Здраура

 

1. Митрич и ПКЛ

 

Вот не люблю я утро! И уже давно. Лет… Ага! Когда же это я ездил в Париж? Ровно десять лет назад. Значит, уже десять лет я не люблю утро.

 

Объяснение этому до смешного простое. В ту поездку местная парижская гадалка, единственная в поселке, нагадала, что я умру во сне. Цыган там нет, вот эта старая татарка и пользуется отсутствием конкуренции и темнотой сельского населения. Поймала она меня, когда я разглядывал Эйфелеву башню, облепленную тарелками сотовой связи.

 

Вцепилась, как клещ, повисла на руке и плевала в ухо свои бредовые пророчества. Дура, конечно, и болтала несусветные глупости, пока я ее не стряхнул возле порога единственного в Париже постоялого двора с громким названием «Отель Бомонд» на пять мест.

 

Там мне рекомендовал остановиться Таракан, мой сокурсник по универу, Тараканов Виктор Дмитриевич, неизвестно каким ветром занесенный в эти Южно-Уральские земли древних сарматов.

 

И вот так уже десять лет каждое утро всплывает перед еще полудремным взором морщинистое лицо старой колдуньи, ловко закодировавшей меня на всю оставшуюся жизнь. Встречались на моей дороге и профессиональные гипнотизеры. Вот, например, знаменитый Олег Пронах, защитивший три докторские диссертации по многоуровневому кодированию, но даже он давал только пятилетнюю гарантию.

 

А эта стерва, кривозубая татарка с незаконченным низшим образованием, без всяких гарантий десять лет с меня не слезает. Есть в них что-то, в этих выходцах из сарматских курганов, в потомках скифов, замешанных на монгольской крови. И кочевые цыгане на Руси, хоть и имеют молдаванские корни, тоже хлебнули немало кровушки Золотой Орды. Так и осталось все Зауралье наполовину русским, наполовину монголо-татарским.

 

Я мысленно пробежался по веточкам своего генеалогического древа и успокоенно вздохнул. Татарской крови во мне была только пятая часть – от деда Шемета. Остальной коктейль составляли бабушка Роза - еврейка, дед Степан – донской казак, баба Паша – русская и отец – украинец. Это очень успокаивало.

 

Просветленным взором я глянул на зеленый циферблат часов и ахнул. Девять утра! Я же…

Тьфу! Никуда я не опоздал. У меня же командировка. И опять в Париж! Так вот почему мне с утра вспомнились его отель и Эйфелева башня!

 

Проклятая татарка! На весь день испортила настроение. Мысленно прошелся по пунктам сегодняшнего распорядка. До самолета в Челябинск еще три часа, но вставать надо.

 

- Па, а где мать прячет крем-депилятор? - в приоткрытую дверь просунулась прыщавая мордашка сына Олега. Опять налысо постригся. Все корчит из себя крутого.

 

Я открыл крышку трюмо.

 

- Олег, тут три тюбика. Разных.

- Для головы есть?

- Зачем тебе, ты же и так налысо…

- Па, ты в чем не дрюкаешь, не лезь. Вот этот – для ног, наверное, подойдет.

- Уверен? А то будет, как с бальзамом от прыщей за тыщу баксов. Денег нет, а прыщи – вот они, все до единого на месте.

- Па, не гони пургу, денег на родного сына жалко – так и скажи.

- Да не жалко! Только объясни мне, темному, – зачем лысому крем от волос?

- Для ПКЛ.

- Чего-чего?

- Ну, это такая модная стрижка сейчас. Видел по ящику круги на полях инопланетные?

- Конечно.

- Вот. На голове кремом-депилятором рисуют такие же. Я тебе что – хуже других?

- А что означает ПКЛ?

- Да не знаю я, отстань. Наверное, – Причесон КЛевый.

 

Много позже, после возвращения из моей трагической командировки в уральский Париж, я прочитал правильную расшифровку этих космических кругов на головах. В солидном сильно научном журнале эту модную прическу ПКЛ расшифровывали как Приемник Космических Лучей.

 

2. В Париже

 

За десять лет практически ничего в Париже не изменилось. Эйфелева башня на месте, только прибавилось количество антенн сотовой связи. Вместо «Отеля Бомонд» сияла золотом вывеска

«Гранд-отель Мулен Руж» и рядом, на гостинице поменьше, неоновая надпись «Святая Пелагия».

Стоп, но насколько я помню, это была знаменитая тюрьма для богемы. Что-то намудрили местные олигархи.

 

Глянул на часы. Да и не пойду я в гостиницу, через час Таракан обещал на машине подобрать меня возле башни. Лучше погуляю, посмотрю на парижские достопримечательности. Тем более еще прошлый раз мне понравился музей «Уральские самоцветы».

 

Всего три зала с полками, обшитыми желтым бархатом. Считается, что на нем разноцветные камни, особенно яшма, смотрятся наиболее эффектно. В первых двух залах практически ничего не изменилось, и я направился к новому залу пьезокристаллов.

 

- Извините, - меня остановил грустный старческий возглас. – Зал временно закрыт.

 

Поперек двери была приклеена бумажная желтая полоска с двумя печатями.

 

- А что случилось?

- Ничего не случилось, молодой человек. Экспозиция закрыта по техническим причинам.

 

Но по тому, как бабуля старательно прятала глаза, я понял, что причины не технические. Ладно, перед отъездом зайду. Хоть это и не по моему профилю химии красителей, но последними открытиями в области применения пьезокристаллов я интересовался. С детства меня притягивало все вечное – вечные двигатели, вечные магниты, и вот теперь – вечные источники электричества.

 

Для меня – химика, было трудно понять природу и вечного сохранения магнитной силы, а еще более трудно – работу пьезокристаллов. Я скупал пьезозажигалки сотнями и мог до опупения любоваться причудливыми искрами. Закрытие зала вызвало у меня серьезную досаду.

 

Приехать в Париж и не увидеть пьезокристаллы! Впору умереть от такого облома.

 

- Вить, а почему музей закрыт? – вместо приветствия ошарашил вопросом я старого друга.

- Привет Ромка, привет! Я тоже рад тебя видеть! - Таракан облапил меня своими медвежьими ручищами.

 

Я до сих пор не могу понять, почему он выбрал именно меня, самого маленького и худого на курсе, в свои друзья? Жалел, что ли? Ему, громиле под два метра, с пугающим лицом австралопитека, впору было работать учебным экспонатом на факультете археологии.

 

Девушки, когда их знакомили с Витькой, боязливо протягивали ладошки и тут же придумывали причины, чтобы побыстрее смыться. Меня его внешность ничуть не смущала, а его покровительство, наоборот, радовало. В паре с ним девушки всегда отдавали мне предпочтение.

 

- Садись, Надо ехать. Обещают к обеду дождь, а тут, сам понимаешь, асфальт, в отличие от столичного, жидковат.

 

3. Пещерный дворец

 

Всю дорогу до его дома, хотя это название плохо подходило к тому месту, где он обитал, Витька расспрашивал о столичных сплетнях и достижениях наших однокурсников. С ним после выпуска продолжал общаться только я.

 

Наконец, по узкой дамбе вдоль речушки, мы добрались до вырубленной в скале пещере, которую Таракан именовал усадьбой «Ешкин дом». Именно такая вывеска была прибита на входе в мрачный грот. Под вывеской весело позванивал костями беленький скелет на проволочках. По виду – женский. Из кого он изготовил этот пиратский амулет, можно было только догадываться, если учесть многолетнюю неприязнь к нему женского пола.

 

Мне он сказал, что скелет нашел при расчистке грота, в чем я глубоко сомневался. Подтверждали эти сомнения и свежесть костей с зарубками от острого ножа. Явно совсем недавно были они покрыты мясом и нежной девичьей кожей. Ну, бог ему судья, если он предпочитает женщин только в таком виде.

 

А вот в этом я жестоко ошибся, как только прошел вглубь грота.

 

- Здравствуйте, Роман Алексеевич. Витя так много о вас рассказывал, - нежный женский голос поверг меня в ступор.

 

Я беспомощно оглянулся. Вы видели хоть раз вдохновляющую улыбку гориллы?

 

- Познакомься, моя жена Аленка.

 

- Извини, - я совсем стал тупить от вида юной девы в логове потенциального людоеда. – А-а, Аленка – это Лена, Ольга или Алевтина?

- Сам ты Алевтина. Оля, конечно.

- А по отчеству?

- Можете, просто – Ольга, - девушка заливисто расхохоталась, видя мою озадаченность. Ее явно

развлекала создавшаяся ситуация.

 

Но в тот момент я до конца еще не осознавал весь юмор моих интеллигентских метаний и потуг соблюсти такт и нащупать правильный пусть поведения в столь неожиданной ситуации.

 

Красивая молодая девушка в жилище закостенелого во всех смыслах холостяка! Было от чего растеряться. Я бы еще больше ошалел, если бы знал тогда истинное положение дел. Слишком много психологических несуразиц навалилось на мое изнеженное правильным реализмом сознание.

 

А тут еще коренная перестройка в его пещере. С прошлого посещения изменилось все. Грот теперь был перегорожен плетеными стенами на несколько помещений. Проемы дверей закрывали расшитые шкуры медведей. На полу – мягкие коврики из рыси.

 

Сам пол затянут сшитыми и раскрашенными под паркет кабаньими шкурами. Первым желанием на пороге у меня было – снять свои фирменные кроссовки.

 

- Нет, нет. Не разувайтесь. Проходите в зал, сейчас будем обедать.

 

Зал? В пещере? Я опять оглянулся на хозяина.

 

-Озадачен? Я сам, брат, два года привыкал. Ладно, иди за мной.

 

Зал действительно был залом. На стенах из плетеного орешника – головы кабанов, оленей и лосей с огромными блестящими рогами. Между головами – мечи и кинжалы, явно из скифских курганов. Столик из березовых плашек на причудливых коряжистых корнях, покрытых лаком.

Удобные, плетеные из ивовых прутьев, кресла. Десять лет назад в гроте стояли два трухлявых пенька и гора протухших оленьих шкур вместо кровати.

 

- Она – такая мастерица? – я показал другу глазами на столик и на дверь.

- Ольга, - смущенно пробормотал он. – Зато я сам оборудовал лабораторию.

- Где? Неужели в Печке?

- Да, а что – там я хоть на дровах экономлю, - Витек довольно заулыбался.

 

Других – такое раздвигание губ и показ острых зубов в зловещем оскале – могло бы до смерти напугать, но я уже привык к ужасающей мимике друга.

 

4. Приглашение

 

На третьем курсе Тараканов неожиданно с факультета нефтехимии перешел на биологический. Там его приняли с распростертыми объятиями из-за постоянного недобора студентов и их медленного перетекания на более престижные специальности.

 

Для меня лично его решение было непонятным. Я уже решил для себя, что обязательно буду работать в перспективной индустрии красок. Бегать с сачком за бабочками и кузнечиками – как я понимал профессию биолога – не мужское дело. Вот вы можете себе представить гориллу с сачком, который любовно разглаживает пальчиком-сарделькой лепестки цветов? Вот и я не мог.

 

Преподавать биологию в школе по распределению Витька не стал, а сразу же скрылся от преследований вузовских чиновников на бескрайних уральских просторах. Если бы не его приглашение в Париж десять лет назад, где он на трех листах описал россыпи кристаллов в окрестных горах, я бы никогда больше его не увидел. Знал, ох, знал Таракан, чем заманить друга в Уральскую глубинку! Приметил он еще в студенческие годы, что на пляже меня больше привлекают пестрые камешки-голыши, чем голыши-девушки.

 

5. В Печке

 

Обед загадочная Ольга подала мне в двух пиалах. В одной – отварное мясо, в другой – сурпа.

 

-Медовуха, лесная. Сам делал, - Витька откуда-то из-под кресла достал три кокосовых ореха, легко уместившиеся на его безразмерной ладони.

 

Я ножом снял приклеенную воском крышечку. Терпкий вкус и аромат меда кружили голову больше, чем алкоголь.

 

После столь экзотического для меня обеда очень хотелось свернуться клубочком на одной из мягких шкур прямо на полу. Но Витька нетерпеливо потащил меня в Печку.

 

Это была термальная пещера, в общенаучном понимании, в центре невысокой горушки, явно бывшего вулкана. В нее вел извилистый ход-трещина с покрытым застывшей лавой основанием. Посредине пещеры находилась огромная базальтовая плита с мелкими отверстиями.

Из них постоянно выходили струи раскаленного газа и уносились вверх, в открытый конус горы.

 

В темноте середина базальтовой плиты светилась малиновым цветом. Его явно не хватало для освещения пещеры, поэтому Витька вокруг плиты собрал огромную термобатарею, электрической энергии которой хватало с избытком не только для освещения, но и, как я успел заметить, для работы холодильника, электроплиты, телевизора и компьютера.

 

В такой комфортабельной «пещере» со всеми удобствами и я бы не отказался жить, тем более не платя ни копейки за коммунальные услуги, свет и тепло.

 

Я понимал его гордость оборудованной лабораторией. Правда, было в ней жарковато, но терпимо.

 

6. Полечить и подновить

 

- Ты в этот раз надолго?

- Вить, еще разок пообедаем – точно. А потом – мне же надо начальству отчет по местным минеральным красителям составить. Расширяем, брат, производство. Особенно большой спрос сейчас на краски из натуральных минералов. Химию уже никто не хочет. Долговечность стала опять в цене.

- Ну, два дня, маловато, но я успею.

- Куда ты спешишь?

- Не куда, а что. Полечить тебя хочу, брат мой Ромка.

- Да я вроде не жалуюсь. Здоров, как бык.

- Эх, всем нам в сорок лет так кажется, а потом в шестьдесят загибаемся.

- Стоп, стоп. Что-то я тебя, Витек, не понимаю – ты, что, в лекари переквалифицировался?

- Нет, но кто тебе сказал, что в биологии не изучают лекарственные препараты. Травы возьми – готовые лекарства.

- Ага, вот теперь понял – хочешь меня попотчевать травяными настоями?

- Не угадал, Ром. Я, если честно, травами никогда особо не увлекался. Больше меня фауна интересует. Как-то ближе она мне, да и всем людям.

- И ты меня, как представителя фауны рассматриваешь? Опыты на мне ставить будешь? Этот скелетик, твой «Веселый Роджер» не после твоих экспериментов получился? Слушай! А может Ольга – это не жена, а тоже твой кролик подопытный?

- Как тебе сказать – вроде этого.

 

Вот такого ответа я не ожидал никак! Колени у меня ослабли, и я плюхнулся на торчащий рядом черный валун. И тут же с криком вскочил.

 

Вы бы посмотрели, как хохочут гориллы!

 

- Ромка, мы же в Печке! Ты что – забыл? Мигом приготовишь яичницу с колбасой! – этот ученый неандерталец от восторга, что его лучший друг припек задницу, подскакивал на месте, хлопая себя длиннющими руками по коленям.

 

- Что ты с Ольгой делаешь и какого черта ты собираешься делать со мной?

- Успокойся, никто тебя травить и убивать не собирается. Ты сначала выслушай, чем я занимался эти десять лет, что мы не виделись, а потом будешь материться.

- И что мы тут изобретали для фауны? Или из фауны? Надеюсь – не жир вытапливал лечебный из местных людишек на этой сковородке?

- Ром, отстань от моего скелета. Расскажу я тебе его тайну, но не сегодня. Времени у нас мало. Я надеялся хотя бы на недельку.

- Вить, я бы неделю в этой парилке не выдержал. Тут за час по килограмму теряешь с потом.

- Хорошо, пойдем в процедурную. Я ее отделил от плиты базальтовыми блоками, там прохладнее.

 

7. Лаборатория неандертальского человека

 

А вот эта новая его комната поразила меня больше, чем комфортабельность пещеры.

Самое новейшее физическое и химическое оборудование, уж в этом-то я хорошо разбирался. Сколько лет поставками для своего комбината занимаюсь.

 

- Вить, ты что, грабанул банк? Тут же – только техники миллионов на пятьдесят!

- Почти угадал – на восемьдесят.

- И откуда, извини, такие доходы? Надеюсь, ты не будешь меня уверять, что наладил прямые поставки в Китай местной медовухи?

- Не буду. Вылечил несколько олигархов. Причем, учти – наших, отечественных.

- Вылечил? Надеюсь, не от рака?

- Нет. От старости. И немного подновил.

 

Я закашлялся.

 

- Вот это –последнее, повтори, пожалуйста. Что-то в ухо попало.

- Нет, ты все правильно расслышал. Обновил некоторые внутренние органы.

- Ага, значит, трупики все же были. И давно ты незаконной пересадкой печенок-селезенок балуешься? Много людишек покромсал? Парочка, небось, в загашнике осталась недорезанных трупиков, решил другу поспособствовать, впарить кое-что, невостребованное олигархами, да?

Что там осталось – легкое, печенка? Давай, слей братану весь протухший ливер, обнови его.

 

- Ром.

- Чего?

- Успокоился? Я считал тебя более… выдержанным.

- Будешь тут выдержанным, когда узнаешь, что лучший друг – трупорез.

- Ром, ты видишь здесь операционный стол?

 

Я закрутил головой. Ничего похожего. Полки с приборами, столы с микроскопами, какие-то гудящие шкафы, повсюду мигающие экраны компьютеров.

Ага, два кресла, опутанные проводами.

- Вон, кресла вижу.

- Вот с этого и начнем. Садись.

 

8. Бабушка-старушка

 

Сам Таракан со своей жуткой ухмылкой втиснулся во второе кресло напротив.

- Так вот, дорогой мой брат Роман. Никаких людей я не убивал и скелетов из них не делал.

- А-а-а этот?

- Я же сказал, позже. А занимался я все эти десять лет излучениями человеческого мозга.

Да, да. Вот в этих креслах. Изучал на своей бывшей знакомой бабуле, у которой в Париже снимал комнату. Был у нее тогда диабет в последней стадии, еле ходила, за собой уже ухаживать не могла. А в дом престарелых идти не хотела. Была у нее внучка-студентка, да и та училась и жила в другом городе. Попросила меня Ольга Петровна забрать ее на природу, вот в эту пещеру.

- Ага, значит, скелетик, как память о доброй бабушке хранишь?

- Ром, можешь ты минут десять молча послушать?

- Не могу. Когда мне такие страсти про кучу потрошеных трупов рассказывают – не могу!

- Да не было ни одного трупа! Успокойся.

- Хорошо. Молчу. И надеюсь.

- Так вот. Она постоянно мерзла в гроте и я ее брал сюда, в Печку. А когда собрал первое кресло – сама предложила ее мозг сканировать. Вот в чем ты был до этого абсолютно прав, так в том, что деньги на первое оборудование я заработал продажей самогонки из лесных ягод и на медовухе. До сих пор знакомые алкаши ко мне сюда за бутылочкой забредают.

- Я ж говорил!

- Говорил, говорил. Кстати, один из старых алкашей и натолкнул меня на мысль, как расшифровать эти всплески активности мозга. Я видел, что они идут из разных участков, но зубцы были очень похожи друг на друга. А ведь не должны они быть похожи, так как явно несли разную информацию.

 

9. Алкаш и гений

 

- И алкаш, надравшись до чертиков, ее разглядел! Уморил!

- Нет. Этот дед в войну был радистом. Когда увидел зубцы на экране компьютера, сказал: «Гля, точь-в-точь, как на нашем осциллографе в войну. А растяни ее, я погляжу». Я его спрашиваю, что растянуть? Он говорит: «Ну, ее. Радиопередачу сжатую!». Оказывается, в конце войны применялась передача радиосообщений в сжатом виде. Модулированную речь сжимали в короткий импульс, который передавался за долю секунды. Настроиться и перехватить невозможно. Принимающие радисты импульс раскодировали и прослушивали на обычной скорости. Тогда я и предположил, что и импульс мозга может быть сжатым по времени модулированным сигналом.

- И ты его прочитал? Что там записано – мысли наши? В виде звуков сжатых?

- Нет. Слушай. Пришлось нанять паренька, местного программиста, который написал мне программку для того, чтобы растянуть этот импульс.

- Написал?

- Да. Но не помогло. Импульс не менялся даже при растяжении в тысячу раз. Расширили диапазон. И только при растяжении в миллион раз появились признаки модуляции.

- А дальше?

- Рома, в таких случаях принято говорить – дальше яйца не пускают. Дошли до предела частоты компьютера. Для большего увеличения нужны принципиально новые процессоры с частотой в сотни миллионов герц. А их пока нет.

- И это все? Все, что ты узнал? Что у нас плохие компьютеры?

- Опять ты неправ. Мне важно было узнать, что импульсы мозга все-таки не одиночные пики, всплески, а модулированный сигнал, несущий информацию. Надо только научиться его записывать и растягивать. Но и записать этот сигнал современная аппаратура не в силах. Слишком высока скорость частоты нейронов мозга.

 

10. Сожрать живьем

 

- И тогда ты сдался и все бросил.

- Бросил, ты прав. Бросил считывать сигналы мозга. Но не сдался. Так как вспомнил, что нервные окончания есть практически во всех органах, значит, есть и излучение почек, печени, селезенки.

- Ага, я же говорил! И ты начал резать бабушку на составные части! Я угадал?

- Нет. Ты видел, сколько голов украшают мой зал?

- Ты резал этих бедных зверьков?

- Хуже – я их убивал и ел.

- Ты их ел? Живьем?

- Нет, конечно. Люди живьем едят редко. Ну, там устриц, улиток разных. А так все предпочитают

питаться трупами животных. Ты вот тоже не будешь курицу живую ощипывать и голяшки у нее объедать. Или там, у живой свиньи не станешь отрезать кусок окорока и давиться свежей кровью. Ты ее сначала убьешь, а потом уже полакомишься жареной мертвечинкой. Как все говорят – свежатинка.

 

Меня затошнило.

 

- Слушай, Вить. Ну, нельзя же так. Мы культурные люди. А культура тем выше, чем дальше процесс убивания животного от его поедания.

- Да, людоеды в этом плане хотя бы честнее. Они знают, что едят именно себе подобных.

А у нас культура поднята на такую высоту, что мы уже просто не знаем, что едим – вырезку из быка, или вырезку из пропавшего месяц назад соседа. Ты вот уверен, что сегодня за обедом ел оленину, а не голяшку приходившего ко мне алкаша?

 

Меня опять замутило.

 

- Вить, давай не будем. Лучше ври дальше про убитых тобой зверюшек.

- Да, убивал. Вырезал органы и делал сканирование. Потом запись просматривал на компьютере.

- Стоп. Вот я тебя и поймал на вранье. Ты только что говорил, что современными средствами сделать запись излучения мозга нельзя. Говорил?

- Говорил. И это правда. У нейронов мозга частота излучения невероятно высока, а вот излучение органов на порядок ниже. Его мощный компьютер легко записывает и импульсы растягивает так, что видна их модуляция.

- И?

- И я стал сравнивать импульсы разных органов. От одинаковых органов одинаковых животных различий в излучении не было.

- Ты успокоился и благополучно доел останки убиенных тобою.

- Как-то так. Доедал. Пока не наткнулся на печень больного лося. В наших местах мало солевых отложений. А лоси очень нуждаются именно в солях. Поэтому егеря и расставляют в местах их обитания солевые кормушки.

- А больному соли не досталось.

- Видимо. Может, причина другая. Свое открытие я сделал, когда расшифровал излучение больной и здоровой печени. Разница была разительной. Больная печень практически молчала. Вот тут я тебе скажу одну вещь, о которой химики редко знают.

- То есть, именно химики?

- Ладно, не обижайся. Неспециалисты – тебя устроит?

- Да.

 

11. Живое и мертвое

 

- Так вот. Живое отличается от неживого тем, что практически мгновенно погибает, если его изолировать от космического и планетного излучения.

- Как это?

- Поместить, например, в куб из свинца с метровыми стенами и подавать внутрь только воздух.

Каким-то образом наше тело не только излучает электромагнитные и другие поля, но и поглощает их. То есть, мы все – ходячие приемо-передатчики.

- Хорошо, хорошо. Обзывай меня - как хочешь, но при чем здесь больная печень лося?

- Она практически не излучала. И тогда я перешел на белочек.

- Боже! Ты пожирал этих чудных пушистеньких зверьков?

- Да. И еще издевался над ними, заражая их разными болезнями. Что тебя не устраивает?

-Т вой живодерский образ жизни.

- А сотни институтов по всему миру, на мышках создающие вакцины? Спасшие мир от чумы?

- Хорошо, хорошо, продолжай. Я че - против? Я ниче.

- Вот и ладненько. Короче. Я записал излучение здоровой печени и передал его больной.

- И печень выздоровела?

- Да. Я назвал это излучение здраура – аура здоровья.

- Здорово! Ты гений! Это правда? Так просто? Почему ты не начал с этого? Зачем пугал меня трупами?

- Ром, по-моему, ты сам себя пугал. Я не говорил о трупах.

- Но это не все?

- Нет. Потом я передал излучение больной печени здоровой. И она заболела и разложилась.

- А вот это, будем считать, ты мне не говорил, хорошо. И не говори никому. Не дай бог это услышат наши военные. Ведь они тут же начнут излучать болезни на весь мир.

- Да, я тоже думал об этом. Поэтому, кроме тебя, никому не показывал эти излучатели и приемники, - Витек махнул рукой на кресла.

- А бабка твоя знала.

- Бабку я вылечил.

- Как?

- А к ней в гости приехала внучка-студентка, помнишь, я про нее говорил?

- Ну?

- Что, ну? Девчушка-то была идеально здорова. Снял со всех ее органов излучение, записал и потом ими лечил бабкины больные органы.

- Долго еще прожила?

- Ольга Петровна? Долго.

 

12. Решение

 

Первый день друган меня до ужина не выпускал из кресла и сканировал все органы. Потом просматривал записи на мониторе, то удовлетворенно кивал своей неандертальской лохматой головой, то скептически хмыкал. Уже по его реакциям я понял, что не все так уж безоблачно в моем, якобы здоровом, родненьком теле. Особенно, если судить по выходящему из него духу.

 

А на следующий день он пересадил меня в соседнее кресло-приемник.

 

- Вить, скажи хоть, че подновлять будешь?

- Тебе этого лучше не знать. Сиди себе и здоровей час от часа.

- Так долго?

- Да, весь день.

- Хоть хлеба корочку дашь?

- Нет. Даже воды не дам. Нельзя менять модуляцию излучения. Может пройти неверное сравнение.

- Ладно, ладно. Не пугай. Давай, начинай излучать свои записи.

- Сейчас. Аленку только позову. Она мне всегда помогает, - он нажал кнопку на переговорном устройстве. – Оля, мой друг дал согласие. Принеси, золотце, все записи.

 

Через минуту мимо меня пронеслось напевающее душистое облако в белоснежном халатике. Потом оно склонилось надо мной и стало прикреплять мокрые контакты. Мой взгляд автоматически проследовал в нужном направлении, и я прочел имя, вышитое на нагрудном карманчике: «Ольга Петровна».

 

13. Бабушка-девушка

 

Горло от нахлынувших эмоций перехватило и я закашлялся.

 

- Бедненький болюшечка, сейчас мы вас вылечим, - девушка, или уже не знаю, кто там она, промокнула мне лоб и губы ваткой.

 

Когда подошел Витька с пультом, я тихонько спросил, показав глазами на его жену:

 

- Так бабка – она?

- Что, дошло?

- И это ты ее такой сделал?

- Не только ее. Я же тебе говорил об олигархах. Теперь вот ты на халяву подновляешься за их денежки.

- Вить, пока не начал. Обещал про скелетик над входом сказать.

- А это ее внучка, которая тебя сейчас лечить будет. Но это длинная история, - друг грустно вздохнул.

- Как же она будет лечить? Она же – мертвая!

- Да, но записи с ее здоровых органов ведь остались, - и опять длинный вздох.- Хорошо, слушай. В мое отсутствие внучка решила омолодиться, но включила не ту программу. Когда я вернулся, то нашел в кресле разложившийся труп старухи. Скелетик оставил, хоть это и не по-христиански, как вечный себе упрек. Надо было заблокировать питание. Теперь, после переделки схемы, такое невозможно.

- Вить, а меня после омоложения жена с сыном узнают ?

- Узнают, я тебя только подлечу. Чтобы помолодеть - другие курсы надо принять.

- Вить, - задумчиво спросил я. – Вот я вижу, себя ты тоже лечишь. А почему не омолодишься?

- Ром, а ты уверен, что молодая обезьяна красивее старой? - он скосил глаза на жену и вздохнул. – Я знаю, что она меня не любит. Но хоть уважает мои ученые седины, давшие ей в шестьдесят лет красоту и здоровье юной девушки.