Каких только эпитетов не придумали для десятилетнего периода времени, который пережила наша страна в конце второго тысячелетия. Самое распространенное выражение - «лихие девяностые».

Мне темп нашей жизни в последнее десятилетие двадцатого века и её крутые виражи больше напоминает аттракцион «американские горки», который во всем мире называют «русские горки».

Поэтому, оглядываясь назад, я называю это время «русские горки» девяностых годов». Горки, которые были связаны не с мнимой опасностью, а с опасностью подлинной, когда входя на огромной скорости в тот или иной поворот мы, в отличие от посетителей аттракциона, не могли быть уверены в том, что этот вираж закончится благополучно.

 

 

Первый день нового, одна тысяча девятьсот девяностого года, я встречал майором советской армии, начальником отделения программного обеспечения командного пункта одной из частей наземного командно-измерительного комплекса управления космической группировкой.

В то утро, взглянув из окна пятого этажа на свой, припорошенный свежим снежком «жигуль» светло-бежевого цвета, и убедившись, что машина стоит на месте, я не предполагал, всего лишь через пару лет у меня уже не будет «жигуля», и что я не только сниму армейские погоны, но и расстанусь со своей профессией, с женой и с привычным образом жизни. О грядущих переменах тогда еще никто не догадывался, но о них мало кто не мечтал.

«Мы ждем перемен» - вот лозунг того времени.

Мы ждали перемен, мы приближали перемены, и перемены наступили.

Весной 1989 года в Советском Союзе прошли выборы народных депутатов. Впервые за семьдесят с лишним лет советскому народу дали возможность выбирать и мы, пьяные от непривычной свободы, дружно проголосовали против тех кандидатов, которые выдвинула старая власть. И в нашем избирательном округе депутат не был избран, поскольку большинство избирателей проголосовало против предложенной обкомом партии кандидатуры.

В городах Пушкин и Колпино были назначены повторные выборы и народ, вдохновлённый недавней победой над партийной номенклатурой, взялся выдвигать альтернативных кандидатов. Сейчас в такое сейчас верится с трудом, но тогда для того, чтобы стать депутатом, не надо было тратить миллионы долларов. Надо было, всего лишь, понравиться своим избирателям, а они, еще не избалованные белыми и черными политехнологиями, готовы были верить любому, кто убедительно обещал новое светлое будущее.

На повторных выборах в мае 1989 года самым молодым народным депутатом СССР стал двадцатичетырёхлетний депутат от нашего округа Алексей Левашов, который сразу же прославился тем, что уже через двадцать минут после начала первого съезда сумел забраться на трибуну и задать ошеломивший всех вопрос: «А почему это Горбачев ведет наш съезд. Кто его на это уполномочил?».

В половине второго ночи выборов депутатов, когда Лёше Левашову позвонил председатель избирательной комиссии, чтобы поздравить его с избранием народным депутатом СССР, я стоял с Лёшей рядом и сразу же подсунул ему свой экземпляр списка «команды Левашова», чтобы первым получить автограф народного депутата СССР.

Моё участие в «команде Левашова», а, потом, в «комитете содействия народному депутату СССР», помогло мне познакомится, как с новоиспеченными кооператорами, так и с теми, кто привык ориентироваться на партийное руководство, а теперь, по привычке, старался угодить власть имущим новой формации. После стремительного Лешиного взлета я уже не смог оставаться простым советским обывателем.

Справедливости ради заметим, что дальнейшая история самого Левашова является зеркальным отражением его стремительного старта.

После роспуска вместе с СССР съезда его народных депутатов, Леша избирался в Законодательное собрание Санкт-Петербурга, потом был кандидатом в губернаторы Санкт-Петербурга на первых губернаторских выборах, но не получил поддержки избирателей.

Затем он получил два года заключения за развратные действия по отношению к несовершеннолетнему, условно-досрочно освободился, вылетел из депутатов законодательного собрания, занимался какой-то неуспешной коммерцией, был тренером по плаванию и последнее, что мне о нем известно, это то, что Леша работал дворником в детском саду, который посещал мой внук.

 

Для меня же начавшиеся девяностые годы были полны надежд, которые я во многом связывал со своей профессией программиста, кое-чего достигшего в своём умении.

В середине восьмидесятых годов в нашей космической части был сдан в эксплуатацию автоматизированный командный пункт, разработкой которого московский НИИ приборостроения занимался несколько лет и в разработку которого были вложены очень большие, по тем временам, деньги, - пятьдесят миллионов рублей.

Московские генералы подписали акт приемки автоматизированного комплекса, но сделали это с тяжелым сердцем. Всем было ясно, что работать этот монстр, состоявший из двух ЭВМ ЕС-1045, специализированной системы и двадцати восьми терминалов, размещенных по всей территории части, не будет никогда.

Дело было в том, что комплекс был предназначен для работы при переводе воинской части в повышенные степени боевой готовности, то есть – два раза в год, когда проводится проверка части, для чего из Москвы приезжала комиссия, возглавляемая кем-нибудь из заместителей нашего главного московского генерала. Если же эту сложную и капризную технику включать только два раза в год, то работать она не станет, даже если заставлять людей тренироваться на ней каждую неделю. Ну не будет никому не нужный автоматизированный комплекс работать хотя бы потому, что часть у нас была боевая, а основная задача – это реальные сеансы управления и контроля космических объектов, и всё, что не касается работ по космосу, не будет делаться потому, что для этого бездействия всегда есть благовидный предлог.

И тогда я с четырьмя молодыми офицерами стал делать новое программное обеспечение для этого комплекса. Основанная наша идея заключалась в том, чтобы в результате сложной вычислительной работы появлялось нечто такое, что нужно всем каждый день и что нельзя получить другим образом.

Каждый день офицеры дежурной смены должны были получать талоны для питания в офицерской столовой, поэтому мы решили сделать талоны основным продуктом, выдаваемым вычислительным комплексом.

Но для того, чтобы из печатающего устройства поползла бумажная лента с напечатанными талонами, отдел кадров должен был ввести со своего терминала список личного состава части.

Затем во всех подразделениях в базу данных необходимо было ввести графики дежурств и графики нарядов. Кроме того, в систему необходимо было ввести еще некоторые другие данные и только тогда, когда на всех, без исключения, терминалах регулярно вводили необходимую информацию, компьютер соглашался печатать талоны.

Нашу маленькую группу заметили в Москве. Начальство стало всячески нас поддерживать, поскольку мы, не требуя никакого вознаграждения, прикрывали толстые генеральские задницы, упакованные в брюки с широкими лампасами, от упреков в том, что благодаря их подписям принят в эксплуатацию комплекс, которые ни на что не пригоден.

 

 

На середину ноября девяностого года была назначена проверка нашей части, для чего из Москвы прибыла комиссия во главе с заместителем по науке генералом Калинкиным.

Вообще-то генерал этот был умным и заботливым командиром, нас, разработчиков нового программного обеспечения, он знал по именам, и хорошо к нам относился.

В день, когда Калинкин прибыл на командный пункт (КП) части, там все было готово к его визиту. Цветные дисплеи были включены, картинки на них иллюстрировали возможности автоматизированного командного пункта. Предметом нашей особой гордости была информация на большом электронном табло, отображавшая реальную ситуацию в управляемой космической группировке.

На командном пункте генерала встречал начальник КП. Я стоял сбоку, ожидая окончания рапорта, и представляя, как Калинкин, выслушал начальника командного пункта, повернется в мою сторону и, похлопав по спине, скажет, например, такие слова:

- Ну, пойдем, покажешь, что вы тут такого интересного натворили.

Генерал, выслушав рапорт и, действительно, повернулся в мою сторону, но не стал говорить ничего хорошего, а, напротив, собрав в горсть мои волосы на затылке, спросил:

- Не многовато ли?

Вот так одномоментно развеялись надежды на то, что в нашей части могут создать лабораторию и мы, не покидая Ленинграда, станем сотрудниками космического Центра.

Калинкин уехал через полторы недели, а на следующий день после его отъезда я и Роман Гольдман написали рапорты об увольнении из Вооруженных Сил.

Как раз в это время из армии стали отпускать всех, кто выразил такое желание.

 

 

Надо признаться, что написанию рапортов об увольнении из армии весьма способствовал то обстоятельство, что за три месяца до визита генерала я и Роман решили создать предприятие «Управленческие системы», для чего пригласили моего двоюродного брата Леню Осиновского стать его директором. Предприятие мы создали «на троих».

Создать предприятие – это полдела. Создав предприятие надо было найти способ зарабатывать деньги.

В то время заработать деньги мог любой, кто хотел это делать и обладал хотя бы минимумом сообразительности. Хотя уже тогда нам говорили, что мы опоздали, что все кооперативы уже созданы и конкуренты нас непременно задушат.

Заработать первые деньги помогло то, что руководство Пушкинского района старалось быть полезным депутату Левашову – продолжали работать старые советские стереотипы. Стремление помогать молодому депутату распространялось и на членов «команды Левашова», поэтому «Управленческие системы» без труда получили в пользование комнату в здании администрации и мы стали создавать информационную систему для дежурного помощника главы районной администрации.

Через три месяца наше предприятие приняло участие в московской выставке «Информационные управленческие системы», потратив для участия в ней все деньги, заработанные в администрации Пушкинского района. Зато в Москве мы познакомились с нашими будущими сургутскими заказчиками. Так Сургут на два года стал основным заказчиком и основным источником зарабатываемых денег.

В июне 1991 года я еще дослуживал в армии, но уже на подписи в министерстве обороны был приказ о моем увольнении. Пока соответствующая финансовая служба подсчитывала мою будущую пенсию, пока мои бумаги гуляли по различным кабинетам, я занимался своей новой работой, не особо обращая внимание на приевшиеся обязанности армейской службы.

Когда в июне 1991 года я прилетел в Сургут для сдачи первого этапа выполненной работы, то первое, что я услышал от своих товарищей, было:

- Ты надолго прилетел? Ты договорился только на одну неделю? Меньше, чем на две не рассчитывай, здесь работы выше крыши.

Делать мне было нечего, и я принялся дозваниваться до своего непосредственного начальника, подполковника Костина.

Когда я объяснил сложившуюся ситуацию, то его ответ меня удивил и несказанно обрадовал:

- Гони по бутылке водки за каждый день и сиди там сколько хочешь.

Надо сказать, что в середине девяносто первого года в стране не было ни еды, ни мыла, ни чая, ни, тем более, – водки. Все эти товары отпускались по талонам и бартер, который мне предложил Костин, был для него очень выгоден.

Наша советская армия вместе со всей страной стремительно разваливалась.

Приказ о моем увольнении был объявлен перед строем части в конце июля того же года. Из рук командира части я получил грамоту с факсимильной подписью заместителя министра обороны, в последний раз сказал, поднеся руку к козырьку фуражки:

- Служу Советскому Союзу!

И прямо с плаца направился с обходным листом сдавать дела и имущество.

Первым делом я зашёл в отдел партийного учета и попросил чистый лист бумаги.

- Ты, никак, заявление о выходе из КПСС решил написать? – пошутила начальник отдела.

- Именно это я и хочу написать, - серьёзно ответил я, принимаясь за составление бумаги.

Поверх написанного заявления я положил темно-красный партбилет и с этого момента перестал быть членом коммунистической партии.

Оказалось, что я успел вовремя. После путча, через два месяца после моего добровольного выхода из партии, Ельцин подписал указ о роспуске коммунистической партии Советского Союза.

 

 

19 августа 1991 года, в первый день путча гэкачепистов, я был в Гродно, где в то время ещё жили мои родители и сестра, не догадываясь о том, что всего лишь через три года они навсегда покинут этот городок, став гражданами Израиля и жителями Иерусалима.

Первые два дня путча у меня ушло на то, чтобы отремонтировать сломавшийся «жигуленок». Двадцать первого августа я с семьей выехал в Ленинград, еще не зная, что там нас ждет.

В машине был приемник с коротковолновым диапазоном. Слышимость была отвратительная, но, поскольку, глушение «вражеских голосов» к тому моменту прекратили, то сквозь треск и хрипы можно было кое-что расслышать.

Путь пролегал через всю Литву, и я видел, что люди везде жадно слушают новости «Радио Свобода», которые тогда рассказывали только о том, что происходило в это время в Москве. Радио сообщало, что затея путчистов провалилась, что за Горбачевым вылетел самолет, что войска возвращаются в места своей постоянной дислокации.

При подъезде к Луге мы встретили Псковскую десантную дивизию, которая, доехав до Гатчины, возвращалась в казармы, Я, пыля по обочине, высунул в окно левую руку, составив знак «виктория» и видел, что солдаты и офицеры, сидевшие на броне боевых машин отвечали таким же приветствием.

21 августа 1991 года был одним из самых счастливых дней моей жизни.

Через день я уже стоял на площадке перед зданием Пушкинской администрации и смотрел, как на флагштоке поднимают трехцветный российский флаг.

- А флаг вы откуда взяли? – спросил я Бориса Львовича Блотнера, без участия которого в то время не обходилась ни политическая, ни экономическая жизнь нашего города.

- На швейной машинке сшили, из трех кусков ткани, - ответил он.

Так над городом Пушкиным впервые после утраты имени «Царское село», был поднят трехцветный российский стяг.

А через год Санкт-Петербургу было возвращено его историческое название.

 

 

Затем, в течение 1992 года, произошло несколько событий, которые радикальнейшим образом изменили всю мою жизнь.

Первое по значимости событие – это мое знакомство с Валерией. Произошло это летом 1992 года и всё, что связано с этим событием не может быть пересказано в этих фрагментарных записках.

В том же году мне на глаза попалась небольшая заметка о том, что известная (на тот момент) инвестиционная компания намеревается осуществить выпуск облигаций и, тем самым, получить в свое распоряжение самые дешевые заёмные средства. Идея была хороша и, как бы сказали сейчас, креативна.

У «Управленческих систем» на тот момент уже был в аренде продовольственный магазин «Стрелец». Вот я и предложил продавать в «Стрельце» как бы ценные бумаги, а вырученные деньги направлять на инвестиции в магазинную торговлю, чтобы полученной прибылью делиться с теми, кто решится приобрести наши ценные бумаги.

Весной девяносто второго года законодательство о ценных бумагах было путаным и непоследовательным. Одно было понятно, что выпуск облигаций надо каким-то образом регистрировать, но закон не запрещал торговать другими «ценными бумагами» и я предложил назвать наши «бумаги» обязательствами и продавать их в продовольственном магазине, объяснив покупателям «обязательств» на что именно пойдут деньги покупателей.

Первого сентября девяносто второго года мы, поместив несколько объявлений в местной «Царскосельской газете», открыли торговлю «обязательствами».

Вспомним, что с начала девяносто второго года по предложению Егора Гайдара в России начались реформы, а первым актом процесса было освобождение цен на все продукты и товары.

Очень быстро пустые прилавки заполнились товарами, однако цены выросли в десятки раз. В стране был включен печатный станок, и инфляция составила сотни процентов в год. Обычные люди, не решаясь купить себе необходимое по немыслимой цене, были озабочены тем, чтобы сберечь от инфляционного вала свои сбережения. Получалось, что мы своими «обязательствами» предоставляли им реальную возможность уже через три месяца возвратить вложенное с приличными процентами.

Кроме того, наши «ценные бумаги» оказались успешными ещё потому, что никаких МММ и «Хопров» тогда еще не существовало, и непуганый обыватель был готов отдавать деньги любому, кто сумел внушить хотя бы каплю доверия. «Ах, обмануть меня несложно – я сам обманываться рад» - эти слова Пушкина являются пророческими не только в отношении любовного обмана.

В первый день нашей «бумажной» торговли в комнату, где происходил обмен настоящих денег на трехмесячные «обязательства», приехала бригада петербургского «Пятого канала» и известный петербургский тележурналист, тогда еще худой и молодой, сделал хороший репортаж, после чего сильно возросла вера людей в нашу затею. За первый месяц нашей затеи мы продали «бумажек» на девять миллионов рублей, что по тем временам было очень приличной суммой.

Обязательства должны были быть выполнены через три месяца путем их выкупа по цене, если я правильно помню, в полтора раза превосходящей цену их приобретения. То есть – мы размещали «ценные бумаги» сроком на три месяца под двести процентов годовых.

Но, поскольку мы продолжали продавать эти «бумаги», то на их выкуп направлялись деньги, которые выручали от продажи новых обязательств. Через три месяца «обязательства» заменили векселями, что, впрочем, ничего не изменило в отношениях с держателями бумаг. Одни обязательства обменивались на другие, задолженность росла и, тем самым, строилась классическая пирамида, которая рано или поздно должна была рухнуть и похоронить под собою её создателей.

Вначале мы об этом не задумывались - время тогда не располагало к размышлениям: все очень быстро менялось. Роман Гольдман стал называться президентом «Корпорации «Управленческие системы», и не уставал повторять, что иметь деньги – это не главное, а главное – это хорошая кредитная история.

Осенью девяносто второго года мы придумали чековый инвестиционный фонд, который назвали «Царскосельский». Второго января 1993-го года я обменял свой ваучер на акцию чекового фонда, став его вторым акционером.

В феврале девяносто третьего года мы с Лёней отправились в здание администрации района, где тогда работала Валерия, чтобы предложить ей стать управляющим чекового фонда. Конечно, никто из нас не имел никакого опыта, а тот минимум, который давали специализированные двухнедельные курсы, не мог восполнить дефицит знаний. Поэтому действовали мы по наитию, но так работало в то время большинство наших коллег.

Вскоре после «Царскосельского фонда», которым талантливо руководила Валерия, нам отдали в управление еще и «Фонд Преображенский». Оперируя двумя фондами, мы стремились участвовать во всех интересных аукционах, на которых за ваучеры продавались акции приватизируемых предприятий.

Конечно же, никакого анализа покупаемых предприятий мы не проводили потому, что делать этого не умели, тем более, что информация об этих предприятиях была неполной и необъективной. Как правило, мы не знали, кто именно интересуется тем или иным предприятием, поэтому действовали наобум, порой «вламываясь» со своими чеками в аукционы, на которых нас никто не ждал.

Так мы в июне девяносто третьего года приобрели довольно приличный (процентов, кажется, пятнадцать) пакет акций торгового предприятия «Мебель-маркет».

Попыток продавать акции, приобретенные на чековых аукционах, мы не ещё делали, и предложений такого рода до «Мебель-маркета» нам никто не делал. В то время никто еще не умел продавать и, тем более, покупать акции, выпущенные в бездокументарной форме.

Но вскоре после аукциона нам не позвонил коммерческий директор АООТ «Мебель-маркет» с предложением продать ему приобретённые акции предприятия.

На следующий день Валерия и я собрались поехать к покупателю, чтобы договориться о сделке. Приличной машины у нас тогда не было. Более или менее приличная машина была только у Лёни: «Форд Капри», купе красного цвета, спортивного вида и девяти лет эксплуатации. Но выглядела машина очень неплохо. Тогда автомобиль был важным индикатором положения человека в обществе, хотя бы потому, что автокредитов ещё не существовало, и если человек мог позволить себе приличный автомобиль, то, значит, что у этого человека были деньги.

На задворках Дальневосточного проспекта мы отыскали складской комплекс «Мебель-маркета» и припарковались около грузовой эстакады, предназначенной для грузовых автомобилей. Несмотря на будний день, на складе никакого шевеления не наблюдалось, что, в целом, соответствовало ситуации в стране.

Несмотря на видимое отсутствие деятельности на предприятии у коммерческого директора «Мебель-маркета», к которому мы направлялись, оказались хорошо обставленный кабинет и личная секретарша, очень вышколенная и называющая имя и отчество своего шефа с неуместным для его небольшой должности пиететом.

Нам было предложено подождать и угоститься кофе и шоколадными конфетами.

Вскоре появился и сам хозяин, Анатолий Эдуардович Сердюков: молодой, немногим более тридцати лет, черноволосый и оживлённый.

Он был готов приобрести пакет акций «Мебель-маркета», который мы получили на чековом аукционе. Когда же мы обо всем договорились, хозяин кабинета, вышел проводить нас на эстакаду, чтобы взглянуть на наш автомобиль. Это был момент истины, ведь Сердюкову предстояло решиться на сделку и отдать свои деньги.

- О, какой у вас замечательный автомобиль, - сказал Сердюков и прищелкнул языком. С расстояния в тридцать метров наш красный «Форд», действительно, неплохо смотрелся.

Эту сделку с Сердюковым мы совершили, и, после этого, заключили еще множество сделок такого рода.

А Анатолий Сердюков, купив наши акции, вскоре стал генеральным директором «Мебель-маркета», затем ушел в налоговую инспекцию и, через несколько лет, возглавил налоговую службу страны, а в 2007 году стал первым гражданским министром обороны.

Впрочем, будучи гражданским человеком, Сердюков как министр обороны ежегодно в День Победы принимает парады на Красной площади. На экране телевизора видно, как открытый лимузин с министром обороны объезжает строй участников парада. Время от времени, автомобиль останавливается и Сердюков громко приветствует солдат и офицеров, стоящих в строю на Красной площади.

А недавно в Крыму, в Ливадии, мы наблюдали картину, живо напомнившую парады на Красной площади.

По дорожке, забитой припаркованными автомобилями и толпами экскурсантов пробиралась потрепанная «Волга» с багажником на крыше. К багажнику был привязан кусок фанеры, на котором стояла небольшая лохматая собачонка и по-хозяйски рассматривала публику.

«Волга» время от времени притормаживала и тогда собачонка коротко лаяла, точь-в-точь как это делал Сердюков, приветствуя войска, построенные для парада.