Зима наступила рано, снег валил второй день, засыпая лесные тропинки, села и хутора. Маленький Веня уже не чувствовал ног, стараясь поспеть за маячившей впереди фигурой. Он кутался в старое пальтишко, на котором осталась только одна пуговица, и втягивал голову в плечи, стараясь хоть немного отогреть промерзшие щеки. Но холод не отпускал, и ноги уже не слушались.

- Дядя,- тоненько окликнул он идущего впереди мужчину,- дядь!

Но тот даже не оглянулся. Он уходил от мальчишки, с которым повстречался недалеко от сожженной деревни и который был ему в тягость, потому что мужчине совершенно не было до него дела, самому бы выжить, а тут прилепился пацан да еще с такой внешностью, что и по дорогам, идти было опасно: нарвешься на немцев или полицаев, поди докажи, что не имеешь к мальцу никакого отношения.Вот и приходилось пробираться лесами, прячась от людей. А мужчине очень хотелось дойти до своего села, неважно, заняли его немцы или еще нет. Не оглядываясь, он шел вперед, чувствуя облегчение от того, что ребенок отстал

-Дядя!- снова донесся тоскливый крик.- Не бросай меня, дядя!

Веня смотрел на удаляющуюся фигуру. Еще чуть-чуть, и ее совсем уже не будет видно за деревьями и

падающим снегом. И тогда он, Веня, останется совсем один в этом страшном лесу, где стояла зловещая тишина. Надо было идти вперед, и мальчик, собрав все свои силенки, снова двинулся в путь, стараясь идти по еле видимым на снегу следам.

Сколько он шел, Веня уже не помнил. Следы замело снегом, и ребенок просто двигался вперед, с трудом переставляя окоченевшие ноги. Смеркалось, когда впереди блеснул огонек и послышался отрывистый собачий лай. Впереди, за лесом, был хутор. За невысоким забором виднелась изба, какие-то строения, ворота украшали два деревянных петуха, на которых давно уже облезла краска. Веня остановился. В свои семь лет он уже испытал ужас смерти, потерю близких и стал очень осторожным: если здесь немцы, значит, его опять станут убивать. Второй раз он может не выжить. Веня вспомнил лай собак, отрывистую немецкую речь, красно-желтую листву под ногами и то, как страшно кричали люди, которых выстроили перед глубокой ямой. А громче всех кричала мама. Во всяком случае, Вене так казалось. Мама держала на руках Раечку, а его старалась прикрыть собой. Когда раздались первые автоматные очереди, мама толкнула Веню в яму. Он упал, а сверху на него стали падать люди. Веня так испугался, что долго еще лежал, прижавшись к земле и закрыв глаза. Даже когда все смолкло, он не сразу выполз из-под упавших на него тел. Дождался темноты и только потом осторожно вылез из ямы. Плакал, звал маму, а когда на горизонте показалась светлая полоса, всхлипывая и утирая градом катившиеся слезы, побежал прочь от страшного места, стараясь не смотреть, не оглядываться назад. Как добежал до леса, не помнил. Остановился у большой лужи, смыл с себя чужую кровь и пошел дальше, куда глаза глядят. Шел в основном лесами, обходя села и деревни, где хозяйничали немцы. Пока было тепло, ночевал в лесу. Похолодало, стал выходить по вечерам к деревням и проситься на ночлег. Иногда , посмотрев на Веню, хозяйки махали руками и плотно закрывали перед ним двери, но чаще давали поесть, прятали на ночь в подпол или сено. А чуть начинало светать, будили и, сунув в руки кусок хлеба или несколько картофелин, отправляли дальше. И долго смотрели вслед, утирая глаза подолом фартука . Так и шел Веня дорогами войны, а куда - и сам не знал. Однажды ему повезло: в небольшое село, стоявшее в стороне от дорог , немец еще не пришел, и Веня прожил у добрых людей больше месяца. А потом и сюда добрались фашисты, и поздним вечером мальчику снова пришлось уходить в лес. Прошла осень, наступила зима. Попросившись на ночлег в очередной раз, Веня стал обладателем старенького девичьего пальтишка красного цвета и ботиночек. Вещам он обрадовался даже больше, чем куску хлеба, потому что к голоду он немного привык, а вот от холодного ветра и снега весь трясся, кутаясь в какую-то порванную шаль, которую нашел на дороге. Несколько дней назад, около сожженной деревеньки Веня встретил немолодого мужчину. Тот поделился с ребенком хлебом, и Веня пошел с ним, хотя видел, что мужчине это не понравилось. Но мальчик был рад тому, что теперь их двое и готов был идти с этим человеком хоть на край света. А теперь снова он остался один.

Веня еще раз внимательно осмотрел двор . Недалеко от добротно сколоченного забора стояло небольшое строение. « Сарай, наверное. Вот бы туда тихонько пролезть,- подумал он,-тогда и проситься не надо. Потихонечку полежу, отогреюсь и уйду, меня и не заметят». Он вышел из-за деревьев и, настороженно поглядывая по сторонам, заковылял в сторону хутора. С трудом перевалился через невысокий забор и заторопился к сараю. Громыхая толстой цепью, прямо на него выскочил из-за угла огромный пес. Веня пронзительно закричал и упал на снег, прикрывая голову руками. Скрипнула дверь.

- Назад, Жук, назад,- раздался грубый голос, и перед глазами Вени возникли огромные сапоги. Потом сильная рука схватила его за шиворот и поставила на ноги. Со страхом Веня поднял глаза. Его крепко держал бородатый хозяин двора. Плотный, высокий, с морщинистым лицом, он показался мальчику злым великаном из сказки, которую рассказывала на ночь мама. Но великана победил добрый молодец, а что мог сделать он, маленький мальчик? И Веня еще больше втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас случится самое страшное. Но великан снова встряхнул его и, повернув лицом к избе, чуть подтолкнул в спину.

- Шагай вперед, посмотрим, кого нам Бог послал .

С опаской поглядывая на рычавшего пса, Веня побрел к избе.

Здесь пахло едой. Веню даже затошнило, а в животе что-то громко заурчало. Великан громко хмыкнул и стянул с мальчика пальтишко.

-Садись-ка к столу, поглядим на тебя.

Он поставил на стол керосиновую лампу и долго вглядывался в Веню своим мрачным пронзительным взглядом. Рядом молча встала старуха, хлопотавшая перед их приходом у печи.

- Ты откель тут взялся?- спросил ,наконец, великан, постукивая по столу пальцами.- На нашенских не похож. Из города што ль?

Веня испуганно кивнул, думая о том, как унять противное урчание в желудке.

- А вероисповедание иудейское, -даже не спросил, а уточнил великан, продолжая пронзать мальчика взглядом.

Он опять замолчал и посмотрел на старуху. Та стояла возле мужа со скорбным выражение лица, сложив руки на груди, и, видимо, ожидала от него каких-то указаний.

- Звать-то тебя как?-прервал молчание великан и, уже обращаясь к жене, чуть повысил голос.- А ты что застыла? Ужин-то мы будем?

- Веня,- прошептал мальчик, следя глазами за старухой, которая суетливо заметалась между столом и печью.

- Лады, Веня так Веня. Сейчас поедим ,и залазь на печь. Поспишь, отогреешься, а там видно будет.

Такого обилия еды Веня не видел давно. Горячая картошка , два яйца, кусок хлеба и кружка молока - все это предназначалось ему! Веня ел торопливо, заглатывал горячую картошку, даже не стараясь прожевать ее как следует, жадно выпил молоко и принялся за хлеб и яйца. Доев все до крошки, он откинулся к стене и прикрыл глаза. Приятная дремота охватила разомлевшего от еды и тепла мальчика. Он был в своей комнатке, мама готовила постель, сейчас он ляжет в свою кроватку и станет слушать сказку о злом великане… Великан! Веня встрепенулся. Нет уже мамы, и он не у себя дома. Он у чужих людей и даже не поблагодарил их за то, что не вышвырнули со двора и накормили.

-Спасибо,- из последних сил прошептал Веня и провалился в глубокий сон.

Он уже не чувствовал, как великан отнес его на печь и прикрыл теплым лоскутным одеялом. Веня спал, и ему снилась мама. Она гладила его волосы и тихо рассказывала о великане, который, оказывается, был добрым, просто злая колдунья заколдовала его на многие-многие годы…

А хозяева еще долго сидели за столом и о чем-то шептались, поглядывая на печь. Потом они прошли за свою занавеску и затушили лампу.

Теперь Веня жил у стариков. Великана, которого звали Фролом Игнатьевичем , он называл дедом, а его жену- бабой Лизой. Хозяйство у стариков было, для военного времени, зажиточным: две козы, с десяток кур ; за домом находился огород, засыпанный снегом и огороженный двумя рядами проволоки ( чтобы живность не захаживала), а еще дед разводил пчел. Только сейчас они спали в своих маленьких, выкрашенных в зеленый цвет, домиках. В погребе стояло несколько небольших бадеек с медом, бочка квашеной капусты, в которой можно было найти и моченые яблочки. В отдельном закутке лежала картошка, а в избе, недалеко от двери, висела большая наволочка, полная сухарей. Венька сначала пытался таскать сухари, но старик строго запретил ему это делать.

- Ешь свежий хлеб, а сухарики эти оставим на потом. Мука вон заканчивается.

Вене странно было видеть такое изобилие, ведь за несколько месяцев своих скитаний он видел только бедность. В тех домах, где приходилось ему ночевать, с ним делились последним, он видел пустые клети и подполы. А тут такое богатство! Но Веня не задумывался над этим. Он жил в тепле, сытости, старики заботились и нем , и мальчик был почти счастлив. Почти, потому что не было рядом мамы и Раечки, а папу Веня почти не помнил: отец умер, когда мальчику было лет пять, а Раечка была совсем маленькой. Веня даже перестал бояться: ближайшая деревня была в верстах десяти от хутора и немцы сюда не заезжали.

- Тяжело на мотоциклетках по снегу-то,- объяснял ему дед,- вот пригреет солнышко, так и появятся, да и то редко. А пока тихо здесь.

Только один раз Веня испугался не на шутку. Как-то раз возился за огородом в снегу с Жуком, а когда вбежал в избу, увидел сидящего у стола молодого мужчину. Он ел приготовленную бабой Лизой драчену и запивал ее молоком. Напротив него сидел дед и что-то оживленно рассказывал. Увидев Веньку, мужчина медленно поднялся из-за стола и повернулся к застывшей у печи бабе Лизе.

- Это и есть ваш приемыш,- спросил он и часто-часто задышал, как будто ему вдруг не стало хватать воздуха.- Вы же говорили, что малец прибился, а это жиденок!

Лицо деда окаменело, а Веня застыл у дверей, сжался в ожидании удара или выстрела. Мужчина метнулся к лавке, и Веня увидел большой черный автомат, дуло которого уже смотрело на него .

- А ну выходь во двор!- прохрипел гость, делая шаг к Веньке.-Выходь, давай.

Дед тяжело поднялся из-за стола.

- Стой, Степка! Охолонись, говорю!

- Ты че, батя? Ты подумай, че будет, если кто его тут увидит. Забыл, как Ничепоруки в петле болтались, когда у них в доме партизанских выродков нашли? А ты жида прячешь! Против новой власти решил пойти?

- Если бы не твой дружок Федька, Ничепоруки с детишками сейчас в избе бы своей сидели. А власть твоя новая ничего кроме смертей не принесла. Думал я, вот германец пришел, жизнь другая станет, большевиков уберут, дышать легче будет. А они весь народ под корень извести хотят! Ребятишек вешают, девок сильничают…

- Ишь ты-ы-ы,- протянул Степан, снова устраиваясь у стола,- что ж тебе, батя, не так? Сын твой у начальства нового в почете. Никто его кулацким сынком не называет. Сам ты вон как разжился! А с чьей руки? Не припоминаешь? Не я ли тебя на хуторе-то поселил, хозяйство поднимать помогал? Забыл, как сам при большевиках десять лет лес валил, а мы с матерью тут с голодухи пухли? Че ж ты теперь жить нам мешаешь? Под смерть подводишь. Жиденка пожалел! А нас кто жалел тогда?

-Отстань от мальчонки, Степка. Не при чем он здесь. А за то, что его пригрели, може нам с матерью на том свете зачтется. Да и тебе, душегубцу, тоже грехи спустят.

Степан повернулся к матери.

- А ты че молчишь? Сын, значит, душегубец, а сами ну прям партейцы! Когда на хутор пришли, не думали, куды хозяева-то делись?

Баба Лиза подошла к Вене и провела ладонью по его голове.

- Отец прав, сынок, не трожь его. Ему и так столько пришлось пережить, что не каждый взрослый выдержит. А ты не бойся. К нам никто не ходит, никто его и не увидит тут.

- Ладно,- протянул Степан,- не хочу я, батя, против тебя идти. Да и мне не с руки, коли его здесь найдут. Только Христом Богом прошу, когда я приходить сюда буду, пусть на глаза мне не попадается. А то не сдюжу, и рука у меня не дрогнет.

Он снял с гвоздя висевший тулуп, отпихнул стоявшего на его пути Веньку и вышел, громко хлопнув дверью.

- Ну, Слава Богу, теперь не скоро заявится,- вздохнул дед и обратился к мальчику,- ты чего там застыл? Иди к столу, бабка тебе сейчас драчены наложит. А Степку ты не боись. Против батьки он не попрет. Запужается!

С этого дня в душе Вени опять поселился страх. Слабенький, но тягучий, настороженный. Теперь, прежде, чем выбежать во двор, он долго стоял у окна, осматривая окрестности, далеко от дома старался не уходить и все время затравленно поглядывал по сторонам, опасаясь внезапного появления Степана или его дружков. Проходили дни, недели. Степан появлялся еще раза два, и тогда Венька отсиживался в подполе, дожидаясь его ухода. Наступила весна. На пригорках сошел снег, и кое-где из-под почерневшей земли стала пробиваться робкая зелень. Венька теперь чаще выходил во двор и сидел на крылечке, подставив теплым солнечным лучам худенькое личико. Однажды даже задремал, разомлев под весенним солнышком. Проснулся от скрипа колес и окрика. К хутору подъезжала телега.

- Эй, хозяева! Гостя встречайте! От Степки вашего подарочек привез!

Венька шмыгнул в избу. Навстречу ему спешила баба Лиза.

- В лес беги,- шепнула она,- через дверь в чуланчике. На пасеке спрячься. Помнишь, дед тебе показывал? И сиди там, пока не придем!

Она метнулась к дверям, а Венька скользнул в чуланчик, немного провозился там с замком, который не открывали с зимы, и, пригибаясь, помчался к темнеющему недалеко лесу.

Баба Лиза возилась у ворот, проклиная щеколду, которую почему-то заклинило. Наконец ворота распахнулись и во двор въехала телега, которой правил молодой полицай.

- Федор! Гость дорогой,- радостно приветствовала его баба Лиза.- Забыл совсем про стариков. Почитай, все зиму не был. А Степка-то мой где?

- Здоровеньки будьте! А Степка твой, бабка, важным делом занят. Все собирался к вам, да только не до того щас. Партизаны снова объявились. Вот он с унтером Шульцем по селу и шастает, все доискивается, к кому вражины ходють. А давеча говорил, что подарочек вам давно приготовил, да времени нет привезть. Вот я и решил сам наведаться. И вас порадовать и медовухи вашей малость попробовать. Не всю, чай, за зиму выпили, оставили гостям дорогим.

- Да кому пить-то,- вздохнула баба Лиза.- Дед мой шибко этим не балуется, Степушка бывает редко, а унтеры ваши сюда и не ездють. Опасаются, лес кругом. За всю зиму, почитай, никого не видели.

Оставив телегу у ворот и стащив с нее тюк с какими-то подушками и одеялами и мешок муки, полицай направился к дому. Баба Лиза шла за ними, тревожно поглядывая по сторонам.

- А что, бабка, вроде малец на крыльце был,- повернулся к ней Федор, -куда делся-то?

- Какой малец?- побледнела баба Лиза.- Нет никого. Показалось тебе, Феденька.

- Можа и показалось,- согласился тот, внимательно глядя на старуху.- Приглашай в избу. А сам-то где?

- Так в село дед пошел. Еще утречком. Меду понес, может, продаст аль поменяет. Мука-то закончилась. Кто ж знал, что привезете!

Они вошли в избу. Федор скользнул глазами по деревянной вешалке, где из-под теплого платка бабы Лизы выглядывало Венино красное пальтишко, скинул с себя тулуп и повесил рядом.

« Не заметил,- облегченно вздохнула баба Лиза.- А Венечка-то и пальтишко позабыл! Не замерз бы!»

Быстро накрыв на стол, она усадила незваного гостя и усердно потчевала его, проклиная в душе. И все думала о Вене, который сейчас мерзнет в лесу, скорчившись под каким-нибудь кустом, и ждет, когда же за ним придут.

Поэтому и не расслышала сразу тихий вопрос Федьки, предательски вздрогнула, когда тот повысил голос.

-Так не было мальца, говоришь. А одежонка чья висит?

-Ты што, Федя? Какая одежонка? Мало ли чего Степушка привозит! Може и детячье што было, разе упомнишь все. Детячье-то нам на што? А выкинуть жалко. Вот и весит. Дед потом объменяет на што годное.

Федор тяжело поднялся из-за стола.

- Посидел и будет. За хлеб-соль спасибочки! Степке че передать надо?

- Медовухи возьми. Да не эту, я щас большую бутыль дам. Передай Степушке, пусть приезжает, не забывает стариков.

Она еле дождалась, пока телега выехала со двора и затерялась среди деревьев. Потом забежала в дом, схватила Венино пальтишко и быстрым шагом направилась в лес, уверенная в том, что опасность уже миновала. Не могла знать, что Федька, давно метивший в помощники начальника полиции и подозрительно относившийся даже к своим подельникам, за первым же поворотом остановил телегу и пошел назад. Видел, как торопливо шла старая Лизавета к лесу, прижимая что-то красное к груди. Потом сплюнул и вернулся к телеге.

Вечером Веня лежал на печи и, притворяясь спящим, наблюдал за дедом и бабкой. Они сидели у стола и тихо о чем-то шептались. Слов Веня не слышал. Но глядя на встревоженное лицо деда понимал, что в его жизнь опять вошло что-то ужасное. Его сердечко сжималось от непонятного страха. Что могло так встревожить старика? Ведь он успел убежать, его никто не видел. Да и Степки с приезжавшим к ним человеком не было. Тогда почему так испугана баба Лиза, так мрачнеет лицо деда? А может быть, и не в нем дело? Веня старался успокоить себя, что ничего не произошло, просто у стариков, а, может быть, и у самого Степки, неприятности, вот дед и переживает. С этими мыслями он и заснул, а утром баба Лиза строго-настрого запретила ему выходить во двор, даже если никого посторонних поблизости не было. Да Веньке и не хотелось никуда уходить. Болела голова, першило в горле. И баба Лиза весь день отпаивала его травами и теплым молоком.

Еще через день с утра приехал Степка.

- Ну что, дождались!- прокричал он с порога.- Хорошо, что господин Шульц второй день в городе, к утру завтрашнему ждем. А то бы повязали вас уже. Федька спьяну всем уже растрезвонил, что партизан прячете, что мальчонка, связной видать, к вам ходит, а мы его в селе ищем. Да еще я вас покрываю. На виселицу захотели! А я вот не хочу там болтаться! Где этот жиденок? Убирать его надо!

Дед тяжело поднялся с лавки.

- Не кричи, Степа,-тихо сказал он, - разбудишь мальца. Приболел он малость, пока в лесу бегал. Давай выйдем, потолкуем.

Выйдя, сели на крылечко.

- Ты, вот что, Степан, скажи-ка, на кого думаешь, что партизанам в селе помогает?

- Тебе- то зачем? Сам што ль арестовывать побежишь? Так это Пильнякова дочка, кажись. Она и к Ничепорукам все бегала.

- Надо мне. Зайди, скажи, пусть вечером ждет меня у старого колодца в лесу.

-Да ты што, батя,- оторопел Степан,- у дома-то Федькины псы стоят, сторожат, штоб никто не ушел.

- Вот я и говорю, что тебе полегче будет. А я медовухи дам для Федькиных-то парней. Пусть согреются. Мерзло еще цельный день на улице стоять.

- Да ты думаешь, што говоришь, батя? Это што ж, я партизанам помогать буду! Уйдут же!

Старик внимательно посмотрел на Степана.

- А ты, Степушка, хочешь, как Федька твой в пса немчурЫ превратиться? Ты ж пока по хозяйственной части. Сам говорил. А ежели убивать придется? Так обратной дороги уже не будет. Ты подумай, Степушка, ведь и девку , и мальчонку, и нас с матерью от гибели неминуемой спасешь. А люди-то все помнят. Ни о чем более тебя не прошу я. Ты сам думай, до вечера времени много.

Старик поднялся и тяжело ступая поднялся в избу, а Степка все сидел на крыльце, свесив голову и глядя в землю.

К вечеру баба Лиза засуетилась. Она достала из подпола большую корзину и , глотая слезы, укладывала в нее завернутые в чистые тряпочки хлеб, яйца, картофель. Там же лежали две бутылочки с молоком и травяным отваром. Все это она накрыла своим теплым платком и принялась одевать Веню. Веня даже почувствовал неловкость от того, что его одевают. Он знал, что сейчас дед отведет его в лес, где он, Веня, будет жить с какой-то тетей; знал, что там будет безопасно, потому что ни Степка, ни немцы в лес не ходят. Но там не будет бабы Лизы и деда. И от этого Вене было очень грустно, глаза наливались слезами, но он пытался сдерживать себя, чтоб не расстраивать стариков. А баба Лиза все гладила его по голове, по плечам и плакала, плакала.

- А может не сказал Степка?-вдруг обратилась она к деду.- Что мальца по лесу таскать-то. Может, обойдется?

- Сказал! Должен был сказать.- ответил дед.- Если не от нас, то от себя уж, верно, захочет беду отвести. Знает ведь, душегубец, што вместе с нами болтаться с петлей на шее придется. Прощайся с мальчонкой, Лиза, смеркается уже.

И Веня опять утонул в слезах бабы Лизы и в ее поцелуях.

- Венечка, сыночек,- бормотала она, прижимая лицо мальчика к груди,- ты уж прости нас, старых, что не уберегли. Но так лучше будет! Ты уж не забывай нас, Христа ради. Помни, что есть у тебя дедушка Фрол Игнатьич и бабка Лиза. Венечка, сынок!

Потом они с дедом долго шли по лесу. У каких-то развалин дед остановился. Венька никогда еще не бывал здесь и с любопытством оглядывался вокруг.

- Тут часовенка стояла.- пояснил дед.- Я мальчонкой был, когда отец мой рассказывал, что давным-давно жил тут старый человек, построил себе избенку, колодец вырыл. Знахарством занимался. Многих людей от болезней разных излечил. Потому, как не стало его, селяне часовенку и поставили. Только давно это было. Когда еще мои дед с бабкой женихались. Сначала люди сюда ходили, говорили, что в колодце вода целебная была, а потом и колодец иссох. Вот и перестали ходить. Мало теперь кто место это знает. Только те, кому деды их показывали. Вот тут и будем ждать. Ты платок бабкин на землю положи да ложись. Умаялся, наверное. А я рядом посижу.

Уставший Венька заснул. А когда дед разбудил его, рядом стояла молодая женщина и держала за руку девочку, чуть младше самого Вени.

-Ну все, давай прощаться, сынок,- произнес дед и крепко обнял мальчика.-Теперь ты с тетей Дашей и с Настенькой жить будешь. Иди, сынок, иди.

Он отвернулся, и Веня услышал какие-то хриплые звуки.

Тетя Даша крепко взяла мальчика за руку.

-Идем, малыш, - сказала она,- нам долго идти. До утра бы до места добраться.

И они пошли, А вслед им смотрел старый человек и утирал скупые слезы, текущие по морщинистому лицу. Смотрел и повторял как просьбу, как заклятье простые, на первый взгляд, слова, в которых заключался весь смысл человеческого бытия:

- Ты должен жить, сынок! Должен жить!