Ты родился, как ночами писаный роман, – завернутый в нежность ожидания, с боязнью остаться недоношенным. Твоя мать обрела смерть в траве цвета ее глаз. В этой же траве ты появился на свет, и потому твои волосы пахнут землей, в которой она растет. Это твоя земля от реки до горных верхушек, скребущих небо и дно твоего сердца. А сердце твое бьется в ритм с подземными толчками, которые сотрясают землю, запах которой был запахом волос твоих дедов. Когда небо становится ниже, ты становишься ближе к вечности. Ты бежал босиком с закрытыми глазами, и бег твой закончился, когда ты упал в глубокую черную яму. Боль в твоих переломанных ребрах сдавила грудь, и ты был близок к дедам твоим. Как деды твои ты стал понимать, как глупо закрывать глаза и бежать, перепрыгивая истину. Ты стал смотреть на вещи другими глазами, пробовал называть их другими именами, думал другими мыслями. Ты тщетно боролся с твердость лбов, в кровь разбивая свой. Ты надеялся заглянуть в будущее, осознавая, что прошлое неотчуждаемо. Ты стал самоуверен, осознавая, как хрупка твоя самоуверенность. Ночью к тебе являлись красные демоны, в образе огненных вспышек, кровяных потоков и маковых лепестков. У демонов этих нет ничего общего с твоим Богом, в имени которого четыре буквы, и никто из сидящих на коленях и кланяющихся этому Богу не знает эти буквы, кроме первой. Ты хотел учиться, но студентом не стал. Ты испытывал терпение и удары. Ты учил язык своего кочевого народа, внемля его из уст чернобородых ученых мужей. И все чаще ты слышал в их речах лишь первую букву имени твоего Бога – алеф. Ты рос также быстро, как растет птенец орла, живущего в горах, которые скребут сердца матерей твоего народа. Ты понял, что, зная первую букву имени твоего Бога, не нужно знать остальные, потому как алеф и есть безграничная, чистая божественность. Ты размышлял так: “ Что-то должно отличать верблюдов от тех кто, их пасет”. Ты прикладывал ухо к колонне, одной из тех, что окаймляют храм твоего Бога. И тогда ты мог слышать гул движения вселенной. Ты взошел на дивную гору, оставив у ее подножья свои сомненья. Долго смотрел в глубину неба. Ты кричал: «Не сгибайте мою свободу!». Но разорванная грудь издавала лишь хрип |