Эту дачу строил отец. Небольшой деревянный домик: резные наличники, солнечная веранда. Старая обихоженная мастеровитым отцом мебель. На отделанных вагонкой стенах рамочки с полупрозрачной акварелью. Уютно и просто. Усадьба с нарядными клумбами, забором из фигурного штакетника и банькой у озера, напротив, выглядела затейливо.

Притворив крепкую калитку, Рита словно отрезала себя от проблем и забот. После чопорно- стерильных лабораторных будней возня на грядках была в удовольствие. Раньше здесь чего только не росло, а ныне – одни лекарственные травы и цветы.

Отец жил на даче почти круглый год, Рита такой возможности не имела. Друзья советовали дачу продать, но об этом и речи быть не могло! Продать – значит предать отца!

Папа… Прятки в аллеях старого парка, колыбельная под гитару. Лес, горы, звездные ночи у костра. Мужик в доме, надежное плечо, каменная стена – это все был отец. Позднее, принимая ухаживания парней, Рита искала его в каждом из них. До сих пор не случилось…Понимала ли мама, как ей повезло? – часто думала она.

Талантливая художница, мама как все, по-настоящему одаренные люди, была не от мира сего. В свой она пускала лишь с кистями и красками. Что связывало её с отцом? Дочь? А он жену обожал. Так лелеют недосягаемую, призрачную мечту.

Женщина-греза купалась в любви, но душу отдала холстам и бумаге. Там, на полотнах, и любила, и цвела…И внезапно угасла от скоротечного рака.

За одну осень Рита повзрослела сразу на несколько лет. Тринадцатилетний ребенок, она совершила невозможное – вытянула отца из липких щупалец всепожирающей тоски. В те мрачные, пронизанные глухим отчаянием дни они особенно сблизились. А ведь, думалось, роднее и ближе уж некуда.

Отец больше не женился. Неисправимый романтик остался верен единственной любви. Умер он скоропостижно. Просто упал и все. На поминках какая-то дальняя древняя тетушка все прижимала Риту к себе и шептала, шептала едва ли не с завистью: «Он всегда был счастливчиком. Даже смерть – легкую, скорую – получил!»

«Мама, красивая молодая покинула мир в адских муках. За что? И чем заслужил отец такую «завидную» смерть?» – Рита смахнула слезу и вздохнула.

В узкую щель приоткрытой двери протиснулось гибкое кошачье тельце. Самурай! Откуда он приходил, Рита не знала. После похорон она сутками лежала ничком и, осипнув от рыданий, тихо и безысходно скулила. Кот явился как из-под земли! Смело, не озираясь, гость пересек комнату, пристально взглянул Рите в глаза и почудилось – проникнулся её горем. Она смешалась, затрепетала, а кот уверенно влез на диван и, словно приободряя, потерся об её плечо. Рита благодарно прикрыла веки и неожиданно, впервые за долгое время, опрокинулась в глубокий сон.

Черный, без единого белого пятнышка кот стал навещать Риту каждый день. Иногда, как сейчас – на ночь глядя. Тонкий, изящный с гладкой блестящей шерсткой, он совсем не походил на деревенских собратьев. Мордастые задиристые и воровитые, они нагло шныряли по дачным участкам. Ритин гость отличался безукоризненными манерами и достоинством.

К слову сказать, раньше кошек у них не водилось. Мать страдала аллергией на кошачью шерсть, а отец был заядлым собачником. Последние девять лет его жизнь скрашивала забавная игривая, словно ребенок, такса Генриетта. Геня… На исходе зимы неутомимая проказница угодила под колеса грузовика. Наверно, это и подкосило отца.

– Кис-кис-кис! – Налив в блюдечко молока, позвала Рита кота. – Кушать подано, сэр!

Кот признательно муркнул и стал чинно лакать.

За окном густели сизые сумерки. Потянуло сыростью и прохладой. Взглянув на часы, Рита прикрыла окно и заперла дверь.

Отужинав, Самурай старательно надраивал мордочку лапкой. По деревенской примете – намывал гостей.

– Напрасно, стараешься! Поздновато уже для визитов! – усмехнулась Рита.

Она разложила диван, приготовила постель, включила было телевизор, но передумала.

Звездные сплетни и криминальные сериалы набили оскомину, глупые шоу и комедии вызывали изжогу. Перебрав стопку старых журналов, Рита наткнулась на роман Пикуля.

Читать она любила и в этом была заслуга отца. Он относился к книгам с благоговением. «Они, как женщины: не выносят грубого обращения», – внушал он дочери, расправляя загнутые ею уголки. Ему удалось собрать неплохую библиотеку.

Рита легла и развернула журнал. Она одолела всего несколько глав: день выдался хлопотным, её быстро сморило.

Ей снился отец. Статный, как всегда, подтянутый, он стоял возле дивана и с улыбкой глядел на неё.

– Папка! – задохнулась от счастья Рита – папка!!!

– Ты исхудала, моя девочка! – печально и ласково сказал отец – Перестань изводиться! Верь, чтобы не случилось, я всегда буду рядом с тобой. Посмотри, у меня для тебя подарок.

Он протянул ей массивный том с чрезвычайно яркой, словно в брызгах радуги глянцевой обложкой.

– Спасибо, папка! Но… – осеклась Рита, – ты же умер! Папа, зачем ты умер? Как ты мог оставить меня одну! Как ты мог! – зарыдала, закричала она и проснулась.

По лицу текли соленые струйки. Губы дрожали.

– Господи, зачем? – простонала она. – Зачем?

Вокруг плескался мрак ночи. Тьма дышала, и, смыкая тесные объятия, что-то тревожно шептала, куда-то страстно звала.

Всхлипывая, Рита ладонью утерла слезы и вдруг явственно услышала пронзительный, тонкий сухой скрип. Она с ужасом уставилась в темноту. Страх сдавил грудь и, колыхаясь багровым студнем, застрял между лопаток. Облизнув пересохшие губы, Рита отчаянно рванула ворот пижамы.

Звук повторился, но теперь он был гораздо мягче, деликатней, будто кто-то легонько переступил с ноги на ногу. Риту затрясло. «Я одна. Соседи разъехались. Можно вопить всю ночь, никто не услышит!» – лихорадочно соображала она.

Внезапно мрак уплотнился, сбился в комок и кинулся ей на грудь. Рита судорожно дернулась, захлебнулась криком, но, ощутив упругий перебор маленьких теплых лапок, облегченно расслабилась: Самурай. Кот заурчал, запел, выводя ритмичную, с бархатистыми нотками мелодию. Широкой мягкой волной, она поглотила и страх и тревогу.

Кот вскинул голову и на миг прильнул к щеке Риты. Словно поцеловал. Рита блаженно улыбнулась и, погладив Самурая, мгновенно уснула.

Разбудил её бодрый перестук: за окном, на сосне трудился дятел. Где-то вдали о чем-то грустила кукушка. Солнце взошло. Дерево стен сочилось янтарно-розовым светом.

Рита зажмурилась и со вкусом потянулась. Боже, до чего не хочется вставать! Увы! Отпуск кончается, нужно укладывать вещи для переезда в город. Ну, раз-два! Рита отбросила одеяло, села и, сладко зевая, нашаривала ногой тапки. Да где же они? Как корова языком слизала! Она встала на колени и заглянула под диван. Ага! Попались! Она выловила один и сунулась за другим.

Что это? Пальцы наткнулись на что-то гладкое твердое. Похоже – книга…Книга?!!! Рита будто обожглась. Сон; дикий страх; поцелуй Самурая – звенели осколки безмятежного утра.

«Неужели та самая?!! Бред! Чепуха! Это обычная книга! Ну же, смелее!» – Рита глубоко вдохнула, нагнулась и вытянула книгу наружу.

Безумие красок – она! Подарок отца! Не зная, радоваться или плакать, Рита перевернула книгу и прочла: «Энергия цвета». Как завороженная, она листала пестрые ярко иллюстрированные страницы. Масло, гуашь, пастель, акварель! Буйство линий! Цветной ураган! Бездна тонов! Игры света и тени!

Дрогнула! Дрогнула, отозвалась настроенная матерью струнка. Обнаружив у дочери незаурядный дар, та мечтала, что ребенок пойдет по её стопам. Увы! Девочка бралась за кисти редко, набегами, уступая смутному наитию, а потом вдруг серьезно увлеклась биологией.

После маминой смерти отец попрятал все её вещи. Оставил только картины. А мольберт, кисти и краски унес на чердак. «Надо бы там прибрать», – подумала Рита.

Она оделась, наскоро перекусила и тут вспомнила про кота.

– Кис-кис-кис, – шелестнула она пакетиком «вискаса».

Кот не отзывался, наверно был не голоден.

Лаз на чердак находился в спаленке. Рита приволокла стремянку, влезла под потолок и толкнула тяжелую крышку. Петли крякнули, крышка откинулась, взметнулось облачко пыли. Чихая и кашляя, Рита вскарабкалась наверх.

– Да… – покачала она головой, – тут и до вечера не упра… – близоруко вглядываясь в угол, она вдруг побелела и застыла: на рассохшемся мольберте сидел Самурай!

Огромные медовые глаза кота лучились невыразимой нежностью и любовью. Так смотрят на свое дитя…

– Мама! – Кусая губы, Рита осела на пол и заплакала.

И с того дня пропала. Терпкий дух растворителей, вкрадчивый шорох карандашного грифеля, трепет кисти на мерцающей глади влажного ватмана….Знакомые с детства вещи наполнились волшебным очарованием и неудержимой притягательностью. Карьера, замкнутая череда опытов, почти дописанная диссертация – все поблекло, утратило смысл. Втиснутая в жесткие рамки рационального фундамента и логических лабиринтов душа рвалась на волю, в первозданную бесконечность бытия.

Стоя у мольберта, Рита растворялась в вихре идей, разноцветья узоров, сюжетов, набросков. Страсть, с которой когда-то сплелась, сроднилась мать, распахнулась, раскрыла объятия дочери.

Через несколько лет у Риты состоялась персональная выставка.