— А что на свете самое—самое… зелёное?!

— Самое-самое зелёное — это… это вот этот зелёный жук! — папа указал пальцем на переливающегося изумрудного жука, только что севшего на цветок пиона на клумбе перед крыльцом. Жук приземлился с ходу, без манёвров, и цветок немного покачивался пока гость укладывал крылья.

— Ух ты! Правда…— согласился Тёма,— а тогда, что такое самое-самое быстрое?

— Самое быстрое — это мысль.

— Как это — мысль?

— Очень просто. Ты за сколько минут до магазина добежишь?

— Я быстро добегу, за минуту!

— А я только подумаю о магазине и считай уже там. Я так и на Луну могу — раз, подумал, — и на Луне. Понятно?

— Понятно. А тогда скажи мне папа… — а что такое самое-самое… непонятное?

— Самое непонятное — это невидимый человек.

— Какой ещё невидимый человек?

— Точно не скажу какой. Каждый представляет его по—своему. Мне про него рассказывал мой отец — твой дедушка, когда я был маленький.

— Так может его и нет — этого человека? А какой он — расскажи?

— От точно есть. Я его много раз слышал. А увидеть его нельзя. Он же невидимый.

— Это страшная история, да? Как про привидения?

— Страшная? Не знаю. Кому как. Для тебя, наверное, нестрашная. Ладно, я расскажу. Мы с тобой сидим сейчас совсем как я когда-то со своим отцом. Только тогда мы сидели не на ступеньках а на лавочке в саду…

 

Папа замолчал ненадолго собираясь с мыслями и продолжил:

— Дело было осенью, в конце сентября в воскресенье. В тот год я как раз пошёл в первый класс. Мы позавтракали и мама попросила нас с папой сходить на рынок. “Сходите, — говорит, — купите…”, – слушай, а я и не помню уже, что нужно было купить! Давно это было… Мы решили пойти пешком, через парк, а не ехать на троллейбусе. Погода стояла хорошая. Мы шли по дорожке среди каштанов и клёнов, я играл в футбол каштановыми ядрышками и пинал опавшие листья, а папа, как и положено папе, шёл спокойно и думал о чем-то взрослом. Шёл, шёл и говорит: “Давай-ка присядем на лавочку, мне у тебя спросить кое-что нужно”. Мы сели. Папа продолжает: “Вы с Юрой Быстрицким друзья?” Я говорю: “Да, друзья”, — тихо говорю, потому что догадался в чем дело.

 

Юра Быстрицкий жил в соседнем доме. Мы вместе играли во дворе, вместе ходили в школу и из школы. Но учились в разных классах. Я в “Б”, а он — в “А”. Однажды, после последнего урока, мы бежали наперегонки по коридору к выходу из школы, я — впереди, Юрка — за мной. Я повернул за угол и столкнулся с вахтершей. Не успел увернуться. А в руках у неё были ведро и швабра. Ведро опрокинулось, но я успел убежать, а Юрка попался. Вахтерша схватила его за ухо и заставила собирать тряпкой разлитую воду. Я стоял за дверью и смотрел в щёлочку как Юрка отдувается. Он на меня не обиделся, — не повезло, что поделать, он вообще добрый парень был.

Потом мы выбежали во двор и решили немного погулять возле школы. Мы нашли на заднем дворе старый порванный ранец и устроили ему расстрел. Подкидывали его вверх и бросали в летящую мишень каштаны. Каштанов на заднем дворе не было, мы случайно нашли там несколько штук, а потом перешли к площади перед парадным входом. Там росли два здоровенных каштановых дерева. И вот, Юрка подбрасывает в очередной раз ранец, а у меня патроны кончились. А рядом со мной камешек лежит, очень удобный. Я схватил его и кинул. И промахнулся. То есть, не попал в ранец. Но зато попал в школьные часы над входом. Стекло разбилось со звоном, мы перепугались и бросились бежать. А вахтерша, та самая, нас заметила. Я, когда бежал, видел, что она стоит в дверях и грозит нам вслед.

На другой день к нам в класс зашли завуч и вахтерша. Посмотрели на нас и ушли. Видно вахтерша плохо меня запомнила. Зато Юрку она запомнила хорошо. По дороге домой он рассказал мне, как его допрашивали, и что его маму вызвали в школу. Отца у Юрки не было.

 

И поэтому я отвечал отцу тихим голосом, потому что стыдно было за эту историю.

А папа продолжает: “Ты похоже, догадался, почему я спрашиваю. Что думаешь делать? У твоего друга неприятности. Он не виноват, а неприятности — у него”.

Я молчу, глаза в землю. А папа: “Ты чувствуешь, что на тебя сейчас кто-то смотрит?”

Я говорю: “Да”.

И правда, такое чувство, будто кто-то на меня пристально смотрит. Даже под ложечкой холод. А рядом никого, только мы с папой.

Тогда папа говорит:

– Это твой невидимый человек смотрит. Он всегда рядом. Он сейчас плачет, наверное. Должен плакать ты, а плачет вместо тебя он. Потому что ему стыдно за тебя. Когда ему нечего стыдится, он внутри тебя и смеётся вместе с тобой. А когда ему стыдно, он уходит. Стоит в сторонке и смотрит. Ждёт пока ты исправишься. Я тебе ничего больше не буду говорить. Ты большой уже, многое можешь решать сам. Посоветуйся со своим невидимым человеком, что нужно делать.

 

Потом мы встали и пошли дальше. Я не помню, как мы возвращались и что было дальше в тот день. Но на следующий день я набрался храбрости, пришёл к завучу и рассказал, как все было. Потом мы с Юркой подошли к вахтерше, и я попросил у неё прощения. Ещё помню, что когда мы выбегали из школы, я увидел на часах новое стекло. И ещё я улыбался за двоих. За себя и за невидимого человека.

 

— Вот такая история. Так что страшный он или нет — невидимый человек, — решай сам. Я думаю, если его не обижать, совсем не страшный. Даже наоборот, лучший друг.

 

Тёма притих. Прислушался, присмотрелся к себе — не смотрит ли кто-нибудь на него? Вроде нет. Спокойно все. Разве что — мама вчера просила игрушки собрать, а он во двор убежал. Вернулся — игрушки уже собраны. А ещё — кашу не хотел есть, остатки в ведро выбросил, и сказал маме, что съел…

— Папа, а он всегда смотрит?

— Всегда.

— А когда же он спит?

— Он не спит.

— А с ним можно поговорить?

— Поговорить можно. Но обмануть его нельзя. Если будешь ему врать, невидимый человек может уйти насовсем.

Тёма помолчал ещё минутку, улыбнулся и сказал:

— Мой невидимый человек согласился со мной дружить. А ещё он сказал, что у меня самая-самая на свете добрая мама.