Соседский петух возвестил о наступлении раннего утра. Настолько раннего, что я не открывая глаз, перевернулась на другой бок, пытаясь вернуться в уютный мир сновидений. Голосистый кочет прокукарекал повторно, более заливисто, словно пытался докричаться до самых окраин мирно спящей деревни. Третье, контрольное «кукареку-ууу», не оставило мне ни малейшего шанса на продолжение сна в начале шестого утра.

Ну что ж, петух «сказал» – утро, значит – утро! Прихватив джезву с горячим ароматным кофе, я вышла на террасу.

 

— Привет дачникам! – поздоровался со мной Пашка, – смотрю, ты тоже «пташка» ранняя.

— Привет, – помахала я рукой соседу, щурясь от яркого утреннего солнца, и подтвердила его «догадку» – ранняя… петуху вашему спасибо!

— Да, он у нас горластый. С ним точно не проспишь! – гордо сказал сосед, словно речь шла об уникальных швейцарских часах, а не о петухе вовсе.

 

Я предложила Пашке чашечку кофе. Он отказался, ссылаясь на уйму дел, которые нужно успеть сделать до отъезда на работу. И скрылся за дверью стойла, где его приветствовало протяжное – «му-ууу».

В утренней тишине послышалось звонкое дзиньканье упругих струй молока о ведро. Вскоре, что-то дожевывая, вышла сама молочная кормилица, подгоняемая Пашкой. Она присоединилась к малочисленной компании своих сородичей и под резкий свист кнута пастуха деда Егора, переваливая свое неуклюжее тело с боку на бок, поплелась вдоль улицы.

 

*

Я с улыбкой вспомнила историю появления коровы у соседей. В прошлом году Пашка хотел купить машину, а то его старенькая «Нива», так и гляди, рассыплется на ходу. Скопил денег, по объявлению нашел подходящий вариант, и по цене договорился. А Рая, невзирая ни на какие уговоры мужа, решила потратить деньги с большей пользой – купить корову.

— Вот ещё! – возмущалась Раиса, – всяких баб катать на машине! Корова куда полезнее для хозяйства будет.

— Раечка, какие бабы?.. – беспомощно разводил руками Пашка.

И вскоре соседи мои стали обладателями Лады – коровы, названной в честь неосуществленной Пашкиной мечты.

 

*

— Тю-тю-тю-тю… – позвал Пашка курочек, которые шумно квохча, и расталкивая друг друга, принялись за трапезу.

 

— Коси коса, пока роса! – бодро прокричал Пашка в мою сторону, закидывая себе на плечо ту самую косу, – а ты все кофеём балуешься?

— Балуюсь, – поддержала я разговор.

 

«Динь-динь-динь» – звонким эхом летели по округе удары отбиваемой Пашкой косы.

 

«Вшить-вшить» – слышался громкий шёпот скашиваемой травы.

 

А в зарослях черемухи какой-то юный птах упражнялся в певческом искусстве.

 

Я с удовольствием вдыхала свежий аромат утра, наслаждалась рассветом и внимала звукам просыпающейся жизни.

 

Страшно представить, что всё это блаженство я могла потерять! Судьба дома после смерти бабушки решилась в одночасье – продать. Приехал риэлтор – по-деловому хмурил брови, заглядывая за каждую дверь, повздыхал, откашливаясь в сторону… И предложил значительно заниженную цену от изначальной.

***

— Анька, ты же выросла в этом доме! Как у тебя сердце не выпрыгнет от решения такого – продать?! – сокрушался сосед.

— Паш, за домом следить надо, а мы раз в месяц, и то в лучшем случае, приезжем сюда…

 

Пашка, с мальчишеским максимализмом, но как взрослый муж, накинулся на меня с возмущениями:

— Да что же это вы свою историю продать-то хотите?.. Эти дома наши деды строили, о своих потомках беспокоились – о нас с тобой, между прочим! Наши родители здесь выросли, и нас с тобой родили, тоже здесь. А где сейчас твои и мои дети?

 

(Известно где! Где-то носятся с деревенской детворой… Не успели в деревню въехать, чуть ли ни на ходу повыскакивали из машины.)

 

Мне вспомнились свои детские годы, когда мы с Пашкой и целой ватагой парней и девчат бегали на речку купаться, в лес за ягодами и грибами, совершали набеги на чужие сады (ой, да, был грех, чужие яблоки почему-то казались вкуснее, чем свои собственные). А зиму проводили в сугробах за задними дворами. Какое было счастье преодолевать снежную целину! Бабушка меня сначала веником-голяком от комьев снега отряхнёт и, якобы с удивлением, скажет:

— Ой, и вправду – моя внучка! – тем же веником, шутя, шлёпнет по мягкому месту, облачённому в панцирь заледеневших штанов, – бегом переодевайся и на печку лезь греться!

 

Ком ностальгической грусти, словно аллергический приступ, сковал грудь, в носу защекотало, глаза заслезились.

 

Пашка, не унимаясь, продолжал:

— Городской себя возомнила! Как же, в двадцати километрах от деревни живёшь, калоши грязные в угол поставила, туфли на шпильках натянула и поцокала в городскую-то жизнь.

 

Вот интересно! Когда-то Пашка был совершенно иного мнения. Родилась и жила я в городе, но у бабушки (папиной мамы) в деревне проводила почти все выходные и каникулы. Помнится, было мне лет десять (Пашка на пару лет старше меня), повёл он меня на рыбалку. Я вся такая вооброжулистая, в красивом платье, в гольфиках белых и босоножках, бегу за ним по лесной тропинке, спотыкаясь по корням и от кустов крапивы едва увиливаю. А мысль, меж тем, так и навязывается на язык – позвал с собой, значит, нравлюсь я ему. Ну и, продолжая спотыкаться, прямо «в лоб», точнее вдогонку ему, и спрашиваю:

— Па-ааш, а ты на мне женишься, когда я вырасту?

— Вот ещё! – мгновенно, словно ожидая моего вопроса, ответил Пашка, – мне баба деревенская нужна. А ты чего, не прикрикнуть на тебя – сразу в слёзы, червяков и лягушек боишься...

Немного подумав, добавил:

— Через ручей перенести, на дерево подсадить, на санках покатать – пожалуйста, но жениться – нет.

 

Пашка так убедительно и совсем не обидно отказал мне в женитьбе, что я больше и не помышляла выйти за него замуж. А для него и по сей день осталась городской соседкой своей «в доску».

***

— Понимаешь, Паш, в чём дело, – взял слово мой муж, доселе молчавший, – в ремонте дом нуждается. Нанять работников – денег у нас нет, а сами не умеем не черта и ничего!

Пашка оживился:

— Да вопрос на один перекур! Неужели, я по-соседски не помогу?

 

Саня с Пашкой оживлённо заговорили о переборе полов, замене венцов и прочих, наверняка, очень важных вещах, но мне совершенно непонятных. Саня с азартом вникал в суть, задавал кучу блиц-вопросов, на которые получал блиц-ответы.

У меня текли слёзы.

— Ну вот! Ёлы-палы… – проговорил Пашка, указывая на меня свободным жестом ладони, – и жену поменяй, от этой столько сырости!

Неуклюже обнимая меня, Пашка, не умея успокаивать женщин, насколько можно ласково проговорил:

— Ты, Анька, не ной! Мозгами своими белокурыми пошевели, да пойми – продаёшь-то своё, а покупаешь чужое!

 

— А тебя, – резко проговорил Пашка, указывая в область солнечного сплетения моему мужу, – к рыбалке приобщу! Только ты это… Подштанники свои с голыми коленками поменяй. А то выглядишь, как пи…, ну, этот – пижон, прям!

 

Полночи мы с Саней и сыновьями перебирали старые фото, с которых из далёких времён смотрели на нас такие родные глаза. В каждом взгляде одобрение и благодарность. А я чувствовала на себе ответственность за историю своей семьи.