Вита жила с мамой и бабушкой в исторической части города, там, где редко встречались современные высотки, там, где было много зеленых скверов, а большей части домов перевалило за сотню лет. Вот и Витин дом, построенный в 1900 году, имел всего четыре этажа и небольшой мезонин.

Именно в мезонине и жили ТИшины.

Из окна Витиной комнаты легко можно выбраться на крышу и там, в одиночестве, проводить время как тебе заблагорассудится.

Вита редко спускалась во двор. Даже если внизу призывно звенели ребячьи голоса. И мама, и бабушка постепенно смирились с этим. Виту никогда не тянуло к краю крыши, она спокойно сидела на нагретом солнцем покрытии, играла, рисовала, читала или придумывала сказки.

Сказки приходили сами. Наяву и во сне. Рождались в голове яркими образами, легко выливались в слова. Вита никогда не мучилась подбором нужных фраз, словно читала с невидимого листа. Рука еле успевала выводить буквы.

Вита еще до школы научилась писать быстро, не задумываясь, почти автоматически. Опять же, будто чужая невидимая рука водила ее рукой.

Первый раз услышав Витину сказку, бабушка и мама не поверили, что девочка придумала ее сама. Чересчур стройно и разумно она звучала. Это была не совсем детская сказка. В ней действовали странные существа, о которых маленькая Вита нигде не могла слышать, а тем более видеть их.

Может, она прочитала сказку в книжке? Но ничего похожего в доме не нашлось. И бабушка собственноручно записала Витину сказку, а потом записывала и другие, пока девочка не заявила, что умеет писать сама.

В школе быстро узнали о Витином таланте. Учительница удивлялась и восхищалась и отправляла Витины работы на всякий конкурсы, начиная со школьных. И везде Виту замечали, тоже удивлялись и восхищались, вручали грамоты и дипломы. И Вите предложили издать книжку.

Иллюстрировать книжку взялся молодой талантливый художник. Перед тем, как отправить свои работы в издательство, он показал их маленькой девочке Вите. Для одобрения.

Рисунки Вите понравились. Не слишком яркие, но наполненные красками. Легкие акварельно-прозрачные, не стремящиеся к реалистичности и достоверности. Сказочные. Вита с восторгом пересматривала их, пока не увидела Неду, свою любимую героиню, маленькое крылатое существо, невесомое, хрупкое, немного призрачное, как аромат цветка или радужный блик на стекле. В сказках Вита называла ее феей. Наверное, это было наиболее подходящим определением, хоть и не совсем точным. На самом деле, Неда – нечто другое, для нее не существовало названия. И выглядела она не совсем так, как изобразил ее художник.

Заметив, как долго Вита рассматривает один рисунок, художник заглянул ей через плечо и обеспокоенно спросил:

- Тебе не нравится?

Он-то считал эту иллюстрацию одной из самых удачных!

Вита честно посмотрела ему в глаза.

- Нравится. Только…

- Что «только»?

Девочка на мгновенье задумалась, подбирая слова.

- Она – другая. У нее глаза… вытянутые… ну, как… не знаю. И лицо… тоньше. И крылья больше. А, когда она не летает, они… не как у бабочки… раскрыты. Они сложены. Будто плащик. Ими можно укрыться.

Художник удивленно слушал Виту и думал: девочка говорит так, будто видела в действительности эту самую Неду, будто не раз имела возможность хорошенько ее рассмотреть и теперь описывает детально и точно, как подружку, или маму, или соседку из квартиры напротив. И сам он верит ее словам, послушно соглашается: «Да. Так, как объясняет она, будет гораздо лучше, гораздо волшебней».

Когда книга вышла, издательство пригласило Виту выступить в Москве на Международном книжном салоне.

Бабушка засомневалась:

- Что она, обезьянка дрессированная, чтобы выступать?

- Почему же сразу обезьянка? Скажет несколько слов.

- Да что она может сказать? Ребенок же еще.

Вита, действительно, была не разговорчивая. Стеснительная, легко смущавшаяся и довольно-таки косноязычная. Только когда рождались сказки, слова выстраивались легко и красиво, а все остальное время у Виты не всегда получалось точно выразить свою мысль.

- Тогда прочитает пару своих сказок.

Бабушка честно задумалась.

- Нет, - в конце концов категорично заключила она. – Зачем ей эта шумиха? Маленькая еще. Вот повзрослеет…

Вита так и не узнала, что могла выступать в Москве, раздавать автографы почитателям, а, скорее всего, даже мельком засветиться по центральному телевидению в какой-нибудь новостной передаче. Она по-прежнему сочиняла сказки, проводила время на крыше, ходила в школу.

Училась она вполне прилично, поэтому школу не воспринимала, как каторгу, но и особой тяги не чувствовала.

Кого-то со школой связывают друзья, ребята из класса, а ее – нет. У Виты отношения с одноклассниками ровные, безконфликтные. Поверхностные. Только с Дашей Бибиковой Вита чуть более близка. Да и то исключительно потому, что они уже несколько лет сидят за одной партой.

 

Вита и Дашка, как обычно, вышли из школы вместе. Дашка никогда не успевала выложить все, что знала, во время уроков, поэтому договаривать ей приходилось по дороге.

- О, Леха, привет! – сбой в плавном течении Дашкиной речи заставил Виту прислушаться и обернуться.

Возле них остановился парень. Самый обычный. Темные волосы, серые глаза. Крепкий, высокий. Не то, чтобы уж очень красивый. Немного угрюмый. Насмешливый.

- Знакомься! Это Вита. Моя одноклассница.

Леха коротко глянул на Виту, отвернулся. Она тоже отвернулась, но продолжала видеть его перед собой, в мыслях, в воображении.

- Ты сейчас домой? – трещала Дашка. – Ну, пойдем тогда!

- Нет, - спокойно возразил Леха. – Не домой. В другую сторону.

Дашка протянула, немного разочарованно:

- А-а-а. - Она забыла, что еще не все успела рассказать. – Тогда – всем пока! – и умчалась прочь, оставив Леху с Витой.

Оказалось им по пути. Они шли рядом и молчали. Они только что познакомились. И им не о чем было разговаривать.

Конечно, даже с чужим человеком можно поболтать о чем-нибудь незначительном, но Вите нравилось именно так: идти, молчать, изредка украдкой поглядывать на Леху и оставаться уверенной в том, что он не замечает ее маленького интереса. Жаль, что до дома было не очень далеко.

- А здесь я живу, - Вита остановилась перед невысоким крыльцом, украшенным чугунным литьем, махнула рукой вверх. – Вон там: в мезонине.

Леха задрал голову.

- Из моего окна можно выйти на крышу, - торопливо похвасталась Вита, в желании хотя бы еще на несколько мгновений отсрочить расставание.

- Серьезно? – уточнил Леха недоверчиво, но крайне заинтересованно, и спросил: - А можно мне посмотреть?

Вита не сразу поверила в услышанное, а когда окончательно убедила себя в реальности произнесенных слов, рванулась к дверям.

- Конечно! Если хочешь! Само собой!

Леха шел за ней, не задерживаясь, не интересуясь окружающей обстановкой. Его влекла только крыша.

Чем? Обособленностью собственного пространства и безграничностью открывающихся с ее высоты перспектив?

Вита привычным жестом распахнула окно, а Леха не стал пропускать ее вперед, несмотря на то, что именно она была здесь хозяйкой и имела незыблемое право на первенство.

Леха торопливо перекинул ноги через подоконник и застыл, хотя, чтобы оказаться на крыше, оставалась самая малость: легонько спрыгнуть вниз. А он задумался, словно перед входом в другой мир, по-прежнему сомневаясь в возможности его существования.

Вита не торопила. Она молча стояла за Лехиной спиной. Совсем близко. Он и не представлял насколько близко. На короткое время он просто забыл о ее существовании.

Солнце, прорываясь сквозь тонкую вату облаков, норовило послать солнечный зайчик прямо в глаза. А вокруг – крыши, антенны, дымоходы и легкая зеленая дымка, кутающая темные стволы выпускающих листочки деревьев.

Леха оттолкнулся руками от подоконника и спрыгнул. Он сделал несколько шагов прочь от бледно-желтой стены и остановился, вытянувшись, расправив плечи. Вите показалось: он стал выше.

Она выбралась следом, точно так же слегка задержавшись на подоконнике, потому что ее родная привычная крыша немного изменилась, стала еще более притягательной и любимой.

- Ну как? – робко спросила она.

Леха мог сказать: «Клево! Круто!» или еще как, но ничего не сказал. Вита поняла его без слов. Это нетрудно было сделать девочке с богатым воображением.

- Ничего, если я здесь немного посижу? – поинтересовался Леха, и Вита опять ответила ему:

- Конечно! Если хочешь! Само собой!

Он уселся возле стены, прислонившись к ней спиной, и Вита уселась, чуть поодаль, и в то же время рядом. Повернув к Лехе лицо, она могла без труда разглядеть каждую его черточку, а, встречаясь взглядом, ясно видела его глаза.

- Повезло тебе, - задумчиво произнес Леха. – Такое место! Никто не мешает, никто не достает.

Вита согласно кивнула.

- Я все время здесь. Если погода хорошая. Иногда даже ночью. Летом ночью светло. А однажды вылезла в дождь.

- Ну и как?

- Мокро.

Они одновременно улыбнулись.

- Ты куришь? – неожиданно спросил Леха.

Вита почему-то смутилась, пожала плечами.

- Не. Не пробовала.

Леха достал сигареты, Вите не предложил, раз она не курит. А сам закурил.

Вита, закусив нижнюю губу, смотрела, как движется его рука с сигаретой, как пальцы быстрым автоматическим движением стряхивают пепел, как он чуть откидывает голову, выпуская дым, и попросила:

- Дашь мне?

Леха усмехнулся.

- С чего вдруг?

- Интересно, - просто объяснила Вита. – Хочется попробовать то, что никогда раньше не пробовала.

- Как знаешь! – Леха протянул ей свою сигарету.

Вита взяла ее осторожно, поднесла к губам. Леха смотрел вдаль.

Его не касаются ее дурацкие желания, он не станет отговаривать или читать нотаций и не станет убеждать, что курение – это приятное удовольствие.

Вита затянулась, совсем чуть-чуть, и тут же выпустила дым тонкой струйкой, уверенная, что не задохнется, не закашляется, не опозорится.

- Ты даешь! – проговорил Леха, спокойно, без восторгов, без восхищения, и она сразу же отдала ему сигарету, не надеясь, что так удачно прокатит и во второй раз.

А на следующий день по дороге из школы она купила в магазине пачку тонких, дамских, слабеньких, с нежной пастелевой картинкой, обрываемой огромной надписью «Курение убивает», и, пока никого не было дома, тренировалась. Чтобы и у нее получалось красиво, безупречно, естественно. Чтобы в следующий раз Леха обращался к ней как к равной. А что следующий раз будет, Вита не сомневалась. Потому что, уходя, Леха спросил, стараясь казаться равнодушным:

- Можно, я как-нибудь еще сюда приду?

И Вита третий раз подряд произнесла:

- Конечно! Если хочешь! Само собой!

 

Вита не успела усесться на место, а Дашка уже придвинулась поближе, придала лицу многозначительное выражение.

- ТИшина, ты с Лехой встречаешься?

Вита умела делать гримасы не хуже.

То, что они вдвоем просидели некоторое время на крыше Витиного дома, разве можно назвать «встречаются»?

- С чего ты взяла?

- Леха у меня спрашивал твой номер телефона. Разве он тебе не звонил?

- Нет.

Дальше слушать не хотелось.

Вита поставила перед собой сумку, сделала вид, будто ищет нужный учебник, а на самом деле смотрела на торчащий из маленького карманчика мобильник.

Почему он не догадался там, на крыше, спросить ее номер телефона? Зачем впутал всезнающую Дашку? Он мог придти и без предварительного звонка.

- Вечером случайно встретила его, - бесконечно вещала Дашка. – А он мне сразу про твой телефон. Я ему: «Быстро же ты на Витку запал!» А он: «Не знаешь, так и скажи!» Представляешь? Это я–то не знаю? Я бы ему сразу твой номер дала, но интересно же было, зачем. Если бы вы встречаться стали, все равно бы все об этом узнали. Так чего скрывать?! По одной же улице ходим! А с Лехой мы, можно сказать, в соседних домах живем. Я – в пятьдесят восьмой, а он – в шестьдесят четвертом.

Вита растерянно смотрела на неспособную остановиться Дашку.

- В сорок пятой квартире.

«Шестьдесят четвертый дом, сорок пятая квартира», - машинально повторила про себя Вита. В любом другом случае она мгновенно забыла бы услышанные цифры, но тут они намертво врезались в память, без всяких усилий.

 

- Вита – это сокращенное от Витамины? – поинтересовался Леха, и в его голосе не обнаружилось ни тени иронии, словно он действительно так думал.

У Виты не получилось обидеться. Он же не издевался, не дразнил.

- От Виолетты.

- Виолетты? – недоверчиво уточнил Леха, усмехнулся, качнул головой.

- Тебе не нравится? – теперь, увидев насмешку, она обиделась, глянула с вызовом.

- Как-то уж слишком. Язык сломаешь.

Вот Алексей звучало привычно, консервативно, правильно.

- А меня устраивает! Небанально и красиво.

- Вообще, да. Красиво, - легко согласился Леха.

Он ни капли не смутился, когда, уходя, случайно столкнулся в прихожей с Витиной бабушкой. Это бабушка смутилась и не сразу решилась выспросить Виту о незнакомом молодом человеке, оказавшемся у них в гостях. А мама несколько дней подряд, приходя с работы, в первую очередь мчалась в комнату дочери, высовывалась в окно и озадачивала Виту весьма странными вопросами: не голодна ли она? что новенького в школе?

Вита смеялась над ней, Вита сердилась, Вита успокаивала ее и клялась, что нет поводов для волнений, но она снова прибегала, высовывалась, спрашивала. Пока наконец-то не застала Леху на крыше. А он опять не смутился. Только позже спросил:

- А где твой отец?

- Я его никогда не видела, – просто ответила Вита. - И не знаю, кто он. Мама считает, зачем мне знать, если он даже не подозревает о моем существовании. Они расстались. Мама ничего не сказала ему. Говорит, все равно ничего бы не изменилось.

Вита никогда ни с кем, кроме мамы, не разговаривала об отце.

- Я думаю, он женат был.

- Женат?

- Скорее всего. – Вита неуверенно пожала плечами. - Мама рассказывала, что они очень любили друг друга, но вместе никак быть не могли.

- Врет! – категорично отрезал Леха. – Залетела от случайного встречного, а для тебя придумала историю. Чтоб не так обидно казалось.

Вита не отозвалась. Лехин расклад ей совсем не понравился, хотя звучал до разочарования реалистично.

- Только, может, это и к лучшему, что у тебя отца нет, - негромко продолжал Леха. - Меньше проблем.

Вита согласно кивнула. Ей вполне хватало мамы и бабушки. Никакой другой жизни она не представляла.

Всегда так было. И, значит, так полагалось. Сложись по-другому, и Вита оказалась бы другой. Не Витой, а кем-то еще.

Да и мама с бабушкой были бы другими. И неизвестно, как бы они относились к присутствию на их крыше какого-то там Лехи. А существующие мама и бабушка думали примерно так: «Ну, сидят ребята вместе. Ну, разговаривают. Все лучше, чем болтались бы неизвестно где, занимались бы неизвестно чем. А тут – почти на глазах, под присмотром заботливого и пристрастного ока ТИшиных-старших. Все замечательно!»

 

Из кармана Лехиной куртки раздался вопль мобильника. Леха недовольно скривился, вынул телефон, вдавил кнопку сброса, а потом и вовсе выключил.

- Почему? – удивилась Вита.

- Все равно ничего умного не услышишь, - бесцветно произнес он.

- А если случилось что-то важное?

- Что?

- Ну-у… несчастье какое.

Леха глянул насмешливо.

- Ты таскаешь с собой мобильник только для того, чтобы вовремя услышать о несчастии?

Вита смутилась, передернула плечами.

- Я не таскаю. Он лежит в прихожей. Его отсюда даже не слышно.

- Тогда напомни мне в следующий раз, чтобы я свой тоже там оставил.

С языка едва опять не сорвалось: «Почему?», но Вита сдержалась, а через мгновенье появилась догадка.

- Ты тут прячешься от кого-нибудь?

Леха сменил позу, выпрямил одно колено, привалился спиной к стене, посмотрел краем глаза.

- Слушай! У меня тут косячок есть. Не желаешь?

Он извлек на свет какую-то странную слегка помятую сигарету. Вита недоуменно следила за ним.

- «Косячок» - это… это что? – задумчиво пробормотала она и сразу увидела, как на Лехином лице появилась обидная гримаса, словно он никак не ожидал, что Вита может оказаться такой дурочкой.

- Ты, правда, не знаешь?

Почему в его словах столько сарказма? Почему она обязательно должна знать про какие-то там «косячки»? Почему он просто не предложит покурить? Без всяких выкрутасов.

Стоп! Она прекрасно знает, что такое «косячок».

- Ты куришь наркотики?

Леху насмешил ее возмущенный тон, ее изумленный встревоженный взгляд.

- Скажешь тоже – наркотики. Так, глупость. Немного поднимает настроение.

Виту насторожили ирония и невозмутимость его слов.

- Леш, зачем?

- Да успокойся! – рассердился Леха. – Я – не наркоман. Обычный мальчик. Просто решил попробовать. – Он достал зажигалку. - Как ты там говорила? Всегда хочется того, чего еще не пробовал.

- Значит, ты первый раз? – немного успокоилась Вита, но он ответил не то и не так, не скрывая раздражения и равнодушия к ее мнению.

- Какая разница? Если не желаешь, так и скажи. Мне только не мешай.

Но Вита не смогла остаться безучастной, придвинулась ближе, уселась перед Лехой на колени, с интересом уставилась на сигарету.

Она доверяла ему. Он был грубоватым, немного циничным, скрытным, неприветливым, но плохим он быть не мог.

- А что произойдет?

- Ничего особенного. Может, немного поржешь без причины. – Леха скривил губы. – А, может, и нет. – И уже без вопросов протянул Вите сигарету.

Он все правильно рассказал.

Вита вдруг рассмеялась, смущаясь, не понимая, почему ей вдруг сделалось весело. И Леха улыбнулся, глядя на нее. Она обрадовалась его улыбке и попыталась принять серьезный вид. У нее получилось, но через минуту она опять смеялась и опять стыдилась своего смеха.

- Все, я домой! – сообщил Леха. – И ты давай!

- Я и так дома, - заявила Вита, но он не согласился.

- Ты не дома. На крыше. В комнату свою давай!

- Нет! Нет! – Вита представила, как изумленно пялятся на нее, без причины смеющуюся, мама и бабушка, и хихикнула. – Здесь так хорошо.

Леха хотел возразить, но у него не получилось.

Пусть сидит! А что такого? Не настолько же она под кайфом, чтобы внезапно решить, будто умеет летать. Или еще чего. Было бы возможно, он бы и сам никуда отсюда не ушел.

 

- А ты, правда, сказки сочиняешь?

- Угу!

Вита не призналась, что за последний год не придумала ничего нового, что уже почти не помнила того особенного состояния, когда слова приходили сами, сами выстраивались, сплетались в фразы, создавая удивительные картины, наполненные чувством и действием. Словно обрывалась невидимая связь с таинственным миром, жившим ее воображением.

- У меня даже книжка вышла.

Книжка – это объективная реальность. Ее можно потрогать, посмотреть, почитать.

- Покажешь?

Вита слазала в комнату. Книга всегда стояла на видном месте. Потому что достойно иметь изданную книгу собственных сказок. Большого формата. С удивительными иллюстрациями.

Леха открыл наугад, посмотрел картинки.

- Почему они такие странные?

На странице были нарисованы неведомые существа, с особой тонкой красотой. Сомнительной и непонятной.

- Странные? – удивилась Вита и, внимательно присмотревшись, поняла, что у Неды неправильные черты лица, что с определенного ракурса она кажется уродливой и смешной. – Действительно! – Вита досадливо хмыкнула, но тут же опомнилась, устыдилась: не может быть!

Это же Неда! Это же ее любимые сказки!

– А хочешь, я тебе почитаю? – попыталась все исправить Вита.

- Давай! – согласился Леха.

И Вита стала читать. Как читала в те времена, когда безоговорочно верила всему ей самой написанному.

- Это точно ты придумала? – через какое-то время перебил ее Леха.

Вита вопросительно глянула на него. Он не замялся тактично, не попытался скрасить впечатления от своих слов.

- Бред какой-то.

- Почему?

- Они не только странно выглядят. Они и ведут себя странно. Верить, прекрасно зная, что тебе врут? Отдать последний кусок тому, кто и так уже обожрался и даже не заметил, что съел особенное? Или это у тебя так, для прикола?

- Я не знаю, - Вита в смятении уставилась на знакомый текст.

Ее всегда трогали и волновали собственные истории, они казались ей настоящими, возможными на самом деле. Она верила в волшебных существ, в чудеса и силы души.

Она была маленькой и наивной. Всего-навсего. Маленькой и наивной девочкой с чрезмерно развитым воображением, исказившим истинный мир.

Вита принялась читать дальше, без обычного воодушевления, и сразу стали заметными и нелепости, и надуманные страсти, и ужасные глупости. Она первая рассмеялась, а потом стала нарочно коверкать слова, менять акценты, вставлять остроумные комментарии. И они с Лехой едва не катались по крыше от смеха, читая когда-то придуманные ею несуразные рассказики. Их неистовый ржач витал над крышами и будил эхо в водосточных трубах.

- Вы чего тут? – выглянула в окно испуганная бабушка.

- Ничего! – с трудом выдавила Вита. – Смешно очень! – И она небрежно швырнула на прогретый солнцем битум свою книжку. Большого формата. С ужасными иллюстрациями.

 

Ночью пошел дождь. Он настырно барабанил в стекло, как будто множество маленьких кулачков пытались достучаться до Виты.

Вита натянула одеяло на голову и сразу вспомнила: там, на крыше, осталась лежать книга с ее сказками.

Она мгновенно вскочила, распахнула окно и, не замечая холода, вылезла наружу. Прямо так, как была - босиком, в одной пижамной футболке. И сразу почувствовала мелкие, но сильные удары. По рукам, по плечам, по голове. Дождь сердито бил ее крупными частыми каплями, струился по волосам, впитывался в футболку.

Вита увидела книжку. Та чуть заметно вздрагивала под ударами дождя, отталкивая сырость плотной глянцевой обложкой. Дождинки падали и отскакивали, перепрыгивали на битум крыши и продолжали свое наступление, сливаясь в единую массу непрерывно расползающейся лужи.

Вита вступила в эту лужу, схватила книжку. Отряхнула ее, брызгая воду прямо на себя, и побежала к окну.

Закрывая раму, она увидела в стекле свое отражение.

Смешная!

Мокрые волосы распрямились и разобрались на пряди. Одна приклеилась к щеке, другая обвила тонкую шею. На ресницах и кончике носа висели капли. Футболка плотно прилипла к телу и кое-где просвечивала.

Очень смешная!

И все равно, отражение Вите нравилось. И почему-то захотелось: вот бы Леха увидел ее сейчас!

Вита положила книжку на батарею. Стянула футболку и бросила рядом. А сама нырнула в постель, завернулась в одеяло, съежилась.

Холодные локти ощущали холод боков, холодные бедра прижались к холоду живота. Разве так бывает: один холод чувствует другой? А изнутри выходил жар, и растекается по гладкой холодной коже. И за ушами щекотали последние струйки стекающего с волос дождя.

А книга, конечно, высохла на горячей батарее. Только некоторые листы покоробились, исказив буквы и рисунки, а по границе водяных подтеков пролегла грязно-коричневая выпуклая кайма, немного напоминающая старые шрамы.

 

Вита увидела Леху с другой девушкой. Та беззастенчиво кокетничала, широко улыбалась, строила глазки, и постоянно вертелась, меняла позы, в желании вроде бы ненароком придвинуться поближе, прикоснуться, дотронуться, прижаться.

Вита не видела Лехиного лица, не слышала его слов, но замечала, что он даже не пытается отстраниться, не пытается избавиться от навязчивого внимания. Возможно, это он первый подошел к девушке, заговорил, и теперь рад, что она так легко и быстро откликнулась и теперь тут крутится перед ним.

Вита прислонилась к кирпичной стене дома, опустила голову.

Низко подсматривать за другими, шпионить из-за угла. Но очень хотелось увидеть, как Леха оттолкнет от себя, прогонит эту нахальную куклу.

Вита подняла глаза.

Леха с девушкой уже не стояли на месте, вдвоем шли куда-то.

Первым желанием было – броситься наперерез, крикнуть: «Как ты можешь? А я?»

«А что «я»? – хладнокровно рассудила Вита и усмехнулась. – Между ней и Лехой ничего нет. Они даже не друзья. Никто. Как едва познакомились при первой встрече, так и остались почти чужими. Просто некоторое время они проводят вместе, находятся в общей точке пространства, словно пассажиры одного троллейбуса или зрители в кинотеатре, попавшие на один и тот же сеанс. И Леха все равно придет к ней. Ну… или не к ней, а на крышу. И будет сидеть рядом».

- Леш! А я тебя, как девушка, совсем не привлекаю? – спросила Вита, повернув к Лехе лицо, но не глядя в глаза.

Леха посмотрел на нее, приподняв брови, скользнув взглядом от макушки до пят.

Только чувств-то ему как раз и не хватало!

Больше не получится: просто сидеть и курить, сидеть и разговаривать, сидеть и молчать или бездумным взглядом пялиться на фокусы облаков в небе. Начнутся свидания, переживания, а потом обиды, непонимание, ревность.

«Леш! А если я тебе нравлюсь, почему мы все время здесь сидим? Пойдем погуляем или в кино сходим. Леш! А я на это кино не хочу. Я на другое хочу. А почему ты вчера не пришел? Я тебе звонила, а ты не отвечал. Ты меня совсем не любишь? Да? Ты другую себе нашел?»

И нельзя будет придти без причины, когда захочется, спрятаться, исчезнуть, раствориться для всех. Потому что все тоже окажутся здесь. Припрутся в мыслях, в объективности обычного мира.

Не нужны ему никакие отношения! Особенно здесь. Особенной с ней. С Витой. И, если откровенно, он – сторонник быстрых, но недолгих знакомств. А сюда Виту вообще вмешивать не стоит. Она для него, в общем-то, и не человек, а неотъемлемая часть этого нереального существования: как мезонин, как спутниковая тарелка, как широкая каменная труба давно не действующего дымохода. Живая, значимая часть, не соединимая ни с какими идиотским чувствами, романтическими увлечениями и прочей белибердой.

– Хочешь сказать, что влюбилась в меня?

Леха помрачнел, и Вита, решительно отметая то, что собиралась сказать сама, сказала то, что больше всего на свете хотел услышать он:

- Вот еще! Просто парни обычно… когда наедине…

- Типа, чего я к тебе не лезу? – закончил за нее Леха.

- Ну… - только и смогла произнести Вита в подтверждение.

- А тебе это надо? – Леха сощурился презрительно.

- Нет. Не надо.

Он сразу успокоился, расслабился, стих.

- Курить будешь?

- Ага.

 

Леха не появлялся уже неделю. Вита не расставалась с телефоном, не оставляла его на тумбочке в прихожей, везде и всегда таскала с собой. А тот молчал.

Если спросить у Дашки, видела ли она Леху в последние дни, начнутся нескончаемые вопросы. И придется врать, придумывать несуществующую историю или рассказывать правду про крышу, про проведенное вместе время. А Вита этого не хотела. И Леха не хотел. Она знала.

Вита сама пробовала дозвониться, но каждый раз натыкалась на бесстрастный женский голос, четко и понятно разъяснявший, что абонент в данный момент недоступен.

Леха опять отключил телефон. Чтобы его не напрягали глупыми бессмысленными звонками. А в сознании в последнее время, словно рекламная вывеска, ярко пылали два числа – шестьдесят четыре и сорок пять. Вита даже на алгебре пару раз написала их вместо ответов к уравнениям.

Зачем они так прочно врезались в память и теперь притягивают, как заветные координаты на старинной карте сокровищ?

Вита поднималась по лестнице, решительно, но неторопливо, уверенная в том, что все равно не позвонит в дверь.

Что она скажет? «Я скучаю». «Я беспокоюсь, куда ты пропал».

Леха опять рассердится, как и в прошлый раз, когда она стала выяснять, нравится ему или нет. Может, он больше и не приходит потому, что догадался: она соврала про «не влюбилась».

Сейчас она добредет до двери, немного постоит, развернется и уйдет. И постарается больше не ждать. Ни его звонка. Ни его прихода.

Остается последний лестничный пролет.

Вита немного задержалась у широкого выходящего во двор окна, и в этот момент нужная ей дверь сама распахнулась, резко, громко, едва не вырвавшись из петель. Леха вылетел из квартиры, злой и возбужденный, а следом за ним выскочила женщина, испуганная, растрепанная, заплаканная. Вита сразу поняла – Лехина мама.

- Леша! Лешенька! Постой! Не уходи!

Леха резко обернулся и процедил сквозь зубы:

- Не уходить? – он подался вперед, приблизился к матери. - Если тебе нравится получать по морде, можешь оставаться. А я больше не собираюсь жить с этим козлом! Я больше не собираюсь прощать.

- Но как же? Куда ты пойдешь? - матери удалось дотянуться до сына, ухватить его за рукав.

- Да куда угодно! – заорал Леха, пытаясь отцепить ее от себя. – Лишь бы отсюда подальше!

- Лешенька, останься! Все образуется.

Леха жестко рассмеялся.

- Ты что не понимаешь? Что будет, если я останусь? Если он не убьет меня, тогда я убью его. Доперла? Тебя, что больше устраивает?

- Леша!

Мамина ладонь безвольно соскользнула с Лехиной руки, и он шарахнулся прочь, метнулся вниз по лестнице и… налетел на Виту. Его глаза вспыхнули ненавистью и он крикнул:

- А ты что здесь делаешь? Дура! – и дальше, отборным матом, чтобы стало больнее, унизительнее, гаже.

 

Леха заметил Виту в последний момент и не успел свернуть, удрать, смыться. Вита кинулась ему навстречу, не обращая внимания на презрительно искривленные губы и прячущиеся от прямого взгляда глаза, не замечая, что он притворяется, будто не видит ее.

- Ты почему больше не приходишь? – осторожно поинтересовалась Вита, и Леха холодно и резко бросил в ответ:

- Зачем?

Теперь Вита все знала. Как остальные, прекрасно осведомленные в том, что его отец – сволочь, что бьет мать, что, пока Леха был маленьким, ему тоже доставалось. Когда Леха повзрослел, сравнялся с отцом в росте и силе, связываться с ним стало неинтересно, опасно. Но пока сына не было дома, отец отыгрывался на матери.

Бил он умело, аккуратно, не оставляя следов, а мать скрывала, убеждала Леху в том, что все в порядке, все нормально. Она отлично понимала, что, стоит ей пожаловаться, и Леха не будет, как она, молчать, мириться с терпеливой покорностью. Леха набросится на отца, и случится драка, жестокая, безжалостная, бессмысленная. Так уже произошло однажды. И, если бы не примчались соседи, если бы не растащили их по разным комнатам…

Теперь Вита все знала, и больше не существовало возможности, прикрываясь ее неведением, врать самому себе, что где-то и когда-то все-таки бывает хорошо. Или хотя бы просто - спокойно. И не важно, как она теперь к нему относится: с отвращением и презрением или с жалостью и соучастием. Ему не надо от нее никаких отношений. А жалости и соучастия – тем более!

- Значит, ты больше не придешь? – Вита пыталась заглянуть Лехе в глаза, и он, наконец-то, посмотрел прямо на нее.

- А ты хочешь, чтобы я пришел? – уточнил, вроде бы беззаботно и добавил, мотнув головой: - Тогда, пойдем!

Вита едва успевала за Лехой. Ее тревожил этот бег и наигранная легкость, но она надеялась: стоит оказаться на крыше, и все наладится, станет прежним.

Леха легко перескочил через подоконник, театрально развел руками.

- Все! Я здесь! Теперь уже можно уходить?

- Не уходи! Пожалуйста!

Почему он считает, будто все изменилось?

Она увидела то, что не должна видеть. Она узнала то, что он хотел от нее скрыть. Ну и что? Это никак не повлияло на ее отношение к нему.

- Не уходи! Ну, пожалуйста! Останься! - Вита просила и требовала одновременно.

- Почему я должен здесь остаться?

- Не почему. Просто так.

Она надеялась убедить Леху в том, что здесь, на их крыше, мир все так же прекрасен и добр. И, если ему сейчас плохо…

- Пожалуйста. Я сделаю все, что ты хочешь.

Леха нехорошо ухмыльнулся и с презрением повторил ее слова:

- Все, что хочу?

Он смерил Виту взглядом.

- Тогда – раздевайся.

- Зачем? – она удивленно округлила глаза, и Леха объяснил, цинично и откровенно:

- Трахнуть тебя хочу. Ты же на все согласна?

У Виты дрогнули губы. И больше ничего: ни криков, ни жестов, ни слез.

Леха напряженно сжал кулаки, еле сдерживая неуправляемое желание замахнуться и ударить.

Чтобы она отступила, чтобы закрыла лицо и не смотрела на него преданным беззащитным щенячьим взглядом!

Он ненавидел слабых, покорных, терпеливых.

Вита даже не шелохнулась, когда Леха прошел мимо. На какое-то время, независимо от собственных стремлений, она вдруг потеряла твердую форму и превратилась в чистый слух. Она стояла и слушала его движения. Потому что каждое движение имело свой звук.

Далекий стук захлопнувшейся двери, напомнил, что она еще способна видеть и думать.

Вита огляделась по сторонам и подумала, что никогда в жизни не выйдет больше на эту крышу.

Она забралась в комнату, захлопнула окно, задернула шторы.

Разве она в чем-то виновата? Разве плохо быть согласным на все ради другого человека? Разве за это бьют и унижают? И, если он больше не придет, зачем ей эта крыша, и синее небо над головой, и неиссякаемое тепло солнечных лучей, и перспектива пространства, манящая бесконечностью, и свободная независимость одиночества? Зачем ей все?

Вита выкурила несколько сигарет, наполнив комнату дымом. Почувствовала тошноту, а не облегчение. Побрела на кухню, выпить воды.

Вода показалась теплой и противной.

Вита открыла холодильник. Хотела поставить в него чашку. Наткнулась взглядом на початую бутылку водки, которой мама растирала иногда ноющие колени. Недоуменно хмыкнула. Выставила бутылку на стол, выплеснула из чашки воду.

Никогда раньше Вита не пила водку. А ведь другие пьют. И веселятся потом.

Вита наполнила чашку, отхлебнула немного, ощутила, как защипало губы и горло.

Вообще - противно. Но внутри потеплело, и будто мурашки пробежали «по системам внутренних органов». Забавно.

Вита зажевала не очень приятный вкус свежим огурцом, и, почти не воспринимая собственных ощущений, сначала допила то, что налила в чашку, а потом и то, что оставалось в бутылке.

И ничего! Никаких особенных переживаний! Никакого маразма и потери памяти!

Она – Виолетта ТИшина. Она сидит за обеденным столом на кухне в своей родной квартире. У нее слегка кружится голова. Скоро вернутся домой ее мама и бабушка. А у нее в комнате не продохнуть от курева. Но ей все равно.

Вита лениво поднялась со стула. И тут все поплыло перед глазами, колени непослушно подогнулись, голова запрокинулась, и Вита тяжело рухнула на пол.

 

Вита ждала неприятностей. Едва проснувшись и ощутив в голове тупую тяжесть и вспомнив про бутылку и разбросанные по полу окурки, она начала готовиться к обвинениям, нотациям, наказаниям, но ни мама, ни бабушка скандала не устроили. Они испугались и засыпали Виту тревожными вопросами, бесконечно выясняя, все ли у нее в порядке, не случилось ли с ней чего плохого, как она себя чувствует, и так далее, и так далее, раз за разом перебирая в новой последовательности.

Хуже пытки не придумать! И Вите пришлось с силой закусить собственный кулак, чтобы не сорваться, не заорать, не выругаться. Но мама не вовремя предположила:

- У тебя с Лешей что-то произошло?

И Вита не выдержала.

Она запустила в стену подушкой.

- Да заткнетесь же вы когда-нибудь? Ничего у меня не случилось! Все у меня в порядке! Просто выпила! Потому что захотелось! Сами что ли никогда не пили? Отстаньте от меня! Задолбали!

Мама молча вышла из комнаты. Бабушка подняла с пола подушку, прижала ее к груди и тоже ушла. Тоже молча. Вита только успела заметить сквозь слезы, как дрогнули ее губы.

 

- ТИшина! Ты чего какая отмороженная?

Вита не отреагировала. Тогда Дашка произнесла погромче и почетче, водя ладошкой у одноклассницы перед глазами:

- ТИшина! Ты меня слышишь?

- Чего тебе? – нехотя отозвалась Вита.

- Ты почему такая странная?

- Настроения нет, - бросила Вита расхожую фразу.

Дашка возмущенно фыркнула.

- Да ладно тебе! Нет, так будет. Настроением я тебя обеспечу. Сегодня у Петунина днюшка, он всех приглашал. Пойдешь?

Вита недоуменно посмотрела на нее. Раз нет настроения, какие могут быть днюшки?

- Пойду.

А, правда, чего она? Почему не пойти на день рождения к Петунину? Развеяться, повеселиться. Зачем она ведет себя, как монашка? Отказывается от земных благ, друзей, шумных компаний. Другого мира она все равно не получит. Его не существует. А действующий не так уж и плох.

Вита появилась на Петунинской вечеринке и сначала почувствовала разочарование. Шумный вихрь праздника не закрутил ее мгновенно, не накрыло волной беззаботное веселье, и мало кто обратил внимания на ее приход. Но постепенно выяснилось, что вокруг множество приятных людей, а за столом достаточно еды и выпивки.

- ТИшина! Ты не слишком увлеклась? – забеспокоилась Дашка.

- А чего? – беззаботно воскликнула Вита. – Надо же создавать настроение!

Теперь ей было весело. Она болтала, заразительно смеялась над неудачными шутками, танцевала, кажется, даже целовалась с кем-то. Только вспомнить не могла с кем. И Дашке пришлось звонить Витиной маме, потому что до дома та не смогла бы добраться самостоятельно, а возиться с ней, неуправляемой, неудержимой, никому не хотелось.

 

Бабушка отвела внучку к психологу. Вита равнодушно глянула на полную миловидную женщину, пожала плечами и на все вопросы отвечала односложно и сухо, одновременно ничего не скрывая и ни о чем не рассказывая. А через неделю, не дожидаясь окончания учебного года, Виту отправили в санаторий.

Санаторий выглядел странно. Благоустроенный, комфортабельный, красивый, утопающий в зелени, и в то же время - неестественно тихий, немноголюдный, удаленный от внешнего мира. Словно находящийся на необитаемом острове.

«Пятизвездочная психушка! - определила Вита. - Чудное местечко, куда заботливые люди, стыдясь и смущаясь, определяют своих оступившихся родственников». Но она не обижалась.

Скорее всего, это психолог посоветовала резко сменить обстановку, покинуть связанное с неприятными воспоминаниями место, оградить от опасных соблазнов несчастную девочку, пока она не спилась или пока не наделала еще каких-нибудь глупостей.

А чего вы хотели? Тонкая поэтическая натура! Трепетная душа, не выдержавшая столкновения с суровыми реалиями жизни.

Нет! Вита все равно не обижалась. Ей даже нравилось здесь.

Ненавязчивый персонал, приятные, необременительные процедуры. Никто не напоминает, что надо быть общительной и открытой. Никто не спрашивает, почему ты словно отмороженная. Такой и полагается быть, раз ты здесь.

Вита сидела на подоконнике, свесив ноги наружу. Она не боялась высоты. Если сидеть так же на подоконнике у нее дома, всего в нескольких сантиметрах под ногами располагается крыша.

Вита смотрела, как медленно, осторожно, вкрадчиво наполняют мир сумерки.

Наливаются фиолетовым облака. Уходящее солнце накладывает на них прощальные мазки алым и розовым. Темнота поглощает зеленый, превращает деревья в трепещущие контуры, вырезанные из черной бумаги. Тени набирают интенсивность, весомость, отнимая форму у всего остального, и больше не кажутся бестелесными, неощутимыми. Они растут, поглощая пространство, делая мир плоским, ограниченным, чужим. Пугают, скрывая за чернотой бесконечность. И манят. Потому что страх возбуждает, не дает сидеть на месте.

Воздух становится свежим, чистым и звонким. Им хочется дышать. Его хочется слушать. До него так и тянет дотронуться. Зачерпнуть ладошкой, поднести к глазам и увидеть нечто невероятное, днем - эфемерное, растворенное, а ночью - обретающее образ.

Вита повернула голову и обнаружила на подоконнике возле себя маленькое удивительное существо, с большими вытянутыми глазами и прозрачными едва различимыми крыльями, сложенными за спиной.

- Почему ты так давно не появлялась?

- Я появлялась, - зазвучал голос высокий, певучий и нежный. – Только ты меня не замечала.

- Как же так?

- Глаза порой подводят. А видеть по-другому получается не всегда.

- А я уже начала сомневаться в том, что ты существуешь. Я решила, что просто тебя выдумала.

- Так и есть. Ты меня выдумала, поэтому я существую. Но, если бы я не существовала, ты бы меня не выдумала. Понимаешь?

- Нет. Не понимаю. Ничего не понимаю. Я уже устала задавать вопросы. Но никак не могу остановиться. А ответов все нет и нет.

- Их и не может быть.

- Почему? …Ну, вот видишь - я опять спрашиваю!

- Я тоже спрошу. Почему ты находишься здесь? Я еле тебя нашла.

- Мама так решила. И бабушка.

- А что решила ты?

- А разве я могу что-то сделать?

- Можешь.

- Что?

- Улететь.

- Тебе хорошо говорить. У тебя есть крылья. А у людей крыльев нет.

- Есть. Правда, не у всех.

- Почему не у всех?

- Некоторые потеряли свои крылья. Некоторым их отломали другие. У кого-то крылья стали слишком малы, чтобы поднять их в воздух. Кто-то сам добровольно отказался от крыльев. Они невидимы и невесомы. Поэтому их трудно почувствовать.

- А у меня они есть?

- А ты как думаешь?

- Значит, я могу летать?

- Попробуй!

- Да!

И Вита, боясь и надеясь, приподнялась и оттолкнулась от подоконника.