"Ну надо же!"- усмехнулась Лариса. - Ведь поклялась однажды не

бывать больше здесь, а вот - снова пришла!"

 

Год назад она составила компанию подруге, которой нужно было "на

минутку зайти к врачу". Но ждать ее пришлось гораздо больше. За полчаса

ожидания в приемной врача Лариса испытала неприятные чувства, которые

и оставили в ней противный осадок.

 

Все дело было в секретарше. Слишком уж грубо обошлась она с пациентом.

Молодой мужчина о чем-то тихо ее просил, кажется, за ко¬го-то просил, а

она громко перебивала его: "Я ничего не хочу понимать! Слышите? Ни-че-

го!"

Ему стало неловко перед присутствующими, он выразил недовольство и

робко намекнул, что может и пожаловаться. Тогда секретарша вышла из

регистратуры и, жестикулируя поднятыми руками, двинулась прямо на

пациента, обвиняя его в клевете и угрожая судом. В одной руке она

держала карандаш, в другой что-то еще, но было впечатление, что у нее

сжаты кулаки, а золотая цепочка, свисавшая где-то на поясе,

ассоциировалась с саблей. Мужчина, такой стройный, такой элегантный,

молча пятился назад, глядя прямо ей в глаза. У двери повернулся и ушел.

Вид у него был комичный, но никто не смеялся. Пациенты лишь

выразительно переглядывались, как будто сами чего-то боялись.

Лариса, которой нечего было терять, пролепетала, что, мол, можно и

повежливее и получила в ответ: «Вас не спрашивают, мадам!» Воцарилась

всеобщая неловкость, и хотелось скорее уйти.

Но вот она снова здесь: привела на прием пожилую родственницу мужа,

которая не могла прийти сама. Оказалось, что именно здесь ее врач. Тут же

у нее нашлись знакомые, и она включилась в беседу.

"Очередь на час, а то и больше", - прикинула Лариса. Она предвидела

очередь и запаслась журналами, но, прежде чем их достать, взглянула на

секретарш. Те же. Обе, как и год назад, имели строгий, суетливый вид. На

ту, что тогда была с "саблей", она смотрела сейчас с любопытством. Темно-

каштановые волосы причесаны модно; стройная, лет сорока или чуть

побольше, в общем, ее, Ларисы, ровесница. На ней строгий брючный

костюм, но светло-розовая блузка не к месту сильно декольтирована.

Лицо... Оно было бы даже красивым, если бы не напряженность глаз и не

слишком сжатые губы, что придавало ей нервный вид. Сидящие рядом с

Ларисой сейчас как раз судачили об этой женщине: называли ее Софой,

говорили, что она жена врача и сама по профессии врач. Лариса

посмотрела на нее с еще большим любопытством и попыталась представить

себе врача. Какие-то смутные образы стали рисоваться в воображении и тут

же ускользали. Ничего не получилось, и Лариса достала журнал; но не

успела его открыть, как за стеклянной перегородкой регистратуры появился

сам врач. Он вышел что-то уточнить, склонился над столом, и Софа подняла

к нему кроткое лицо.

Лариса отвела глаза, откинулась на спинку стула. Врач ей был знаком. На

секунду она как будто потеряла сознание, а когда пришла в себя, его уже

не было.

Лев! Откуда он здесь, в Америке?! Впрочем, что удивляться: где только нет

сегодня русских! Вот и сама она здесь. Ее первой мыслью сейчас было

скорее уйти, найти какой-то выход и уйти. Но при виде многочисленных

посетителей она снова убедилась, что времени еще много и позволила себе

расслабиться, подумать о прошлом. О той части прошлого, которая

представлялась ей солнечным кругом. Он плыл, этот солнечный круг,

качался на волнах Вселенной, и все, что в нем происходило, кем-то

надежно охранялось, никуда не исчезало.

Ей захотелось вспомнить все по порядку, то, что было шестнадцать лет тому

назад.

 

Нарядный курортный поселок в Крыму. Вечер. Небольшая толпа около

почты, у междугородного телефона-автомата. Она на скамейке ждала своей

очереди. Он занял очередь за ней и стал прогуливаться взад и вперед,

заложив руки за спину. На ходу здоровался со знакомыми женщинами, и

они улыбались ему, отвечая на приветствия, и не старались быстро уходить.

Но вот толпа у автомата рассеялась, перед Ларисой остался один человек.

Откуда-то с танцплощадки доносилась популярная пе¬сенка:

 

Листья желтые над городом кружатся,

Листья желтые нам под ноги ложатся.

И от осени ни спрятаться, ни скрыться.

Листья желтые, скажите: "Что вам снится?"

 

А вечер был такой теплый и ласковый, и трудно было представить, что

когда-нибудь придет осень, с дождями, с холодными ветрами. Он

прохаживался и тоже напевал эту песенку. Потом без особого внимания

обратился к ней (рядом никого больше не было) и сказал именно о том, что

"не верится сейчас в приход осени с мокрыми желтыми листьями".

Телефон освободился, но Лариса долго не могла с ним справиться: что-то

не срабатывало. Ему надоело ждать, и он решил ей помочь. Оказалось, что

он звонил в тот же город, в Ригу.

- О, землячка! - сказал он весело и с легким интересом взглянул на нее...

В следующие дни они встречались в разных местах, чаще на пляже, где

каждый был в компании из своего пансионата. Он был очень общителен и

популярен среди отдыхающих. Все знали, что он кандидат медицинских

наук и недавно развелся с женой. И почему-то называли его курортным

львом. Говорили: " Вот идет лев!" или: "А лев там тоже был?"

Далеко не красавец, среднего роста брюнет, в очках, очень интеллигентный

с виду; всегда был не броско и как-то очень правильно, даже изысканно

одет. Женщинам он нравился и все не против были подружиться с ним. И он

со всеми был любезен, но в его любезности сквозило что-то насмешливое,

даже циничное. Именно сквозило, не явно проявлялось.

Однажды он подошел к Ларисе, когда она собиралась с пляжа уходить, и в

шутку похвалил ее за это, слегка порассуждав о вреде солнечных лучей.

Перед уходом она намочила в морской воде свои янтарные бусы.

- Зачем вы их мочите?- спросил он.

- Чтобы лучше блестели, - и она подняла их, подставив солнцу, и с

удовольствием любовалась, как сверкал необработанный янтарь. Он

подошел ближе и тоже посмотрел:

- И, правда красиво блестят. Как ваши волосы на солнце. Тоже - как янтарь.

Она, довольная, улыбнулась. И вдруг он спросил несмело, но, стараясь

казаться естественным и не очень серьезным:

- Скажите, ... а вы могли бы... первой поцеловать мужчину?

Посмотрев на него с удивлением и не найдя, что сказать, она промолчала. И

когда увидела, что он притих и сам смутился, то подумала: " Вот так лев!

Совсем и не лев".

Они виделись потом каждый день, иногда по нескольку раз в день, но лишь

издали приветствовали друг друга.

Как-то, выйдя из воды после купанья, она подошла к своим вещам. Ее

компания разбрелась, растворилась в массе отдыхающих. Он увидел ее,

подошел, о том о сем поговорили. Потом она взяла одежду, полотенце и

вошла в кабинку-раздевалку. Переоделась в свой черный с большими

белыми цветами сарафан, приоткрыла дверцу и, сама не зная, что вдруг на

нее нашло, поманила его рукой. Он ничего не понял, но приблизился

нерешительно. Так же нерешительно и робко вошел в кабинку. Она

прикрыла дверцу и неторопливо, нежно обняла его, но, когда он пылко

прижал ее к себе, она осторожно высвободилась, и они вышли.

Пока она складывала свои вещи, он молча взял со скамейки ее янтарные

бусы, пошел к морю и намочил их. Потом подержал немного на солнце, пока

стекала вода, и по-прежнему молча протянул их ей, несмело заглянув ей в

глаза. " Нет, конечно же, не лев, - опять подумала она, - скорее ягненок".

По дороге с пляжа, прежде чем разойтись в свои стороны, говорили о

нейтральных вещах. Как будто ничего и не было.

На следующий день он пригласил ее на концерт известного артиста. Это

был вечер сатиры и юмора, и зал гремел от смеха. Но она не очень вникала

и не смеялась, потому что он больше смотрел на нее, чем на сцену, и это

смущало ее.

Потом гуляли каждый вечер вместе. По набережной, по аллеям парка. Он

рассказал ей о своей несчастливой женитьбе на красивой, эффектной

женщине, у которой он был вторым мужем и которая ушла от него к

профессору университета, где она заочно училась. Рассказал о том, как

тяжело переживал развод. Беззаботным и довольным жизнью он казался

внешне, а внутренне был совсем поникшим.

- Мне казалось, что все уже кончено, но твоя нежность и женственность ... -

так через две недели после их знакомства, за день до своего отъезда, он

вдруг первый раз сказал ей ты.

В тот последний вечер они сидели на скамейке высоко над морем. Вокруг

чернели кипарисы, море шумело внизу, в темноте, а наверху сияли звезды.

И им двоим было весело и уютно. Оба знали, что прощаются ненадолго, что

все у них еще впереди.

- Упала звезда... - сказал он, прервав их тихий разговор. Она не заметила и

спросила что-то о феномене падающих звезд, так, без особого интереса,

просто неважно было о чем говорить; вернее, все казалось важным, потому

что рядом был он.

Объяснял он долго, по-научному, и в конце добавил:

- Вот отсюда и выражение: "Свет далекой звезды..." - он задумался,

помолчал и почему-то снова перешел потом на вы.

- А, кстати, вы читали "Свет далекой звезды" Чаковского?

Она не читала, но, когда он уехал, у нее еще оставалась неделя, она нашла

этот роман в библиотеке, прочитала и потом долго думала о свете дальних

звезд...

В городе, на вокзале, он встретил ее, хотя они не договаривались об этом.

И встреча эта была удивительная: тут была скованность и отдаленность

мало еще знакомых людей и в то же время явная доверчивость и радость. С

того дня они стали встречаться постоянно.

Когда наступила осень и желтые листья закружились над городом, они с

улыбкой вспоминали осеннюю песенку, под которую познакомились летом.

Стало холодно и уныло на улицах, но и без солнца, без моря, без пляжа им

было радостно и тепло. Всю осень ходили в театры, на выставки, ездили на

природу. Но в один из сумрачных осенних дней все изменилось.

Однажды, возвращаясь от него, она попала под дождь, вспомнила, что

забыла у него зонтик и вернулась. Подойдя к его двери, она подняла руку к

звонку, но, услышав голоса, остановилась. За дверью говорили громко,

было слышно каждое слово.

- Ну не пара она тебе, сынок, не пара! Ну, смазливая мордашка... Мало

таких? Конечно, она держится за тебя, еще бы! Квартира, машина, твое

положение...

- Замолчи, мама! Ты ведь ее совсем не знаешь!

- Ну, кто она такая? Музыкальный работник в детском саду, подумаешь... "В

лесу родилась елочка"...

- Ма-а-ма! Прошу тебя!

- Не сердись, Юра! Ты пойми: нужно быть посерьезней. А курортные

знакомства... эти пляжные страсти... Кто ж это не знает?!

- Знаю, знаю: ищи жену не в хороводе, а в огороде. Вот завтра же пойду...

- Ты смеешься, а я не шучу, Юрочка. Есть столько хороших девушек! Вот

Софочка... Из прекрасной семьи, хорошо воспитанная, тоже уже врач.

Общие интересы - это так важно! И выглядит она ничуть не хуже этой. Или

Рая, дочь Никитиных, - чудная, серьезная девушка... Они и устроены

хорошо, тоже немаловажно в наше время.

- Мне не нужна Софочка, мама! И Рая тоже не нужна!

- Нет, это я так, к примеру... Ты не подумай... Я хочу только твоего счастья,

сынок, больше мне ничего не надо. Я не перенесу твоей второй неудачи! Я

этого не перенесу!

- Да не расстраивайся ты, мама! Ну, что ты... Еще ничего не произошло! Я

еще ничего не решил...

Лариса медленно спустилась с лестницы, потом шла под дождем, не замечая

его. В голове гремели слова: держится за тебя, квартира, машина, пляжные

страсти, "я еще ничего не решил..."

"Я еще ничего не решил...” Лариса вспомнила горячий песок, соленый

запах моря, свои простые бусы, пляжную раздевалку и почувствовала

отвращение, отвращение до тошноты. Конечно, она слышала об этих

романах. И где-то читала, что курортный роман - это сказка с несчастливым

концом. Снова вспомнилась ей летне-осенняя песня. Только звучала она

уже с насмешкой и как будто гналась за ней вместе с ветром:

 

Не прожить нам в мире этом

Без потерь, без потерь.

Не пройдет, казалось, лето,

Не пройдет, казалось, лето,

А теперь...

 

" Чушь какая-то... Ну, и ладно! " - сказала она себе, не чувствуя при этом

никакой решимости, а лишь физическую слабость и непривычную пустоту в

душе.

Ее внезапная обида и неуверенность перешли в пассивность и вялость. И

эти ее пассивность и вялость сделали их встречи более редкими и уже не

такими значительными. А в один субботний вечер она взяла и позвонила в

соседний городок бывшему однокласснику, который был давно в нее

влюблен. Потом вышла за него замуж и уехала из Риги к нему. Получилась

спокойная, благополучная жизнь с хорошим человеком.

Прошло два года. Лариса уже с семьей жила в Риге, и однажды в театре во

время антракта она увидела Юрия. Он прохаживался в фойе один, с

независимый видом, заложив руки за спину. Почти так же, как в тот южный

вечер он прогуливался у телефона-автомата. И живо вспомнила она день

их знакомства и непонятный, не оправданный ничем разрыв. Лариса не

хотела, чтобы он видел ее, и быстро увела мужа. Потом из ложи она видела

его в партере. Да, он был один. И уже рассеянно смотрела она на сцену,

вспоминая несуразную свою любовь. И горькие сожаления охватили ее.

Зачем подслушала она тот разговор? Зачем поверила словам старухи и не

поверила в себя? Зачем?

Та встреча выбила ее из колеи. Настоящая буря разыгралась в ее душе, и

долго еще все ходило кругом. Были даже мысли что-то сделать,

предпринять, и как-то раз, погруженная в такие вот мысли, она долго-долго

шла домой и вдруг обнаружила, что идет вовсе не домой, а приближается к

его улице. Она тотчас повернула назад, с опаской поглядывая по сторонам:

только бы его не встретить! Как это было бы унизительно! Что он подумает?

И что она может ему сказать? Ведь у него определенно кто-то теперь есть, и

он давно уже забыл ее, Ларису!

Она казалась себе жалкой неудачницей и позднее со стыдом вспоминала о

том своем "походе". Но со временем все затуманилось, отдалилось и не

мешало ей жить...

 

Стряхнув с себя воспоминания, Лариса сказала своей подопечной, что ей

нужно срочно позвонить и спустилась в вестибюль, к телефону. Найти себе

замену оказалось несложным: племянница мужа сказала, что приедет через

двадцать минут.

Когда Лариса вышла во двор здания и шла к своей машине, когда села в

нее и не торопилась уезжать, она видела перед собой то новый облик

Юрия, то его старый облик. Тогда, в Крыму, ему было тридцать лет, но в его

темных, густых волосах уже поблескивала седина. Однажды он смущенно

заговорил об этом, и Лариса полушутя сказала, что легкая седина очень

даже идет к его живому, интеллигентному лицу. Он посмотрел на нее

внимательно, с доброй улыбкой, и так же полушутя и с деланной грустью

сказал:

- А в сорок лет я буду уже совсем седым.

И вот она увидела его сорокашестилетнего. Сильно поседевшие, но еще

густые волосы, заметно пополневшая фигура, серьезный, незнакомый

взгляд в какие-то бумаги... Изменился, конечно, но чужим он ей не

показался и был опять привлекательным для нее. Ей понравилась его

спокойная уверенность и неприступный, строгий вид. " Вот теперь ты стал

похож на льва!" - мысленно говорила ему Лариса и с грустной полуулыбкой

все смотрела и смотрела в то беззаботное, красное лето...

А секретарша, та женщина с "саблей", потеряла свою злую силу, и теперь

Лариса видела лишь ее кроткие глаза, смотрящие на мужа снизу вверх.

Софочка... Лариса вспомнила ее прошлогоднюю агрессивность и

сегодняшнюю кротость-покорность, и это ее низкое декольте, и какая-то

злая радость появилась в ее душе. Однако потребность в ней быстро

исчезла, уступив место покою и облегчению... Но и это настроение было

нестойким. Набегали новые мысли, разные догадки закружились в ее

голове. И были они совсем не веселыми, а очень даже грустными и

обидными...

Рядом с ней остановилась другая машина. Из нее вышел пожилой мужчина,

и он помог выйти девушке на костылях. Лариса внимательно, почти с

жадностью стала вглядываться в их лица, в одежду. Вот сейчас они войдут в

ту же приемную, сядут и будут ждать своей очереди. К нему на прием. Они

увидят его, услышат его голос. И будут говорить о своих делах, о себе.

Потом выйдут и забудут о нем. И опять будут говорить только о себе... Все

нормально. А как еще может быть?..

Лариса шевельнулась и внезапно обратила внимание на дрожащие ветви

облетевших деревьев, на разлитый повсюду свет холодного осеннего

солнца. В проеме ограды видна улица. Ежась от ветра, прошел человек.

Солнце и ветер с пылью... Ее самая нелюбимая погода...

Лариса завела машину.

... Чем дальше она отъезжала, чем дальше и непостижимее становился

сегодняшний эпизод, тем ближе и ярче был солнечный круг. Там голубой

какой-то воздух, пронзительно-свежий запах морской воды, ласковый,

теплый песок, прозрачный блеск янтарных бус; рассуждения его о

падающих звездах и его же слова: "... но их свет остается".