Швейцария, 1905-ый год. Вроде бы лето, но ознобом колотит, как работника гидравлического пресса. Утро ловит улыбки пригородных жителей кантона Во с присущим всему швейцарскому постоянством. Пора разыграть партитуру кожаных ниток ладони. И это в воздухе. Этим даже воняет. Лишь только желтые стрелы подернули листья белых яворов солнечным цинком, и ветер опустошил пространство, лишил его внятных звуков. Из пасти уродливого крестьянского дома, побагровевшим, и вымоченным в слюне языком, повисла вымощенная щебнем тропинка. Изнанка. Обезумевшая правда. На кирзовой поверхности эпидермиса заднего двора почти червяково тело в гладкости колец. Звали его Джин Ланфрей. Это был не старый еще и полный сил 45-летний фермер, каких много было в то время не только здесь, но и по всей Европе, не порабощенной пока еще окончательно игом индустриализации. Его обнаружили соседи в луже блевотины и крови, удивленные, что тот не занят работой на ферме по обыкновению. Джин чуть не задохнулся рвотными массами, и непременно сделал бы это, если бы двое полицейских запоздали вытянуть его из лап асфиксии. От потери крови он тоже не умер. Это была не его кровь. Я пытаюсь представить очерченную рукой дьявола мизансцену. Картинка, быть может, жжет сетчатку глаз убиенных. Я пытаюсь понять самоисключение, отраженное от лиц, покрытых с изнанки серебром, тех двух служителей закона. А может, они уже ничто не отражают? Порожние физиономии, через поры которых сочится воспитанное временем безразличие, взаимное отречение с происходящим. Я чувствую боль, право на которую оспорил сон. Две девочки и мать в кровавой купели. Джин стрелял в них из ржавой берданки, пока в них сохранялось что-то от человека. Человеческое было изгнано. Из себя? Еще одна стрела пущена в яблочко триумфа Видока. Полигон криминологической мысли. Устройтесь поудобней, конспектируйте Великую Историю Аффективных Преступлений. Любовь к абсенту не имеет ничего общего с абстиненцией. Джин заливал горло. Что делал пейзане в пятом колене в армаде богемных абсентщиков? Мир вроде еще качается колыбелью под тихое тиканье часов престижных марок, погрешность которых 1 доля секунды на 13 лет; (Интересно было бы измерить погрешность человека.); погремушками играя, вождь мирового пролетариата обмусоливает соску революции; Или это смертный одр искусства? Да, что, черт возьми, пошатнуть способно стабильность кредитной системы вывесившей на груди отполированный орден нейтралитета крохотный, но сильной страны? Европе нужен европатолог. Судьи в Лозанне все как один ищут оправдание моральной нестойкости Линча. Или своего безбожного страха общественной мести. Общество куда более сильный Бог. Настолько, насколько может быть сильна электронная таблица, в которой все вроде бы уже имеет название. О, Боже, отними руки у жалких инициаторов. Простых людей больше нет. Есть только отношения. Линнея в мавзолей! Ясперс недосчитался еще пары осей. Я вписал тебя в эту картинку. Ты была в ней, в мире, где всевышний - талантливый повар судеб. Там - ты мать двоих детей, и третьего во чреве носишь. Или этот плод и есть ты? - всего лишь набросок еще одной новой жизни. Быть лишь намеком на жизнь, и уже оставлять следы на поверхности вселенной - это ли не вечность, это ли не то, к чему тебе так хотелось стремиться. Мать - это ты; не родившееся дитя - это ты. Ты - направление, ты пуповина, "гимен", вульва, ты плацента, ты послед, как у бурятов зарытый в землю. Ты соединяешь одну бесконечность с бесконечным числом бесконечностей. Не легче ли тебе сейчас жить лишь в моих фантазиях, быть лишь моей фантазией. Теперь Я твой всевышний. Я на страже тебя. Я хранитель, я не какая-то память, которая тоже боится гнить и разлагаться. Рождение отняло у тебя возможность быть зародышем в чреве, смерть - быть матерью. Я вписал тебя в эту картинку. Я готов вписать тебя в миллионы таких картинок, миллионы раз пересказанных. Сказание должно стать выкупом за бессмысленную смерть. Сказание должно родить бессмертный смысл. Стать эпосом - мечта каждого смертного. Но должен ли я найти рядом с тобой в этом эпосе место, или мне предстоит исчезнуть, на что обречен каждый автор? Это ли мое добровольное стирание? *** - Кажется, ты отогрела крылья. А липкость на пальцах отливает вкусными картинками. Я кусаю ее, кусаю, и тебе все теплее. Но лучше жить дальше. Пусть мигает сзади и не слепит глаза. Перестать ловить души на крючок, медленно вытягивать их через рот, обсасывая, - вот дело утонченной гуманности. Наступи же на хвост, пойдем вперед. |