди и часть его команды вошли в пасть огнедышащего дра-кона, отлитого из меди, и, как гласят легенды, улетели назад к звёздам. Я думаю, что группа профессора Тетерникова вовсе не собиралась изучать какие-то там мегалиты, как указано в плане института, а прямиком направлялась к этой самой пещере, которую древние скифы, как выяснили учёные, называли пастью дракона, а местные жители испокон веков именуют гору, у подножия которой находится эта пещера – горой мертвецов. Я очень тщательно проанализировала маршрут группы. И вот, пожалуйста, что у меня вышло – я положила перед генералом карту Алтая, – это их маршрут, места стоянок, место гибели. А здесь, – поставила я жирную точку карандашом, – обна-руженная археологами в 1993 году пещера. Сами видите – они явно шли к пещере и вполне целе-направленно. – я снова ткнула карандашом на место гибели учёных, – и я почти уверена, что все они погибли не от лавины, а после того, как попытались войти в пещеру.

 

– Как раз по твоим выкладкам выходит, что до пещеры они не дошли. На каком расстоянии от неё были обнаружены трупы? – генерал нетерпеливо постучал по столу пальцами.

 

– На расстоянии от 300 метров до полукилометра. Разброс тел был зафиксирован незначитель-ный. Кроме того, местные жители наблюдали на горе мертвецов яркую вспышку и огненные шары которые...

 

– Стоп. Никаких огненных шаров, будем считать, там не было. А что касается членов экспедиции... Все трупы были обнаружены на значительном удалении от пещеры. Значит что? Правильно. Значит, в пещеру они не входили. Все это больше смахивает на простое совпадение. Ну сама посуди, откуда они могли еще в 1959 году знать о существовании пещеры, которую археологи открыли только в 1993 году? И потом, учёные обнаружившие пещеру в 93-ем не только входили в неё, а даже занимались там раскопками. И ничего с ними не случилось. Ведь так? Я все правильно понимаю? – с сарказмом усмехнулся Тарасов, – а раз так, то и нечего забивать себе голову разной ерундой. Будем считать, что трагедия разыгралась в непосредственной близости от скифского мо-гильника по чистой случайности. И давай-ка поставим на этом жирную точку. Алтайский край, насколько я знаю, весь пронизан древними легендами и сказаниями. И в любом селении старожилы тебе такого порасскажут, что разобраться со всем этим целой жизни не хватит. Так что, будем считать, что историю про скифов и инопланетян мы внимательно выслушали и прониклись, а те-перь давай-ка, всё-таки по существу дела.

 

– Хорошо. По существу, так по существу, – недовольно дёрнула я плечиком, – Вчера я беседова-ла с вдовой профессора Тетерникова. Она, как мы и предполагали точной информацией о научных изысканиях мужа не располагает. Или не хочет об этом говорить. За время нашего общения у меня сложилось впечатление, что вдова явно что-то не договаривает. И ещё. О сыне Григории, погибшем вместе с её мужем постоянно говорит, как о живом. У меня к концу разговора даже появилось стойкое убеждение, что она именно не оговаривается, а на самом деле уверена, что ее сын жив.

 

– Ну этому как раз может быть и вполне логическое объяснение. Ведь тело её сына на месте тра-гедии найдено не было. Вот она как мать вероятно все еще надеется и ждёт. Что еще? – спросил генерал.

 

– Я же говорю ничего. За исключением того, что у Григория была невеста. Лиза Каменева. По ней тоже, считаю, нужно будет собрать всю возможную информацию. Пока же нам известно только, что она погибла вместе со всеми в той самой экспедиции. Кстати, об информации. Ее ката-строфически мало. Для полной картины необходимо заняться каждым погибшим в отдельности. Отработать все возможные связи и прижизненные контакты. И ещё. Маргарита Петровна утвер-ждает, что тело её сына не только было найдено, но она сама же его и хоронила. Правда, в закрытом гробу.

 

– Вот даже как? – удивлённо изогнул бровь генерал. – Интересно. А из материалов дела следует совершенно другое. Ваше мнение?

 

– Вполне возможно, что тот факт, что тело одного из участников экспедиции найти не удалось был скрыт от родственников умышленно. Как говориться в интересах следствия.

 

– Похоже на то. Но все равно стоит прокатиться на место захоронения Григория и осмотреться на месте. Кстати, а где он похоронен?

 

– На Ваганьковском. Рядом с отцом.

 

– Вот Суходольский завтра займётся этим. Смотайся, посмотри могилку. Но, по всей вероятности, придётся проводить эксгумацию. Для полноты, так сказать, картины. Кстати, Ростова, ты под-готовила все имеющиеся фотоматериалы по уральской трагедии?

 

– Конечно. – Я протянула генералу пухлую стопку фотографий.

 

– Молодец. – генерал бегло пролистал снимки, и разложил перед нами на столе. – Теперь о главном. Из-за чего, собственно разгорелся, весь этот сыр-бор. Вы, наверное, удивлены, чего это генерал пытает вас о делах давно минувших дней? Дело в том, что как мне стало известно из аген-турных источников, в прошлом году в чилийских Кордильерах в полном составе погибла амери-канская научная экспедиция. Чем они там занимались нам пока неизвестно. Зато известно другое, – генерал выдержал эффектную паузу, – Абсолютно идентичный случай был зафиксирован у нас на Урале в 1959 году. Именно поэтому я попросил вас собрать мне начальную информацию по этой давней трагедии. А теперь, товарищи офицеры, давайте поиграем в игру под названием "Что? Где? Когда?». Внимание на экран. – генерал развернулся к прозрачному стеклянному экрану, ви-севшему у него за спиной. – Это фотографии, которые удалось получить с места гибели американской экспедиции. – генерал взял лазерную указку и тут же на экране появились цветные снимки:

– Как вы видите, расположение тел на месте трагедии в Чили и на Урале практически идентично. Кроме того, и в первом и втором случаях трупы полураздеты. Причём, одежда на всех без исключения телах сильно повреждена. Складывается полное впечатление, что пострадавшие в панике сами срывали с себя одежду. Но какого-либо постороннего воздействия на людей зафиксировано не было. То есть я хочу сказать, что причин для паники у них вроде бы как и не было.

 

– Товарищ генерал, – не совсем тактично перебила я начальника, – вы говорите причин для па-ники не было. Я не могу говорить за америкосов, но в случае на Урале, как я уже докладывала в ночном небе местные жители наблюдали светящиеся шары и сильнейшую вспышку на вершине горы. Разве такие необычные природные явления не могут послужить причиной для паники?

 

– Теперь обратите внимание на лица. – генерал сделал вид, что не слышал ни моей реплики, ни вопроса, – Вне всякого сомнения эти люди перед смертью испытали сильный испуг. Причём, и в первом и втором случаях. – генерал повысил голос, но так и не удостоил меня даже взглядом. Хотя, по его интонации даже мне стало понятно, что терпение моего начальника уже на исходе.

 

Но я решила просто так не сдаваться:

 

– А есть данные какие повреждения были зафиксированы на телах погибших? Я имею ввиду американцев, – спросила я, все ещё находясь под впечатлением от увиденного.

 

– Ну, Ростова, вы как всегда. Слишком много хотите. Американская сторона нам свои результаты, как вы сами понимаете, никогда не представит. Поскольку эксперимент они проводили в обстановке строжайшей секретности и мы по идее о нем ничего знать не должны. Впрочем, я жду дополнительной информации от нашего агента, предоставившего нам эти снимки. Возможно что-то он и сможет добавить. Но маловероятно, что это будет что-то существенное. Поскольку наш человек занимает там должность руководителя среднего звена и необходимой степени допуска к секретной информации такого рода не имеет. Но в любом случае, он уже и так сделал немало. Так что за неимением большего, будем исходить из того, что есть. А именно, судя по внешнему виду тел, повреждения если и есть, то внутренние. Заслуживает внимания и внешний вид глаз пострадавших. На снимках вы можете хорошо видеть, что глазные яблоки у всех трупов напоминают сваренные вкрутую яйца. Пока это все. Суходольский, доложите по Уральской трагедии.

 

– Касательно результатов вскрытия погибших членов экспедиции Тетерникова: внешние повреждения на самих телах незначительные. Ушибы, ссадины. А вот внутренние повреждения достаточно серьёзны. В отдельных случаях имеют место даже множественные переломы рёбер. Все это конечно, как вы сами понимаете, никак не может быть вызвано падением с высоты человеческого роста и естественно возникает целый ряд непоняток. Простите за выражение. Теперь, что касается глаз потерпевших. Состояние сетчатки вызывает еще большее количество вопросов. Дело в том, что у всех членов экспедиции глаза подверглись, как утверждают эксперты – воздействию неизвестного происхождения. Возможно это было какое-то излучение. Какое, пока не ясно. Но вне всякого сомнения оно вызывает полную и необратимую слепоту, вследствие сильнейшего ожога сетчатки и следующего за ним обширного отёка тканей глазного яблока.

 

– То есть все члены экспедиции по неизвестной нам пока причине ослепли? А разве сильная вспышка неизвестной природы не может вызвать повреждения глаз? – не унималась я.

 

– Мне об этом ничего неизвестно. Во всяком случае, пока. Хотя возможно, подчёркиваю, воз-можно, вы, в чем-то и правы. Если все же отталкиваться от официальной версии, то все они погибли от переохлаждения. Вероятно, именно слепота не дала возможности потерпевшим, во-первых, выбраться из-под снега, а во-вторых, развести костёр и обогреть себя. Упреждая ваш следующий вопрос, Ростова, сразу уточню: у членов экспедиции следов алкоголя в крови не обнаружено.

 

– А... – открыла было я рот.

 

– А тот медицинский спирт, который был во флягах учёных был именно этиловым. – перебил меня генерал. – То есть метилового спирта у погибших не было. Хотя, я понимаю, что на первый взгляд, картина смерти от метанола очень типична. И даёт полную клиническую картину, возникающую у человека при употреблении внутрь по ошибке, либо в результате чьего-либо злого умысла метилового спирта. Если, конечно не брать в расчёт состояние тканей глаз потерпевших.

 

– А вы не допускаете вероятность того, что все-таки мы имеем дело с банальным отравлением метиловым спиртом? – прямо спросила я. Клиническая картина действительно типична для отрав-ления метанолом. Результаты экспертизы не могли были подтасованы?

 

– Что вы имеете в виду? – нахмурился генерал.

 

– Ростова, по-видимому, имеет в виду, что членам экспедиции по ошибке, а может и умышленно могли выдать вместо безвредного, а в зимних условиях даже полезного медицинского спирта – метанол. – подал реплику Суходольский.

 

– Вот именно. И чтобы скрыть чью-то преступную халатность результаты экспертизы, как бы это покорректнее выразиться? Ну, немножко изменили, что ли? – развела я руками.

 

– Ну допустим, что всё так и было. Хотя это и маловероятно. – задумчиво произнёс Тарасов. – Но как тогда быть с американской стороной? У них тоже перепутали и выдали отраву вместо качественного продукта? – что-то я не верю в такие совпадения. Кроме того, когда вы ознакомитесь с материалами вскрытия и судебно-медицинской экспертизы, то вне всякого сомнения обратите внимания на тот факт, что у потерпевших зафиксированы разной степени ожоги сетчатки. И это, вне всяких сомнений, следствие именно внешнего воздействия. А вот какого, это вам, Ростова, и предстоит выяснить.

 

– Разрешение на эксгумацию мы сможем получить? – решила я сразу взять «быка за рога».

 

– Согласен. – сразу согласился генерал. – Необходимо будет сделать повторную судебно-медицинскую экспертизу. Думаю, что мы сможем получить нужные бумаги. Хотя и подозреваю, что это будет очень непросто. – заёрзал на стуле начальник. - Кроме того, вам в срочном порядке необходимо подготовить мне обзорную справку по причинам смерти всех участников алтайской экспедиции. В оной все изложить предельно коротко. Отразив только суть вопроса. Все самое важное. И главное – к завтрашнему вечеру доложить мне рабочие версии. Ростова, вам все понят-но? Под рабочими версиями я имею ввиду именно рабочие версии. И чтобы ни о каких иноплане-тянах, шаманах и прочей нечисти я больше от вас не слышал! Свободны! А тебе, Ростова, что письменное распоряжение нужно? – генерал повысил голос, видя, что я продолжаю сидеть, не-смотря на то что остальные кинулись из кабинета, что называется теряя тапки.

 

– Товарищ генерал, разрешите задержаться? – спросила я, дождавшись пока, наконец, за Суходольским закроется дверь.

 

– Ну, что там еще у тебя? – устало заворчал Тарасов, – только излагай быстро, – и посмотрел на часы, – у меня селектор уже через десять минут.

 

– Товарищ генерал, я вас дольше пяти минут не задержу. Может быть я, конечно, непроходимая дура, но мне пока совершенно не ясна задача, которая перед нами стоит. Какова цель всех наших последних, так сказать телодвижений? Что мы должны найти? Или кого? Понимаете, я не могу плодотворно работать, не видя перед собой конечной цели...

 

– Ростова, ты у нас не дурочка, а золотце. Поверить не могу, что во всем отделе только у одного сотрудника возник этот вопрос. Да... – развёл руками генерал. – Поскольку времени у нас мало, поясню вкратце. Наша задача – найти архив Тетерникова. Выяснить, какими исследованиями он занимался и если результаты его работ оказались за океаном, то каким образом. А уже имея всю эту информацию оценить весь масштаб. То есть дать предварительное заключение относительно того, представляют ли те давние научные наработки профессора в настоящее время какую-либо угрозу обороноспособности нашей страны. А окончательное и авторитетное мнение выскажут уже учёные мужи. Но для этого им нужны документы профессора Тетерникова? Поняла?

 

– Более менее всё ясно. Теперь. Спасибо.

 

– Ну, а раз тебе теперь всё ясно, то вперёд и с песнями...

 

Москва, июль 2000 года.

 

– Наташка, что ты там сегодня плела генералу про легенды древнего Алтая? – Мишка повернулся и достал из холодильника запотевшую бутылку водки. – Зря ты злишь старика.

 

– Мы, конечно не можем судить о том, что именно воздействовало на американских учёных… – проговорила я, задумчиво глядя на Суходольского, накрывающего на стол, – Но вот, что касается группы Тетерникова… Понимаешь, Мишка, какая петрушка, в материалах дела зафиксировано, что у членов нашей экспедиции было в общей сложности шесть фотоаппаратов. Два «ФэДа» и четыре «Зорких». Так вот, эти два "ФэДа» так и не нашли, но вот остальные аппараты были обнаружены и приобщены к делу. И самое интересное то, что в одном аппарате хорошо сохранилась отснятая плёнка. И мне удалось посмотреть несколько снимков, сделанных членами экспедиции. Так вот на последнем кадре плёнки, заряженной в фотоаппарате «Зоркий», запечатлена очень яркая вспышка. По данным экспертизы, это именно вспышка света, причём очень мощная, засветившая почти весь кадр. О дефекте плёнки речь в данном случае не идёт. Вот скажи мне на милость, что могло на столь удалённом и труднодоступном высокогорном плато дать такой яркий световой эффект?

 

– Наташка, ты просто неисправима. Да такой эффект могло дать всё что угодно. Бортовой прожектор воздушного судна, например. – предположил Мишка, продолжая ловко кромсать доктор-скую колбасу.

 

– Мимо. Я уже проверила. Над этим районом в 1959 году не было зарегистрированных воздушных коридоров. И потом, члены группы Тетерникова, были отнюдь не дикарями и их, согласись, вряд ли бы так сильно напугал мирно следующий своим курсом воздушный лайнер. И уж тем бо-лее, я больше чем уверена, что прожектор, каким бы мощным он не был вряд ли способен вызвать у человека сильнейший ожог сетчатки, следствием, которого стала бы полная и необратимая сле-пота. Хотя знаешь... – задумалась я на секунду, – надо проверить, а не было ли, ну так, чисто случайно, у кого-нибудь из членов экспедиции телескопа? Я где-то читала, что если посмотреть в мощный телескоп на солнце, то можно ослепнуть... Хотя, нет все это бред сивой кобылы. Не могли же все девять человек смотреть в телескоп одновременно. Да и портативных телескопов, в смысле переносных тогда еще не выпускали...

 

– Ну не знаю, – пожал плечами Суходольский, – ладно давай по маленькой, а потом покумекаем. – Мишка выпил, закусил хрустящим огурчиком и откинувшись на спинку стула спросил:

 

– Слушай, Ростова, а ты сама-то во всё это веришь? Только честно? И потом, откуда, по-твоему, Тетерникову было известно о местонахождения пещеры с мумией? Всё это как-то шатко. Ты не находишь?

 

– Вообще-то нахожу. Но все равно в этом всем есть что-то, такое. Понимаешь, в материалах дела упоминается о каком-то древнем скифском щите. Якобы профессор взял его из Исторического музея для исследования, причём всего за несколько дней до того, как отправиться в экспедицию. И не вернул. А при обысках на квартире и кабинете профессора реликвию так и не нашли. Хотя вы-везли, по словам вдовы, все что можно, включая даже мебеля. Для чего-то же он этот щит взял? И не просто забрал из музея, а по всей вероятности еще и потащил с собой в экспедицию. Непонятно. Может именно на щите, было что-то написано про пещеру или о том, как ее найти? Ладно, завтра утром, – я посмотрела на часы, – часикам к десяти заеду к вдове профессора, нам нужно получить ее разрешение на эксгумацию. Если все будет нормально, отзвонюсь тебе. А ты с утреца дуй прямо к генералу, заберёшь у него постановление на эксгумацию. Потом бери за хобот следователя и сразу – на Ваганьково. Надеюсь с эксгумацией ты справишься и без меня.

 

– Но, Наташка..., – попробовал завести старую пластинку Суходольский.

 

– Ладно. Пошутила я. Завтра на Ваганьково вместе поедем. Все равно мне туда Маргариту Петровну везти. Заодно папину могилу навещу.

 

Москва, Ваганьковское кладбище

 

Следователь Прокуратуры – красивая молодая девка из нашего Следственного управления, сразу видно – вчерашняя выпускница Академии, вырядилась на подобного рода следственное действие, мягко говоря, слегка вызывающе. Молодёжный тонкий пуловер, переливающийся всеми цветами радуги, яркая клетчатая мини юбка. Завершали прикид цветные полосатые гольфы, как у клоуна и стильные кроссовки ядовитого жёлтого цвета.

 

– Ну и цаца, – присвистнул Суходольский, едва она вылезла из чёрной служебной «Волги», по-правила роскошные тёмные волосы, упавшие на лицо и стремительным шагом направилась к нам.

 

– Всем привет, – запанибратски поприветствовала она нас, хотя видела впервые, – Ну, что все в сборе? Вдова и понятые на месте? Возражений не имеется?

 

– Маргарита Петровна не вдова, а мать, – тихо поправила я её.

 

– Хорошо. Я вас услышала. Судмедэксперт на месте? Отлично. Понятые? Это я вижу вы, моло-дые люди?

 

«Молодые люди» запойного вида лет под сорок, небритые и сильно помятые дружно закивали.

 

– Если все в сборе и возражений ни у кого не имеется, то можем начинать. – следователь достала из ярко-жёлтой сумочки и включила маленький блестящий диктофон:

 

– Начало – 13.30 часов, эксгумацию тела Тетерникова Григория Львовича проводит следователь Прокуратуры лейтенант юстиции Симина Александра Владимировна. Следственные действия проводятся в присутствии судебно-медицинского эксперта Тэ Пэ Иванова. Сьёмка следственных действий производится... – сунула она диктофон под самый нос судмедэксперту:

 

– Зеркальной фотокамерой SONY, запись производится на флэш-карту 1.7. – быстро проговорил он, предварительно откашлявшись.

 

– Понятые... – следователь покосилась на двух заросших, щетиной и от того поразительно похожих на дикобразов кладбищенских сторожей:

 

– Молчнов Евгений, – еле внятно пробурчал один из них, пониже ростом, с яйцевидной формой головы и красными, то ли от недосыпа, то ли от беспробудного пьянства слезящимися глазками.

 

– Представьтесь, пожалуйста полностью. – недовольно повысила голос следователь, – чётко называем свои фамилию, имя, отчество! – и ткнула диктофон прямо мужику под нос.

 

Тот отшатнулся, еле удержавшись на ногах и растерянно озираясь по сторонам, обиженно засо-пел.

– Ну, смелее, – снова подскочила к нему следователь, – и показав пальцем место в диктофоне, куда нужно говорить, проворчала:

 

– Так мы и до вечера не управимся. А еще гроб выкапывать! Ну, соберитесь, уже.

 

Понятой снова с опаской глядя на следователя, приблизил губы вплотную к микрофону и, смешно вытянув шею, проблеял:

 

– Григорьевич я.

 

– Отличненько. А теперь полностью! Или я что-то непонятно объясняю? – начиная заводиться, громко повторила следователь.

 

– Молчнов Евгений Григорьевич...

 

– Теперь вы, – следователь поднесла диктофон его напарнику. Тот оказался мужичок явно по-крепче и по-сообразительней. Он без всяких ужимок, быстрым и ровным, хорошо поставленным приятным баритоном, будто всю жизнь только этим и занимался, представился:

 

– Кочанов Илья Петрович.

 

– Могила находится на 196 участке Ваганьковского кладбища. Ухожена. По периметру металлическая ограда, окрашенная в зелёный цвет. – забубнила Симина в диктофон, – Начинайте. – кивнула она рабочим и те с готовностью схватились за лопаты.

 

Сначала мужики ловко подковырнули лопатами, поставили на попа и отодвинули к ограде массивную гранитную могильную плиту. Затем под их инструментами исчезли все зелёные насаждения заботливо ухоженного цветника, потом в нас полетели комья глины. Мы устав уворачиваться от глиняных снарядов отошли чуть в сторонку и закурили. Когда рабочие погрузились в яму уже по плечи из могилы донёсся характерный деревянный стук.

 

– Стоп, – кинулась к могиле следователь. Но у самой ямы резко притормозила, заглянула осторожно, вероятно боясь свалиться вниз. – Осторожно очистите крышку. И подержите конец рулет-ки. – С этими словами она бросила рабочим серебристую ленту измерительного инструмента. Прищурила один глаз, глядя на вытянутую из могилы рулетку, и опять включила диктофон:

 

– Гроб находится на глубине один метр семьдесят сантиметров в сгнившем состоянии. На от-дельных уцелевших досках крышки видны остатки обивки. Вероятно использовался красный материал. Крышка была прибита к корпусу железными гвоздями. Вы снимаете? – обернулась она к эксперту-криминалисту. – Уловив его кивок, – наклонилась над могилой и крикнула рабочим:

 

– Снимайте крышку!

 

Тотчас из могилы послышался тихий треск отрываемых гнилых досок. Потом все стихло.

– Эй, вы там! – крикнула следователь в яму, – крышку вытащите наверх, и сами вылезайте. Мне нужно сфотографировать и описать тело. Вы что там заснули? Я к кому обращаюсь?

 

– А тут нет никакого тела, – послышался озадаченный голос одного из рабочих. – Гроб пустой. Ну, так что мы вылезаем?

 

Я на всякий случай осторожно взяла под руку вдову профессора и сразу почувствовала, как Маргарита Петровна стала медленно оседать на землю, увлекая меня за собой. Ко мне кинулся Суходольский и мы, подхватив женщину под безвольно повисшие руки, усадили ее на скамейку очень кстати вкопанную у соседней могилы. Я быстро достала из сумки припасённый заранее раствор аммиака и открыв флакон, поднесла его к лицу Маргариты Петровны. Она вздрогнула всем телом и открыла глаза.

 

Подмосковье, Академгородок, октябрь 1959 года.

 

Тетерникова бросило в жар. Носовой платок, которым он то и дело промокал лоб, давно промок насквозь и капли пота собирались и капали с кончика профессорского носа на бесценную рукопись. Профессор снял и протёр запотевшие очки. Он продолжал читать рукопись, удерживая ее в дрожащих и липких от возбуждения руках. Тетерников понимал, что необходимо успокоиться, взять себя в руки. Тайна которой владел его учитель профессор Каменев оказалась слишком страшной. Она абсолютно не укладывалась не только в привычные рамки исторического соцреализма, но и вообще опровергала все казалось незыблемые законы природы. Несмотря на всё это, при всём своем желании профессору Тетерникову не приходило в голову ни одного аргумента против доводов приведённых в рукописи Каменева.

 

– Нет, – ошеломлённо думал Тетерников, нервно теребя мятые страницы, – такого просто не может быть! Всё это не более как вздорный и вредный вымысел, родившийся в воспалённом мозгу сумасшедшего... Хотя, кому как не мне, лучшему ученику профессора Каменева знать своего учителя. Я же всегда восхищался им, его дерзким и часто своеобразным подходом к работе, стремлением все подвергать сомнению и глубочайшему научному анализу... А если к этим его неординарным качествам присовокупить еще и великолепное знание античных языков и скифской клинописи! И, наконец, его на редкость живой ум учёного мужа. И все же, – профессор решительно встал с кресла, – эту рукопись необходимо уничтожить, сжечь, а пепел развеять по ветру. Чтобы ни одного слова, ни одной буквы не уцелело! Страшно подумать, как Каменев – учёный с мировым именем мог так безответственно отнестись к столь величайшему открытию. Взять и вот так запросто уйти из жизни, пустив себе пулю в голову, а величайшую тайну человечества в виде своей бесценной рукописи оставить на хранение своей любовнице. Слабой беременной женщине, которой столько пришлось пережить в лагерях. Одному богу известно, как эта женщина выдержала, прошла все круги ада и сохранила доверенную ей тайну. И все равно, Тетерников никак не мог понять, почему профессор Каменев спрятал рукопись в своем доме, в квартире практически доступной любому вошедшему туда, а не доверился ему – своему лучшему ученику? Профессор содрогнулся при одной мысли, что бы ждало все человечество, попади эти мятые листки, испещрённые торопливым угловатым почерком светилы отечественной археологии, к этим костоломам из НКВД, проводив-шим обыск на квартире профессора. Просто чудо, что тайник так и не был ими обнаружен. Я уже не говорю о том, что пустая квартира простояла опечатанной столько лет! Только божьим промыслом можно объяснить этот невероятный факт. Ведь стоило только кому-нибудь получить ордер и заселиться в эту квартиру... Ужас! – профессор похолодел представив, как новые счастливые жильцы втаскивают в старую профессорскую квартиру свои пожитки, мебель. Затевают ремонт. Начинают циклевать старый потемневший от времени дубовый паркет. Вот одна паркетина отлетает, обнажается отверстие под полом. Рабочий опускает туда свою руку и вытаскивает на свет божий пыльную папку. Удивлённо открывает ее и на только что отциклёванный пол, усыпанный стружками падают один за другим листы... – профессор почувствовал, что стоит еще немного пофантазировать на эту тему и его точно хватит удар. И тут профессора озарила внезапная догадка:

 

– Конечно! Профессора кто-то определённо предупредил об аресте. И он, хорошо зная себя, будучи уверенным что, наверняка, не выдержит пыток, решает добровольно уйти из жизни. Но как он мог так хладнокровно обречь на страшные страдания своего еще не родившегося ребенка, который еще находился во чреве матери? На что он рассчитывал? Что в НКВД не узнают о его лю-бовной связи со старшей лаборанткой? Но об этом догадывалось пол института!

 

– Конечно, рукопись еще сыровата. – начал по-немного приходить в себя Тетерников. – Здесь не хватает экспериментальной части. Все выводы основываются на скифских текстах, многие из которых еще требуют более детальной расшифровки. Не трудно было догадаться, что по замыслу Каменева к завершению работы должна была привести расшифровка текста, сохранившегося на фрагментах древнего скифского щита, обнаруженного им же на Алтае. Но эту работу профессору завершить так и не удалось. Все в институте знали, что буквально через неделю после возвращения из экспедиции, Каменев застрелился. А бесценная находка – скифский щит была передана на хране-ние в Государственный исторический музей.

 

Москва, Лубянка, июль 2000 года.

 

– Товарищи офицеры! – скомандовал Суходольский и мы как послушные оловянные солдатики подскочили со своих мест, приветствуя входящего генерала.

 

Тарасов, как обычно быстро прошёл к своему столу и кивнул нам, грешным, головой, позволяя сесть.

 

– Товарищ генерал, разрешите? – поднялась я.

 

– Давай, Ростова. Все равно лучше тебя никто не доложит. Ну, что более менее разобрались в ситуации?

 

– Ну, до полной ясности нам еще пахать и пахать. Но в целом картина по группе Тетерникова складывается следующая:

 

– Пятого ноября 1959 года Тетерников получил разрешение от руководства своего института на проведение научной экспедиции на Алтае. А уже десятого рано утром группа профессора в составе 11 человек добралась поездом до Барнаула. Как я уже вам докладывала в составе экспедиции были девять учёных и два сотрудника КГБ. Хронология событий восстановлена мною по обнаруженному на месте трагедии дневнику Тетерникова. В Барнаульском отделении Академии наук они отметились и взяв водителя с машиной проследовали по Чуйскому тракту, это примерно 550 км до посёлка Кош-Агач. В пути они были примерно 8 час. Учитывая, что Чуйский тракт пересекает два перевала Семинский и Чике-Таманский, средняя скорость, которую может развить «полуторка» в данных условиях – 70 км в час. Таким образом в Кош-Агач они прибыли около 10 вечера десятого ноября. Заночевали в селе. Утром одиннадцатого оформили документы у пограничников, там уже начиналась пограничная зона и продолжили свой путь до села Беляши. Там экспедиция провела ночь на турбазе. Двенадцатого утром, взяв проводника, и сменив машину на лошадей они отправились дальше. Примерно через три часа они достигли долины ручья Судобай. Там, исследуя, как записано в дневнике профессора, какие-то мегалиты, они провели остаток дня. Вечером на берегу одноименного ручья они разбили лагерь и заночевали в палатках. На следующий день тринадцатого ноября они двигались по следующему маршруту: ручей Судобай – перевал Кара-Булак, который находится на высоте 2800 метров над уровнем моря. Кстати, прямо под этим перевалом и находится плато Укок. Ну это я так в порядке допинформации. Далее, по берегу реки Кара-Булак экспедиция спустилась с перевала и разбила лагерь в верхнем течении реки рядом с водопадом. По записям в дневнике профессора выходит, что последний переход они совершили за семь часов. На следующий день четырнадцатого ноября экспедиция прошла вдоль горного отрога и спустилась в долину реки Кара-Булак и двигалась до места ее впадения в реку Ак-Алаха. Далее они шли по левому берегу реки до горного массива Табын-Богдо-Ола, который местные жители именуют не иначе как «Пять священных вершин». Этот горный массив обрамляет плато Укока с южной стороны. Далее Тетерников описывает красоты природы, их я опускаю по понятным причинам, и пишет, что название дал этому горному массиву по старинному преданию сам Чингисхан. На этом записи в дневнике профессора заканчиваются. Таким образом, – я расстелила на столе генерала карту горного Алтая, – они достигли вышеуказанного горного массива за шесть часов конного перехода и стали обустраиваться на свой последний ночлег. – я обвела на карте круг, – вот место гибели группы.

 

– Что по метеосводкам района? – спросил генерал.

– Я запросила архив у метеорологов. Они утверждают, что в период с десятого по пятнадцатое ноября 1959 года в интересующем нас районе буранов, метелей и снегопадов не было. Толщина снежного покрова достигла к пятнадцатому ноября 105 сантиметров. Температура воздуха держалась в диапазоне: дневная 18-23 градуса ниже нуля, а ночная – 27-28 градусов мороза.

 

– И тем не менее, что-то на фоне всей этой мирной и спокойной картины все-таки произошло. И это что-то привело к гибели всех членов экспедиции. Вы ознакомились с отчётами поисковых групп обнаруживших тела? – генерал встал и стал по обыкновению своему прохаживаться по кабинету.

 

– Товарищ генерал, если акты судебно-медицинской экспертизы худо-бедно еще доступны для ознакомления, хотя и подозреваю, в сильно усечённом варианте, то с интересующими нас отчётами спасателей, которые вылетали на место трагедии и непосредственно участвовали в извлечении тел из-под снега, все не так просто. Дело в том, что о странных, если не сказать больше, обстоятельствах гибели группы было доложено лично тогдашнему Генсеку Хрущёву. Я думаю, это поспешило сделать именно наше с вами ведомство. И вероятно по его личному указанию все лишнее из отчётов было убрано. То есть сохранились только те документы, которые полностью соответствовали официальной версии. А именно: смерть учёных и двух сотрудников КГБ повлекла за собой снежная лавина, похоронившая под собой лагерь и людей. Смерть которых, по заключению медиков, наступила от переохлаждения. То есть, проще говоря, все они замёрзли и точка. От себя только, с вашего позволения, еще добавлю, что данная формулировка является очень общей. Это все равно, что написать в медицинском заключении, что смерть наступила от острой сердечной недостаточности. Этот термин означает только то, что у потерпевших остановилось сердце. И ни в коей мере не указывает на истинную причину, повлёкшую за собой смерть. Так что, как вы сами видите, если не принимать во внимание все эти яркие вспышки, которые наблюдали местные жи-тели, и другие странности, то нам, – развела я руками, - остается только одно. Принять официальную версию, как единственно верную и сдать всю эти документы, – я хлопнула ладонью по боль-шой стопке выцветших папок, лежащих передо мной на столе, – в архив... А ещё лучше – в макулатуру. Если, конечно, её еще где-то принимают.

 

– Ростова, – повысил голос генерал, – не хами. Хорошо, я согласен выслушать твои соображения. Что там у нас на этот раз? Шаманы? Или инопланетяне? – ладно, – Тарасов махнул рукой, – увидя, как я после его последних слов поджала губы, – не обижайся. Я весь во внимании, – начальник уселся в свое кресло и подперев ладонями голову, с обречённым видом приготовился слушать.

 

– Ну, хорошо. – начала я, – для начала, дабы всё же настроить всех здесь присутствующих на деловой лад, скажу, что по своему географическому расположению плато Укок находится в непосредственной близости от государственной границы с Монголией и соответственно является частью пограничной зоны. Рядом с плато, всего в нескольких километрах, располагается пограничная застава. Посмотрев на карту местности, я сразу подумала, что если в небе над плато действительно были видны столь яркие вспышки, то скорее всего пограничные наряды, нёсшие службу в непосредственной близости от горного плато просто не могли их не заметить. А, как мне хорошо известно, любая информация обо всех необычных, как впрочем, и самых обычных явлениях или происшествиях, зафиксированных в зоне ответственности при несении службы по охране госграницы пограннарядами, в обязательном порядке фиксируются в Книге службы. С точным указанием места, времени, описанием самого явления или происшествия и, кроме того, лица, доложившие об этом, собственноручно подписываются под всем этим. Вот, – я вытащила из кожаной папки, которую все время до этого, дожидаясь удобного момента, держала на коленях, лист бумаги – это выписка из Книги службы погранзаставы «Аргамджи» за 14.11.59 года. Здесь, среди всего прочего, есть чрезвычайно интересная и важная для нас запись, – я выдержала эффектную паузу, – зачитываю:

 

– «Пограничный наряд, в составе ст. сержанта Игнатьева В.С. и рядового Лопатина М.Т. нёсший службу в «секрете» в урочище Кызылтаж, в 21.07 часов заметил в небе, ориентировочно, у подножия горы Найрамдал вспышку белого света. Вспышка была такой силы, что осветила все окрест-ности радиусом более пяти километров. При этом вокруг, в течении примерно десяти минут было все видно, как днём...», – я думаю, что это, вне всякого сомнения, является документальным подтверждением того, что вспышка все-таки была. Независимо от того хотим мы этого или нет, – за-пустила я в огород моего дорогого начальника увесистый булыжник.

 

– Ну хорошо. – согласился генерал, – а что это нам даёт?

 

– Пока не знаю, но впоследствии этот факт может иметь ключевое значение во всей этой истории. Я намерена в ближайшее время связаться по этому вопросу с учёными из Новосибирского института экспериментальной физики небесных тел. Возможно они дадут какое-либо объяснение этому явлению. Теперь о рабочих версиях. Хочу еще раз обратить ваше внимание на тот факт, что в дневнике профессора Тетерникова имеется запись о том, что 12 ноября утром, перед тем, как группа покинула турбазу и продолжила движение, к ней присоединился некий проводник. Который и сопровождал учёных до самого плато. Таким образом, группа состояла уже не из 9-ти, как нам было известно ранее, а из 10-ти человек. По имеющимся же пока в нашем распоряжении данным на месте трагедии было обнаружено всего восемь трупов. Я говорю «пока» так как уверена, что все сохранившиеся сведения об этом происшествии, мягко говоря, кем-то умело подкорректированы. Так вот на плато были обнаружены, повторюсь, восемь тел. Тела Григория Тетерникова, как нам теперь уже точно известно, среди них не было. Это девятый так и не найденный спасателями труп. Отсюда, сам собой напрашивается следующий, вполне закономерный вопрос: куда делся еще один труп? Я имею в виду тело проводника?

 

– Возможно, он проводил группу до плато и вернулся обратно на турбазу? – предположил Суходольский.

 

– Именно так я сразу и подумала. Но потом, прикинула, что учитывая тот факт, что группа Тетерникова достигла плато и стала устраиваться на ночлег вечером, а точнее – по данным дневника Тетерникова в 18.40, когда начало уже смеркаться, замечу, что по данным метеорологов темнота наступила на плато Укок в эти сутки в 19.30. Я сразу поняла, что проводник ни за какие коврижки не отправился бы в обратный путь по темноте. Конечно, понятно, что проводник прекрасно знал дорогу, но вот на ночной спуск с перевала Кара-Булак, находящийся на высоте 2800 метров, да еще верхом, он вряд ли бы решился. Я переговорила со знающими людьми и они объяснили мне, что это было бы с его стороны верным самоубийством. Даже спешившись и ведя лошадь на поводу, он почти наверняка свернул бы себе в темноте шею. Поэтому я приняла как бесспорный факт, то что проводник остался в ту роковую ночь на ночёвку в лагере Тетерникова. На всякий случай я, конечно, запросила архив в Барнауле и мне пришёл интересный ответ. А именно выписка из оперативно-розыскного дела N3456/59 от 23.11.59 года о пропаже без вести гражданина Урбонаса Я. М., 1912 года рождения, уроженца г. Вильнюс, Литва. Работавшего в то время старшим егерем на турбазе «Джазатор». Как вы уже поняли, это и есть тот самый проводник.

 

– А что уголовное дело по факту пропажи данного гражданина не заводили? – удивился генерал.

 

– Нет. Уголовное дело не заводили. Следователь не нашёл оснований для этого. В резолюционной части оперативно-розыскного дела указано, что признаки криминального характера исчезновения гражданина Урбонаса Я. М. в ходе следствия выявлены не были. По показаниям начальника турбазы Попова, гражданин Урбонас был направлен проводником группы профессора Тетерникова. Все личные документы он имел при себе. Конфликтов в коллективе с его участием не было. Угроз в его адрес не поступало. На работе гражданин пользовался заслуженным уважением. К обязанностям относился ответственно. В общем, был весь такой пушистый и белый. В тот день, а именно 12 ноября 1952 года он отправился в горы вместе с группой профессора. В его обязанности входило довести членов экспедиции до плато Укок и не позднее 19-го ноября вернуться на базу. Однако в оговорённый ранее срок тот не вернулся. Поскольку связи с группой Тетерникова не было, Попов подождал еще три дня и обратился в милицию. Поиски гражданина Урбонаса положительных результатов не дали и дело, как и положено, спустя 15 лет благополучно ушло в ар-хив. Соответственно, нет ничего удивительного в том, что по справке Барнаульского городского отдела милиции местонахождение данного гражданина до настоящего момента неизвестно.

 

– В итоге, на сегодняшний день мы имеем, как минимум двух пропавших без вести, – глубоко-мысленно изрёк Суходольский. – с сыном Тетерникова все более или менее понятно. Скорее всего его тело до сих пор покоится где-то в горах, но вот пропажа проводника... А вы не допускаете мысли, что это именно он имел при себе метиловый спирт, отравил всех членов экспедиции и скрылся. Благо, наверняка, знал на маршруте каждую тропку?

 

– В принципе, за неимением лучшего можно принять и эту версию, - задумчиво сказала я. – Но у него в этом случае должен был быть мотив. И мотив не хилый. А он пока не просматривается.

– Ростова, я понимаю, что тебе кажется гораздо интереснее версия с инопланетянами, – усмехнулся генерал, – но поверь мне на слово, в жизни большинство преступлений совершается как раз на бытовой почве, а те которые, на первый взгляд, не имеют каких-либо рациональных объяснений, либо не раскрываются вовсе, но таких дел мало, либо эти самые объяснения находятся позже. А что до мотивов... Я уверен, что если хорошенько копнуть, то в далёком и забытом всеми прошлом обязательно отыщется что-то, что могло в конечном итоге привести к столь печальной развязке, – закончил свою речь генерал и воззрился на меня.

 

– Товарищ генерал, поймите, я ни в коем случае не против проверки бытовой версии, но вы ведь сами говорили о том, что в организме потерпевших ни метилового, ни какого-либо другого алко-голя не обнаружили, – бросила я еще один меткий камень в огород своего оппонента в генеральских погонах.

 

– Совершенно верно. Но, если вы помните, я также сказал, что метилового спирта просто не было у участников экспедиции. А если там присутствовал посторонний человек, то это, в корне меняет дело. И потом, не вы ли выдвигали предположение о том, что результаты вскрытия могли быть подтасованы? Поскольку, как я понял из вашего доклада, имеющимся документам по группе Тетерникова доверять безоговорочно нельзя, то я думаю, мы поступим следующим образом: Суходольский возьмёт на себя труд выяснить, кто из медиков, проводивших вскрытие, еще жив в настоящее время и если таковые остались, побеседует с ними. Есть некоторая вероятность того, что эта дополнительная информация позволит нам увидеть более достоверную картину произошедшего.

 

– Суходольский, и ищи лучше, а то если никого уже не осталось, – проворчала я, – то тогда тебе придется делать эксгумацию тел всех остальных участников экспедиции.

 

– А ты, Ростова, не очень-то радуйся, – остудил мой пыл генерал, - тебе задачка предстоит не легче. Запросишь из Барнаула все дело о пропаже этого проводника целиком. И тогда уже крути, верти, как хочешь. Пробей этого Урбонаса, или как там его, по всем нашим и милицейским картотекам, по паспортным столам. И главное – ищи мотив! Носом землю рой, а мотив найди! Мне что-то подсказывает, что причина всей этой истории скрыта в очень далёком прошлом.

 

– А если мотива всё же нет? – заупрямилась я. – Если его в природе не существует? Тогда, что – всё насмарку?

 

– Ростова, у тебя на руках, то есть считай, в производстве будет дело о пропавшем без вести гражданине. Поэтому польза от твоего расследования определённо всё равно будет. Только имей ввиду, больше трех дней на этого проводника у тебя нет. Поняла?

 

– Да за эти три дня я и дело-то заполучить из Барнаула не успею, – возмутилась я.

– А ты прояви смекалку, свое упрямство, наконец, напрягись и успей. А то там, где не нужно, твоему упорству можно прямо позавидовать, а тут какое-то дело получить из Барнаула – уже це-лая проблема. Я понимаю еще из Интерпола... И то успевала, умудрялась найти подход, а тут? В общем, не зли меня, Ростова, иди с богом и работай. Время уже пошло.

 

Смекалку свою я всё же проявила – отправила запрос в Барнаул с оказией. Туда летел на один день по своим делам знакомый милицейский «опер». По счастливой случайности, в этот же день в Москву из Барнаула летел наш фельдъегерь. Таким образом, мне оставалось только состыковать их обоих в аэропорту и ждать пока самолёт из Барнаула не совершит посадку в «Домодедово». Заполучив заветную папку, я заперлась у себя в кабинете и приступила к изучению документов.

На второй минуте изучения документов, подшитых в тоненькую картонную папочку и именуемых в таком виде, не иначе, как оперативно-розыскное дело N 3456/59, мне стало понятно, что совсем не простым парнем был этот бесследно исчезнувший в ноябре 1959 года старший егерь турбазы «Джазатор» гражданин Урбонас Я. М. Нет, на работе он, что вполне естественно, характеризовался очень даже положительно, но вот в прошлом, как оказалось, а именно до 1945 года, марта месяца, был сотрудником НКВД, и, по документам выходило, что долгое время капитан Урбонас Я. М. служил не где нибудь, а в системе Главного Управления СибЛага. Об этих натасканных на человеческое мясо спецах я была в свое время наслышана от знающих людей. Особенно много воплей и слюней пришлось по этому поводу на период девяностых, когда совсем ошалевшие от вседозволенности демократы всех мастей, ошибочно принимая анархию за свободу и гласность, визжали о зверствах в лагерях ГУЛАГА на всех телеканалах и площадях. Справедливости ради надо сказать, что если бы они узнали тогда «всю правду», то многие борцы за демократию тех времен мгновенно слегли бы с инфарктами. А по сему таинственная фигура пропавшего проводника, уволившегося в запас в звании капитана, заинтересовала меня просто чрезвычайно. – Нужно, – подумала я, чувствуя горячий след, – делать запрос в кадры. А они уже ответят, где в настоящее время находится запрашиваемый нами материал. Здесь возможны варианты. Дело может находится в Главном архиве РФ, или в Управлении кадров ФСБ России, а может и в Центральном архиве МВД России. Однако без подписи генерала тут в любом случае не обойтись. Личное дело сотрудника просто так нам никто не даст. Кроме того, необходимо подумать, как мне убедительно пристегнуть гражданина Урбонаса Я. М. к нашему расследованию. Поскольку генералу, почти наверняка, придется в запросе как-то обосновывать наш интерес к этому гражданину. Хотя, я точно знала, что у нашего генерала была возможность получить такого рода информацию и не вполне официальным путём, несмотря на всю секретность. Конечно, возможно это была все лишь очередная «пустышка», но я чувствовала, что в личном деле проводника, что-то есть. Не очень-то прибалты по национальности рвались в то непростое время служить в таких гнилых местах, как СибЛаг. Возможны, конечно, исключения, но я почему-то была уверена – без залёта здесь не обошлось. А выяснить, чем и когда провинился этот Урбонас, и за что конкретно его отправили в столь далёкую ссылку, если конечно я была права, можно было только тщательно изучив и проанализировав его личное дело и проследив все его перемещения по службе. В этом плане особой информативностью всегда отличалась так называемая "Анкета специального назначения работника НКВД (МВД СССР)", которая существовала в наших органах начиная еще с 1920-х годов. Правда, в системе военного делопроизводства этот документ повсеместно стали заводить только в 1930-е годы и применялся он для сбора точных и полных сведений о командно-начальствующем и политическом составе войск НКВД - МВД СССР. Анкета полностью заполнялась и подписывалась лицом, на которое заводилось личное дело. Данные анкеты тщательно проверялись и заверялись лицом, ответственным за работу с кадрами, как правило, помощником начальника штаба части по строевой подготовке и скреплялись синей гербовой печатью подразделения. Данные содержащиеся в этой анкете всегда являлись наиболее полными и не менялись, только дополнялись в течении всего периода службы сотрудника. Правда, сведения, содержащиеся в этом документе всегда являлись секретными. Вот именно этот документ на нашего фигуранта Урбонаса я и собиралась заполучить через нашего генерала...

 

Центральный Архив РФ, Москва

... Урбонас Ян Мартынович

15.12.1912 – усадьба Кикос, ныне Латвия. Латыш, капитан НКВД (02.09.1937). В РККА с 1929 г., в НКВД-МГБ с янв. 1934 г., член компартии с 1932 г. Окончил 4-ю Киевскую артиллерийскую школу (06.1931-01.1933). Начальник прожекторной станции артиллерийской бригады (02.1933-12.1933). Следователь Главного Следственного Управления НКВД СССР (01.1934-11.1937). От занимаемой должности освобождён, назначен в распоряжение 7-го отделения СибЛага (01.1938). Начальник лагпункта "Мыюта" ГУЛАГ НКВД СССР (01.1938-03.1946). С апреля 1946 г. в запасе. С ноября 1959 г. считается без вести пропавшим. Центральный Архив РФ.

Я закончила читать и бросила папку на стол. – Всё, – подумала я. – Круг почти замкнулся. Осталось совсем немного, ещё чуть-чуть. – Я это чувствовала. Нужно только выяснить, что такого натворил Урбонас, будучи следователем на Лубянке. Я была практически на сто процентов уверена, что этот товарищ имеет самое непосредственное отношение ко всей этой тёмной истории. Неспроста он пропал. Ой, как неспроста. Что-то там у них произошло. И это что-то был наверняка серьёзный конфликт. Одной стороной конфликта, как мне виделось, был господин Урбонас, это как говорится – к бабке не ходи. А вот вторая сторона была мне пока неизвестна. В принципе это мог оказаться любой из членов экспедиции. Исключая разве что Лизу Каменеву. Я видела её фотографию в доме Тетерникова и была уверена – такая хрупкая и милая девушка вряд ли стала бы участвовать в конфликте, который по-видимому закончился убийством. В том, что проводник экспедиции мёртв я уже почти не сомневалась. И у меня этому убеждению была очень веская причина. Отпечатки пальцев Урбонаса, как бывшего сотрудника НКВД имелись в его личном деле. И до сих пор они нигде не засветились. В свою очередь этому тоже было два вполне убедительных, как мне казалось объяснения. Или хозяин отпечатков был давно мёртв, либо, что совсем маловероятно, но всё же – залёг на дно в какой-нибудь глубинке и до сих пор сидел безвылазно в своей норе. Однако в это верилось с трудом. Урбонас был в свое время сотрудником НКВД и соответственно должен был иметь определённый склад характера, как правило присущий людям нашей профессии. Конечно исключения могли иметь место, но только не в данном конкретном случае. В этом я была убеждена.

Кроме того из его личного дела косвенно следовало, что будучи следователем центрального аппарата на Лубянке он совершил какое-то должностное преступление. По всей видимости это должен был быть очень серьёзный проступок, если его сослали в такую тьму-таракань! И в результате в течении, просто невероятно, целых девяти лет он не получил ни одного очередного звания! Да, с одной стороны, проступок он совершил очень серьёзный. Но с другой стороны, не настолько, что-бы попасть под следствие. Иначе, учитывая специфику конца 30-х, его просто прислонили бы к стенке и влепили пулю в затылок. Ан, нет. Вывернулся как-то. Ладно. Теперь было хоть ясно, где копать.

Москва, Лубянка, июль 2000 года.

– Ростова, поделись с нами своими соображениями, сделай одолжение, порадуй старика, – генерал был в сегодня в прекрасном расположении духа и потому позволял себе быть с нами ласково-добродушным. Но я, да и все остальные присутствующие хорошо знали, что такое настроение генерала было обманчивым, как жаркая погода в марте месяце. Суходольский вон и вовсе насторожился, аж голову в плечи втянул. Но генерал делал вид, что не замечает нашей напряжённости и продолжал играть с нами, как кошка с мышкой.

– Ладно, – мысленно согласилась я с навязанными мне правилами игры, и встала для доклада.

– Товарищ генерал, версию о треугольнике, я имею ввиду возможный конфликт между Урбона-сом и двумя сотрудниками КГБ, которые входили в состав экспедиции Тетерникова можно смело отбросить. Никаких пересечений до экспедиции на Урал у них не было. И, судя по всему, быть не могло. Лейтенант Мирошниченко, 1937 года рождения воспитывался в детском доме в Горьком. Окончил там же десятилетку и поступил в школу госбезопасности в 1955 году. Закончил ее как раз в июне 1959 года и всего четвёртый месяц работал оперуполномоченным КГБ по Горьковской области. Для участия в экспедиции был направлен по разнарядке центрального аппарата. Я разго-варивала с их кадровиком по телефону. Удалось сразу дозвониться к нему домой. Он, конечно, давно пенсионер, но вошёл в положение. Сразу всё вспомнил и очень подробно и вполне толково изложил. Дня через три его объяснение получим в письменном виде. Так вот. Тогда выбор был сделан в пользу Мирошниченко совершенно случайно. Пришла разнарядка, они и отправили в Москву самого молодого и неопытного. Согласитесь, этим и по сей день грешат многие начальники.

– А родители этого Мирошниченко? – генерал смотрел выжидающе. – Вы выяснили кто они? Если репрессированные, то сразу имеем мотив.

– Отец, Мирошниченко Матвей Ильич, погиб в шахте в 1937 году. Практически сразу после рождения сына. Мать, Мирошниченко Мария Николаевна, умерла при родах. Других родственников не имел. Так что, как видите, – развела я руками, – с Мирошниченко мимо. Второй сотрудник КГБ, погибший в экспедиции – Атлетов Ашот, армянин. С Мирошниченко погодок. Сотрудник Нарофоминского отдела по Московской области. Прибыл также по телеграмме из Главного управления. С его сослуживцами и кадровиками связаться пока не удалось. Те из них, кто проживал на территории РФ, уже умерли. Остался ли кто из родственников на родине в Армении пока неизвестно. Хотя чисто теоретически можно предположить, что между ним и Урбонасом произошла ссора, закончившаяся смертью второго. Армяне, как известно народ эмоциональный. Но проверяя эту версию всё равно плясать нужно от трупа Урбонаса. А его у нас нет. Считаю, что необходимо опросить людей на турбазе «Джазатор» и местных жителей посёлка Мыюта, где находился вверенный Урбонасу лагпункт. Я предварительно поинтересовалась. Там, в этой Мыюте, находилась так называемая «командировка», где содержались исключительно женщины. Возможно удастся зайти именно с этой стороны.

– Понятно, как говорится – нет тела, нет дела. – хмыкнул Суходольский. – Честно говоря, я сомневаюсь, что по нашим запросам там будут рыть землю. Скорее отпишутся и всё. У них там наверняка своих забот хватает.

– А кто говорит про запросы? – возмутилась я. – Михаил, вы уже давно должны были постигнуть простую житейскую истину: Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – сделай его сам.

– Ты на что намекаешь? – задохнулся от возмущения Суходольский, начисто забыв о присутствии генерала. Такое нарушение субординации естественно не могло сойти ему с рук и ответ последовал незамедлительно:

– Суходольский, – повысил голос генерал, – я случайно вам не мешаю? Может мне выйти?

– Извините, товарищ генерал, – спохватился Мишка, но было поздно.

– Вам, товарищ полковник, следует более уважительно относиться к старшим. Впрочем, ваше воспитание – это не моё дело. Но пользуясь своим более высоким положением в этом, – генерал многозначительно обвёл взглядом кабинет, – помещении позволю себе напомнить вам некоторые пункты Устава Вооружённых Сил. Так вот прежде чем обратиться к младшему по званию, следует испросить на то разрешения у более старшего начальника, находящегося рядом. Продолжайте, Ростова.

– Я считаю, что необходимо создать специальную следственную группу с самыми широкими полномочиями и незамедлительно командировать её по маршруту Тетерникова. На мой взгляд это тот самый случай, когда информацию придется добывать самим и на «земле», как говорят «опера». Сидя в архивах ничего из них всё равно не высосешь. Информация однобокая и неполная. Я, конечно, понимаю, что господин Суходольский не в восторге от моей идеи самостоятельно лазить по Алтайским горам, – ехидно посмотрела я на пристыженного полковника, – но другого выхода, я лично не вижу, – села я на место.

– Ну, что же. – генерал внимательно посмотрел мне прямо в глаза, – если вы считаете фигуру Урбонаса, нуждающейся в детальной разработке, то пожалуй что кроме как посетить Урал другого пути у нас действительно нет. А самих членов экспедиции, то бишь учёных отработали?

– Там тоже ничего для нас интересного. Обычные люди. Со своими, конечно, прибамбасами, не без этого. Одним словом – учёные. – открыла я пухлую папку:

– Начальник экспедиции профессор Тетерников Лев Иванович, как оказалось был женат второй раз. Первая жена умерла при родах. Таким образом получается, что Григорий Тетерников не род-ной сын Маргариты Петровны, второй жены профессора с которой я беседовала. И она ни словом мне об этом не обмолвилась. Впрочем, это вполне естественно. Я на её месте тоже лишний раз не стала бы распространяться на эту тему. Тем более, что я об этом и не спрашивала. Теперь Лиза Каменева. Старший лаборант. Родная дочь профессора Каменева. Её отец возглавлял институт до 1937 года. Участвовал в качестве руководителя в нескольких научных экспедициях на Тибет и Алтай. Кстати, именно он нашёл во время своей последней экспедиции пресловутый скифский меч, взятый Тетерниковым из Исторического музея за несколько дней до печально известных нам событий. В ноябре 1937 года буквально за несколько минут до того как за ним пришли, профессор Каменев застрелился. Странно в этой истории то, что Лиза родилась по документам в феврале 38-го, а жена Каменева умерла за несколько лет до этого. Кто настоящая мать девушки установить пока не представляется возможным. Известно только, что до 1947 года она воспитывалась в специальном детском доме N 15/45 НКВД Вологодской области. Детский дом этот просуществовал до 1953 года и интересен тем, что в нем содержались исключительно дети «врагов народа». Те, чьи родители были осуждены по политическим статьям и репрессированы. Как известно, детям попавшим туда сначала присваивались номера, а потом давались другие имена и фамилии. Каким образом, Лиза Каменева, попавшая в дом малютки НКВД в грудном возрасте узнала, что она дочь профессора Каменева – решительно непонятно. Правда, Каменевой Елизаветой она снова стала только в апреле 1954 года. А до этого по документам значилась, как Варвара Александровна Афа-насенко. Я выяснила – Афанасенко это директор детского дома и больше половины детей получили взамен своих настоящих фамилий фамилию директора. Впрочем, это тоже вполне обычная практика тех лет. Интересно то, что профессор Каменев работал над своей темой совместно с группой учёных в которую входил и наш потерпевший – Тетерников. Тогда ещё правда не профессор, но подающий большие надежды младший научный сотрудник. Его волна арестов не затронула...

– А остальных сотрудников Каменева? – быстро спросил генерал.

– Он единственный из всех был освобождён буквально через несколько дней после ареста. Все остальные учёные, входившие в группу Каменева были осуждены к длительным срокам заключения.

– А вы не находите, что это само по себе более чем странно. – генерал остановился и обвёл нас тяжёлым взглядом. – Их научный руководитель за несколько часов до ареста пускает себе пулю в лоб, все сотрудники оказываются на Лубянке... и в итоге – в лагерях. А Тетерников благополучно возвращается через несколько дней к себе домой?

– Мало того. – продолжила я, – Работает в том же институте до самой войны, добровольцем уходит в ополчение. Воюет, судя по личному делу, неплохо. Получает ранение под Москвой. После госпиталя возвращается в строй и доходит-таки до Берлина. В результате – орденов и медалей – полная грудь. Войну закончил майором. В 1946-м возглавляет вышеупомянутый институт и работает там до 1959 года, ноября месяца. Дальше вы знаете. Экспедиция на Алтай и трагическая гибель.

– Получается, что Тетерников был своего рода правопреемником исследований профессора Ка-менева? Или они занимались разными темами? – спросил генерал.

– Сейчас, конечно, сказать сложно, ведь документов никаких не осталось. Да и из сотрудников Каменева, я проверяла, никто из лагерей не вернулся. А Тетерников – единственный уцелевший тогда, сами знаете... Конечно, оно понятно, что учитывая интерес Тетерникова к древнему щиту, найденному Каменевым, можно предположить, что Тетерников после войны продолжил работать над темой Каменева. Просто мы не знаем пока, что это была за тема. А без этой информации ничего не получиться. Нам нужно хоть от чего-то оттолкнуться. – пожала я плечами.

– Ну хорошо. – генерал встал и стал нарезать круги по кабинету. – Давайте с самого начала.

Посёлок Мыюта, март 1940 года.

– Лейтенант! – во всё горло гаркнул капитан Урбонас, пошатнувшись встал из-за стола и, смахнув на пол ополовиненную бутылку водки, направился к двери. – Лейтенант! Зэка номер 579 ко мне! Срочно!

– Товарищ капитан, вы бы прилегли отдохнуть. – сочувственно глядя на начальника проговорил заглянувший в дверь лейтенант. – А 579-ой дали бы отдохнуть хоть одну ночь. Живого места же уже на ней нет.

– Я сказал: зэчку эту ко мне немедленно! А то я тебя самого раком поставлю! – лейтенант молниеносно исчез за дверью. – Урбонас нетвёрдым шагом подошёл к криво висевшему на дощатой стене пыльному и мутному зеркалу. Поскреб щетину на подбородке. Из зеркального сумрака на него смотрел осунувшийся неопределённого возраста субъект с темными сизыми мешками под опухшими от пьянки глазами, давно превратившимися в щёлочки. Капитан размахнулся и со всей силы шарахнул кулаком по стене. Зеркало качнулось и рухнуло на пол, с тонким звоном разлетевшись на тысячи осколков. Урбонас с досады пнул кучу тёмного, скрипнувшего под его сапогом стекла и обернулся на скрип двери. Лейтенант быстро впихнул заключённую в комнату и тороп-ливо выскочил наружу. Та, еле удержавшись на ногах, остановилась на пороге. Урбонас молча разглядывал вошедшую, будто видел впервые. Слегка наклонив голову вперёд он чувствовал, как сильнейшее желание, как всегда начинает зарождаться где-то в районе паха и затем стремительно, жгучими нестерпимыми волнами-толчками охватывает всё тело, заставляя огнём полыхать лицо. Мышцы наливаются необыкновенной силой, а в груди разрастается что-то дикое, заставляющее полностью терять контроль над собой. Маленькое слабое существо стояло в дверях перед ним и он упивался полной и безраздельной властью над этой женщиной. Над женщиной из-за которой рухнула вся его карьера, полетели псу под хвост такие сладкие и казалось легко достижимые мечты. Вся его жизнь съёжилась из-за неё до этого маленького пятачка убогой Мыюты. Вечно заснеженной и морозно-колючей. Как он ненавидел это место с его вечным пронзительным скрипом раскачивающихся на ледяном ветру тусклых ржавых фонарей, длинными рядами заиндевевшей колючей проволоки и убогой колченогой деревянной вышкой с пулемётом посреди сугробов плаца, по периметру которого стояли занесённые снегом почти под самую крышу деревянные бараки! Ур-бонас встряхнул головой. Сейчас он повалит эту женщину на пол и будет долго бить ногами. В живот, в пах, в голову! Пока не схлынет с него лютая ненависть. Капитан сделал шаг вперёд. Нет несмотря ни на что эта маленькая, но стойкая женщина уже не боялась его. Время когда она боялась его, буквально цепенея от ужаса, прошло. Это было давно. Несколько лет назад. Когда он первый раз допрашивал ее на Лубянке. Тогда они, молодые здоровые мужики, куражась, без перерыва насиловали ее, беременную, в течении почти пяти часов. И прекратили только после того как увидели, что ее платье, которое она покорно сняла когда ей приказали раздеться и на котором она теперь корчилась под насильниками на полу, уже давно и обильно пропиталось темной кровью. Но только сейчас он отчётливо понял, что тогда она боялась совсем не за себя, а за своего еще не родившегося ребенка. А сейчас страха в её глазах больше не было. А была только ненависть. Лютая и страшная. Он вдруг понял это совершенно отчётливо. Она не боялась его. Его, который мог в одно мгновение лишить её жизни и она подобно многим, могла превратиться лишь в маленький снежный и безымянный холмик на окраине этой самой вьюжной Мыюты. И главное, уже никогда не увидела бы свою дочь. Он вспомнил, как сам приехал в тюремную больницу и буквально вырвал из её рук маленький тёплый свёрток, тут же зашедшийся громким плачем. Как вёз это насквозь пропахший мочой орущий комочек в Дом малютки НКВД и с облегчением сдал неприветливой нянечке в засаленном белом халате. И сразу почувствовал, как будто целая гора свалилась с плеч. Не зря все-таки говорят, – подумал он тогда, – что палач и жертва испытывают друг другу ни с чем ни сравнимые чувства.

Вдруг она подняла глаза и внимательно посмотрела ему прямо в глаза. Нет. Ещё раз убедился он. Она не боится его, захлёбывающегося собственной злобой, она презирает его! Ярость охватила Урбонаса. Он сейчас покажет этой «шалашовке», что значит настоящее унижение! Он увидит, наконец, слезы отчаяния в этих бесцветных и казалось навсегда потухших, а некогда таких озорных и задорных глазах! Ей всё равно рано или позже придётся рассказать ему куда она спрятала архив профессора. Но если она хочет и дальше подвергать себя таким мучениям, пожалуйста! Но признание он всё равно вырвет из неё и тогда... Урбонас даже прикрыл глаза от этой приятной мысли. Тогда его, наконец, оценят по заслугам. Можно будет вернуться в Управление в Москву и получить такое долгожданное звание майора. Капитан вновь посмотрел на девушку. И ярость снова захлестнула его.

– Раздевайся, быстро! – рявкнул он и наклонился за закатившейся под стол бутылкой. Наплескал себе полный стакан и уселся на стул, как он любил – забросив ноги в сапогах на стол. Он обожал эти минуты. Выпив залпом водку, он наблюдал, как заключённая медленно расстегнула пуговицы и сбросила серый тяжёлый бушлат на пол. Вот она стянула через голову чёрный залатанный во многих местах свитер и спустив до колен ватные стёганные штаны перешагнула через них. Урбонас криво усмехнулся. Девушка стояла перед ним абсолютно голая. Нижнего белья зэчкам не полагалось.

– Ну что? – Урбонас встал, легко скинув ноги со стола и подошёл к ней, – будешь и дальше молчать? Я предлагаю тебе хорошую сделку. Ты рассказываешь мне, куда делся архив профессора, а я навсегда исчезаю из твоей жизни. Я даже могу пообещать тебе, что сразу, как только меня переведут в Москву найти твою дочь и позаботиться о ней, пока ты не выйдешь на поселение. По-моему, очень хорошее предложение, как ты считаешь? – Урбонас опять усмехнулся, заметив как при упоминании о дочери в уголках глаз девушки блеснули слезы. – Тебе сейчас стоит всего навсего кивнуть мне головой и ты тут же покинешь этот кабинет. Я оставлю тебя в покое на целую неделю. Ты отдохнёшь, будешь усиленно питаться, а потом расскажешь мне, куда ты спрятала бумаги Каменева и все твои мучения сразу закончатся. Ну? Я жду.

Девушка подняла голову и долгим взглядом потухших глаз посмотрела на своего мучителя. Казалось даже небольшая искорка надежды проскочила в этих глазах. Но уже через мгновение она взяла себя в руки и упрямо сжав губы отрицательно качнула головой.

– Ну как знаешь. – у меня время ещё есть. – капитан сплюнул на пол и крикнул в закрытую дверь:

– Лейтенант, ко мне!

Лейтенант бочком протиснулся в кабинет и покосись на кучу сваленной на полу одежды поднял взгляд на заключённую. И жалость захлестнула его, казалось, накрыв с головой.

– Хватит пялиться! – недовольно рявкнул капитан. – Впрочем, если хочешь, можешь трахнуть её прямо здесь и сейчас. – лейтенант испуганно шарахнулся в сторону и отрицательно замотал голо-вой. – Так, Семенов, – капитан сел за стол, – сейчас вызовешь ко мне пять человек из конвойного взвода. Казахов. Понял? Тогда пулей.

Едва за офицером закрылась дверь, Урбонас встал и снова подошёл к девушке, – сейчас сюда придут казахи из конвойного взвода и я отдам тебя им. Ты знаешь, что они с тобой сделают? – капитан взял девушку за подбородок, – Их там двенадцать человек и они не были с женщиной больше года. Они порвут тебе всё, что можно. Ты это понимаешь?

– Понимаю, но потом я попаду в больничку и очень долго не увижу тебя, сволочь, – процедила сквозь зубы девушка, – а ради такого счастья я готова и с казахами и со всеми остальными, только бы не видеть твоей поганой рожи, – в глазах девушки блеснул вызов.

– Ну как знаешь, – вздохнул капитан, – только на больничку не рассчитывай. Тебе твои дырки, если что, Верка-фельдшерица заштопает. Без наркоза.

– Ну ты и сволочь! – выкрикнула девушка и тут же осеклась. В кабинет весёлой гурьбой ввалились конвойные. На их широких плоских лицах читалось предвкушение невиданного развлечения и грязной откровенной похоти. Заключённую передёрнуло от омерзения.

– Последний раз тебя спрашиваю, будешь рассказывать? – уже зная наперёд ответ вяло спросил Урбонас.

– Нет. – тихо, но твёрдо повторила девушка, глядя капитану прямо в лицо.

– Давайте, ребята, – махнул рукой капитан, – До утра она ваша. Только не здесь. Забирайте её к себе в казарму. Вещи оставьте. По снежку голышом добежит, а там вы её разогреете, – усмехнулся Урбонас, видя как один и конвойных наклонился за одеждой девушки, которая кучей валялась на полу, – тут не далеко.

Один из конвойных, высокий под два метра казах, развернул девушку лицом к двери и грубо подтолкнул в спину, – шевелись, шалава, народ ждёт.

Когда за конвойными закрылась дверь, Урбонас встал и подошёл к окну. Через заметённый снегом плац шли пятеро конвойных в овчинных тулупах с закинутыми за спину автоматами. А впереди брела подгоняемая ледяным ветром и утопая по колени в сугробах обнажённая девичья фигурка. Капитан не отходил от окна до тех пор пока они не миновали большой жёлтый дрожащий круг света от раскачивающегося на шквальном ветру фонаря и не скрылись в темноте за углом барака...

Посёлок Мыюта, март 1940 года.

– Товарищ капитан! – Урбонас с трудом разлепил веки. Голова гудела как колокол. Во рту ощущалась кислая вонь рвотных масс. – Товарищ капитан, – пытаясь найти источник раздражающего звука, Урбонас повернул голову и увидел испуганное лицо лейтенанта, который сильно тряс его за плечо. С трудом подняв голову чуть выше, капитан тут же почувствовал, сильнейший позыв к рвоте и поспешно перегнулся через край кровати. Лейтенант очень вовремя с жутким грохотом пододвинул к кровати жестяной тазик в который тут же толчками освобождая желудок полилась зловонная жидкость. Капитан почувствовав, наконец, некоторое облегчение, понял, что в состоянии подняться, медленно встал и вопросительно уставился красными воспалёнными глазами на лейтенанта:

– Ну, что там у вас случилось?

– Вас к телефону. Начальник 7-го отделения. Срочно.

Урбонас, сопя и проклиная на чем свет стоит вышестоящее начальство, посмевшее потревожить его в такую рань, быстро накинул овчинный тулуп и резво выскочил на улицу. От свежего мороз-ного воздуха ему враз полегчало и он, взяв в руки чёрную эбонитовую трубку телефона, почувствовал себя уже значительно лучше.

– Капитан Урбонас у аппарата, – стараясь говорить бодрым голосом доложил он.

– Ху...нас! – отозвался на том конце провода начальник. – Быстро бери руки в ноги и выезжай ко мне. Через два часа прибывает генерал. Ты меня понял? – прохрипела трубка.

– Какой генерал? – заикаясь проблеял Урбонас.

– Ты что там себе совсем мозги отморозил? – грозно спросила трубка, – «Сам» приезжает. Сего-дня у меня проводит совещание, а завтра по всем «командировкам» Чуйского тракта с инспекцией поедет. К тебе первому. У тебя же «женская». Так что оставь за себя этого, как его? Ну ты меня понял. Молодого. И чтоб порядок был! Пока будешь у меня на совещании пусть твой зам всё гов-но подчистит. И чтоб комар носа! И смотри у меня, чтобы никаких жалоб со стороны спецконтингента не было. Если что, ты меня знаешь – сгною. Ты всё понял? Давай. Жду.

Урбонас положил трубку и только тогда понял, что протрезвел окончательно. Вспомнил, что было вчера вечером и, мгновенно вспотев, как был в тулупе и валенках на босу ногу опрометью бросился прямо через сугробы в казарму караульных. Ударом ноги распахнул дверь. Влетел в прокуренное помещение и замер на пороге. Кругом – на полу, на койках, даже на столе, среди грязной посуды с засохшими объедками и пустыми бутылками – смятые грязные окровавленные простыни, – Лейтенант! – белугой взвыл капитан, – где ты, чтоб тебя черти разорвали!

– Здесь я, – шумно задышал в затылок лейтенант.

– Что здесь происходит? Я тебя спрашиваю? – указывая на спящих вповалку казахов, закричал Урбонас. – зэчка где?

– Я приказал отнести ее в барак к Верке фельдшеру, – промямлил лейтенант. – я зашёл сюда но-чью, а эти скоты, – лейтенант кивнул на храпящих солдат, – разложили её на столе, а вокруг всё в крови. Я подошёл, а она уже без сознания. Еле оттащил от неё этих дебилов. Простыню чистую скомкал и заткнул ей между ног. Так и отнесли к Верке в барак.

– У-у! - взвыл Урбонас и схватившись за голову выскочил на улицу. Пронёсся не замечая сугробов в женский барак, влетел и снова замер на пороге. На столе, застеленном белоснежной простыней вытянувшись во весь свой небольшой рост лежала она. Чистая, умытая, с умиротворённым выражением лица, отмучившейся грешницы. Тонкие белые руки спокойно лежали вдоль тела покойницы. Чистенькая роба, отглаженная темно-синяя юбка, на ногах бумажные носки. А вокруг толпа женщин. В скорбных темных платках. На землистого цвета лицах, обращённых к нему – ничем не прикрытая ненависть. И не просто ненависть, а лютая, испепеляющая и не знающая страха и границ. Урбонас не выдержав этого взгляда сотен горящих ненавистью женских глаз попятился к двери и едва ощутив спиной её холодные доски, развернулся и стремглав выскочил наружу, едва не сбив с ног лейтенанта…

Продолжение следует…

Книга готовится к печати. Следите за новостями на персональном сайте автора: http://relicbook.umi.ru/