ЯЗЫКОВЕД. СКАЗКИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

 

В настоящем издании читатель найдет отрывки из дневника Языковеда, произведшего переворот в умах людей двадцать лет назад. До сих пор ведутся споры о происхождении этого человека, о котором известно лишь то, что он внезапно появился в городе Г и так же внезапно исчез через два года. Ведутся споры и о его значении для нашего общества. Однако, представляется очевидным: переоценить его роль трудно. В период глубокого культурного упадка он заново научил людей красоте языка, и за это мы ему бесконечно благодарны.

Впервые эти отрывки были опубликованы в журнале “Речь” в год исчезновения Языковеда. Ниже приводится предисловие от издателя журнала.

 

 

Отрывки из дневника

...

Каждый день я выворачиваю родной язык наизнанку, объясняя его чудеса. Это заходит так далеко, что в конце дня я часто теряю чувство языка, забываю, кто я и зачем я здесь, бессловесно и бессмысленно сижу в кресле у окна и смотрю на заходящее солнце.

Я знаю, что приношу себя в жертву тем, кого учу. Для того чтобы они смогли почувствовать язык, мне нужно потерять это чувство. Передавая свои знания, я лишаюсь их. По мере того как мои ученики учатся смотреть на мир, я утрачиваю зрение.

Не понимаю, почему это происходит, но, объяснив чудо, я теряю способность воспринимать его. Зато другие приобретают её.

Когда-то давно языковедов было много, искусство слова передавалось из поколения в поколение. Подобно монахам мы жили в отдалении от людей и поддерживали огонь, дающий нам вдохновение и знание.

...

Я всегда знал, что нужно будет принести себя в жертву. Не помню, откуда, но мы все – воспитанники – знали это. Не помню, чтобы кто-нибудь мне об этом прямо говорил. Знание это витало в воздухе, оно было внутренним и, возможно, родилось вместе со мной, с моим первым вдохом.

Пока я воспитывался среди языковедов, жертва казалась отдалённой. А может быть, совершится чудо и вообще никакой жертвы не понадобится. Так утешал я сам себя в глубине души.

Но вот время пришло. И, всё ещё тайно надеясь на чудо, я подчиняюсь неизбежности.

...

Я проверяю свои способности к языковедению: пишу стихи. Это язык в чистом виде, когда смысл слова подчиняется его музыке, и вместе они образуют единое целое. Как только я потеряю способность писать стихи, значит, моё чувство языка окончательно притупилось. Как только перестану писать стихи, перестану быть языковедом, и миссия моя будет выполнена.

...

Здесь люди слишком много говорят. Болтают, не понимая смысла слов, которые они произносят, не вдумываясь, сколько смыслов хранит в себе слово. Так же не видят они смысла и в своей жизни, придавая значение случайным вещам, ценя только значение количества и не замечая, сколько смысла таит в себе улыбка, луч солнца, травинка, колышимая ветром.

...

По вечерам я прихожу в парк, сажусь на скамейку около журчащего ручья и, улыбаясь солнцу, вспоминаю свою родину. Это место, где люди знают цену словам и обращаются с ними бережно, как они того и стоят.

...

Их мир становится всё более красочным, они сами – окрылёнными, и я рад, несказанно рад за них. Но как больно, что за эту радость я должен отдать единственное, чем дорожу: способность к языку.

Как больно! И справедливо ли это? Я боюсь жизни без слов.

Последнее время мне часто снится в кошмарах, как, онемев, потеряв всякое чувство прекрасного, я возвращаюсь домой, к своим, в горы. Что будет со мной? Примут ли меня как героя, принесшего в жертву всё, что у него было? Примут ли меня вообще? Никто никогда не говорил мне, что будет потом. Так же, как никто не говорил о самой жертве. Я это просто всегда знал, и всё. Как знаю, что жизнь прекрасна и невечна, что однажды нужно будет умереть.

Точно так же я знаю, что, как только я потеряю дар языка, мне будет не место среди своих. В тот самый миг я стану им чужим. Или я ошибаюсь?

...

Все мои силы уходят на то, чтобы научить их чувствовать язык. Я не говорю им, что, почувствовав однажды, они не смогут и не захотят жить как прежде. И что все их силы будут уходить на то, чтобы не дать этому дару чувства уйти. Они это знают сами. И продолжают впитывать красоту языка, чтобы наполнить свою жизнь смыслом.

По мере того как их жизнь наполняется смыслом, моя жизнь пустеет. Теперь я чувствую смысл только с учениками. После наших занятий я выжат дочиста. Отчаяние всё легче находит дорогу в мою душу.

Я всегда был одинок. Одиночество – наш образ жизни. Но дома оно всегда было радостным, я был одним из своих, мы все были счастливы своим одиночеством. Здесь же нет ни своих, ни чужих. Есть люди, которым я помогаю, должен помочь. Но какой ценой...

Я чувствую, как постепенно всё теряет смысл. Раньше он был во всём: в музыке, доносящейся из окна, в дуновении ветра. Я был способен откликаться на любое чуть заметное движение мира, и оно рождало бесконечные смыслы в моей душе.

Если завтра я не увижу смысла в том, чтобы взять ручку и дневник, значит, я уже ничего не буду чувствовать. Моя задача будет выполнена.

...

Как счастлив был я дома! Так счастлив может быть лишь очень молодой человек, перед которым открыты все двери.Он ещё не решился, в какую дверь ему войти. И вот он стоит на распутье, блаженствуя в бесконечности возможностей. Он неосознанно старается продлить миг блаженства, и правильно делает: как только он выберет нужную дверь, возможностей у него сразу поубавится, зато прибавится ответственность, долг.

Конечно, выбрав свою дверь, свой путь однажды, человек сталкивается перед выбором каждый день. Но подобного блаженства от бесконечных возможностей у него уже не будет. И выбор всё больше и больше будет определяться ответственностью.

Бесконечно и безоглядно счастлив был я дома. Счастлив был и придя в этот мир. Тогда я тоже стоял на распутье, размышляя, какую дверь толкнуть, как передать свои знания, как научить жителей этого мира чувствовать то, что чувствую я.

С тех пор я давно уже выбрал свою дверь, открыл её и иду всё дальше по выбранному пути. Сначала тропинка моя была извилиста. Она пересекалась с другими тропинками, от неё ответвлялись дороги и дорожки. Но постепенно ответвлений становилось всё меньше, пока наконец путь не стал совершенно прямым и одиноким. Кажется, всё, что мог, я уже выбрал, и теперь осталось лишь идти прямо до конца.

...

Меня одинаково страшат и бессловесность, и слова без смысла. Без слова жизнь ничего не стоит. Слово делает её бесценной. Но только слово с большой буквы. Слово с чудом внутри.

Мне радостно наблюдать рождение чуда.

Как ни представляй себе завтрашний день, он всегда будет другим, не таким, каким его себе рисуешь. Он принесёт новое ощущение жизни, новые запахи и звуки. Так же получилось и со мной. Еще дома, готовясь прийти в этот мир, я часто представлял себе, как буду жить среди людей, как они будут учиться чувствовать мир через слова. Но я и не догадывался, что мои знания подвергнутся удивительному преломлению. Что в своём новом знании люди выйдут на новую ступень, превзойдут всё то, чему научились.

Они улавливают бесконечность смыслов, выражают из словами, они создают настоящие произведения искусства! И не записывают их!

Они встречаются на улицах, в парках, на площадях города, рассказывают друг другу истории и читают стихи, сравнимые по слогу и смыслу с великими мастерами... и только! Они слушают друг друга, но не записывают своих шедевров! Шедевры умирают, едва родившись!

Но это только кажется, что они умирают. На самом деле, угасая, они рождают тысячи искр в душах слушателей, и эти искры дают толчок к новым произведениям искусства, а те, в свою очередь, к следующим.

Эти беспечные, на первый взгляд, языковеды на самом деле не расточают свои дары, а преумножают их, пуская на ветер слова, полные смысла. Ветер разносит их повсюду, и сам воздух звенит красотой и радостью жизни.

 

........................................... ...............

 

Этот журнал я нашёл на чердаке, когда разбирал вещи покойной тёти. Я прочитал отрывки два раза и решил оставить себе. Кажется, раньше существовал обычай оставлять себе что-нибудь из вещей покойного в знак памяти о нём.

Мне жаль Языковеда. Знал бы он, как ненадолго хватило его жертвы. Знал бы он, в каком упадке мы сейчас. В какой пропасти.