Жил-был художник. По правде сказать, для того, чтобы иметь право называться художником, нужно было состоять в гильдии королевских художников, а наш герой в ней не состоял. Королевство, в котором произошла эта история, было небольшим, но в нем было три главных королевских художника, один из которых был все же наиглавнейшим.

 

Они и учредили гильдию. Скажу по секрету, что главные художники уже давно не брали в руки кисти и карандаши. Вы, наверное, подумали, что они рисовали мелками или быть может углем? Вовсе нет.

 

Если выражаться точно, то кисти и карандаши они в руках держали довольно часто: у наиглавнейшего художника была специальная кисть с золотой ручкой, с которой он неизменно появлялся на приемах у короля, а у двух других главных художников были такие же кисти с серебряными ручками.

 

На собраниях гильдии они для убедительности всегда держали в руках кисти и карандаши, размахивая ими словно дирижерскими палочками или указывая как указками. Но наносить краски на холст или смешивать их на палитре, рисовать наброски на бумаге – нет, этого они давным-давно не делали.

 

Для этого существовали рядовые члены гильдии. А главные художники принимали заказы от короля и важных придворным вельмож, и потом торжественно вручали написанные картины заказчикам. А те заказывали все новые и новые портреты членов своих семей.

 

Писали портреты простые художники гильдии, причем среди них было очень строгое деление по рангам и ролям. Система рангов была разработана наиглавнейшим художником и строго соблюдалась.

 

Художник только что принятый в гильдию получал звание 7-ого карандаша гильдии. В дальнейшем за безупречный труд, примерное поведение и особые заслуги перед гильдией и королевством он мог получить звание 6-ого карандаша, затем – 5-ого и так вплоть до 1-ого карандаша гильдии.

 

После этого он мог стать 7-ой кистью гильдии, потом – 6-ой и т.д. Редко кто жил так долго и трудился так усердно, что добирался до звания 1-ой кисти гильдии, ведь художники даже в этом королевстве по своему внутреннему устройству сильно отличались от военных. Хотя дисциплина и порядок прививались им на еженедельных собраниях, но все-таки они оставались хоть чуточку, но творческими людьми.

 

Одна картина писалась обязательно сразу несколькими членами гильдии, потому что каждый художник специализировался на какой-то одной детали. Кто-то писал глаза, кто-то нос, кто-то уши. Были специалисты по рукам, причем одни художники рисовали только правые руки, а другие – только левые.

 

Таким образом, все картины были похожи друг на друга и не имели авторского почерка. Зато и не было обид среди заказчиков – знатных вельмож. Все были довольны, так ка портреты военного министра и его семьи были не хуже и не лучше, чем портреты, висевшие в доме министра финансов или министра наук.

 

Вот в таком королевстве жил наш герой. Так как он не состоял в гильдии и не писал коллективных портретов, то не пользовался соответствующими табелям о рангах привилегиями и не получал из королевской казны жалования, а жил бедно и скромно в маленькой комнате на чердаке.

 

Крыша дома, где жил художник, была наклонная двускатная, поэтому стоять в полный рост можно было только посередине комнаты. Зато из большого круглого окна открывался замечательный вид… на крышу соседнего дома. А справа вдали виднелись река и опушка леса.

 

А слева рос большой старый клен. Летом за зеленой густой листвой ничего не было видно, но поздней осенью, когда уже облетали все листья, и ветки еще не успевали одеться в белые пушистые снежные шапки, сквозь них была видна улица, на которой располагались разнообразные лавки, где днем всегда было оживленно от многочисленных покупателей.

 

Художник любил рисовать виды из своего окна. Им было написано много пейзажей в разное время года и дня, в разную погоду и с разного ракурса. И все эти картины передавали настроение художника.

 

Глядя на одну из них, ты сразу представлял себе, что сейчас художник стоял у открытого окна, вдыхал полной грудью аромат раннего лета, и взгляд его с оптимизмом был обращен на улицу. Другая создавала ощущение легкой неуверенности, но готовности к переменам. В третей угадывалось, как художник сидел у окна, кутаясь в шерстяной шарф, и грустно смотрел на капли стекавшие по стеклу.

 

Также художник любил составлять разные натюрморты, и рисовать сочные спелые фрукты, цветы и всякие забавные предметы.

 

А еще художник любил рисовать сказочных персонажей – Бабу-Ягу, летящую над лесом в своей ступе на фоне ночного неба; богатыря, сражающегося со Змеем-Горынычем; фею, которая, касаясь волшебной палочкой различных старых и некрасивых предметов на картине, превращала их в новые: яркие и блестящие.

 

Но самым любимым персонажем был благородный рыцарь, скачущий на коне. Было видно, как развевается от быстрой езды лошадиная грива, всадник прижимается к ней и его кудри тоже развеваются на ветру. Или вот тот же юноша на берегу реки, только что спешился, чтобы дать коню напиться. А здесь он, выпрямившись в седле, неспешно проезжает по улице города.

 

Но везде главный герой – молодой красивый рыцарь был, безусловно, один и тот же человек. На голове у него всегда была широкополая шляпа с плюмажем, а на плечи накинут черный плащ с вышитым изображением дракона.

 

Ах да, я, кажется, позабыл сказать, что художником был, точнее, была молодая прелестная девушка с большими зелеными глазами и золотистыми волосами. Быть принятой в гильдию королевских художников у нее не было никакой возможности – в гильдию принимали только мужчин, а поэтому и надеяться на хороший заработок от своих картин ей не приходилось. Она писала их просто потому, что ей это нравилось.

 

Был один заморский купец из другого королевства, который приезжал примерно раз в три месяца и забирал у художницы все картины, которые она готова была отдать, и платил ей за это деньги, правда, не очень-то много. Он же был настоящий купец, и знал толк в деньгах, поэтому всегда покупал гораздо дешевле, чем потом продавал.

 

А золотоволосая художница не торговалась и отдавала свои замечательные картины за ту цену, которую назначал купец. Только картины с рыцарем она не хотела ни за что отдавать – они висели в ее комнатке на стенах или, можно сказать, на потолке – вы, ведь, помните, что жила она на чердаке, под наклонной крышей.

 

Иногда купец привозил ей в обмен на картины, что-нибудь из одежды или недорогие украшения. Однажды купец появился в ее комнате в начале лета. Она услышала его шаги. Купец был большой грузный человек, поднимался он медленно, и ступени лестницы, которая вела на чердак, каждый раз протяжно скрипели, когда он шел по ней, как бы жалуясь друг дружке на такую тяжесть – лестница ведь была уже старенькая.

 

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, купец распахнул ее, заполнив собой весь дверной проем:

 

- Добрый день, mein lieben Maler1.

 

- Здравствуйте, господин Кауфман. Как добрались? Сколько дней были в пути?

 

- Ах, my doll of the golden hair2, я, ведь, все время в пути – волка, как говорится у нас, ноги кормят. А дороги после зимы отвратительные – трижды застревала моя двуколка. Дважды чинили колеса. А один раз нарвался на засаду лесных разбойников.

 

- О, ужас, как же Вы спаслись от них?

 

- Пришлось биться, - отвечал великан-купец. – Они, шельмы этакие, перегородили дорогу толстым деревом, и когда я вылез, чтобы отбросить его с дороги, для меня ведь это раз плюнуть, как выскочили эти башибузуки из чащи. Тут-то началась потеха.

 

- А их было много?

 

- Да нет, не очень - десятка полтора. Считать-то мне их было некогда – только успевай молотить. Кулаки я, значит, разминаю – супостатов швыряю, кого вправо, кого влево, чтобы беспорядок под ногами не создавали. Так бы их всех по кучкам и разметал, ежели бы они вдруг враз на меня втроем со спины не накинулись. Стал я крутиться, чтобы отцепились они да в разные стороны разлетелись, и, надо ж тебе, таки споткнулся об одного из поверженных. Тут они на меня и насели. Двое мне руки за спину крутят, а третий, вижу краем глаза, занес палицу, чтобы мне по голове со всего маху вдарить…

 

- Ай, да как же так можно?

 

- Можно-то оно можно, да только не свезло ему. Занес он дубину над головой, а в этот момент его вдруг будто змея кольцом вокруг шеи как скрутит, да как дернет – прям из сапог и выдернула, как морковку с грядки.

 

- Что же это за змея была? – воскликнула Нести, так звали нашу художницу.

 

Купец каждый раз рассказывал ей о своих схватках с врагами.

 

- Уж не медной ли горы хозяйка?

 

- А то вовсе и не змея оказалась. Это всадник на коне своим хлыстом так позабавился. Издали накинул петлю, как лассо на шею извергу, да и дернул, так что тот со своей палицей на три метра от меня отлетел. Два других разбойника от неожиданности хватку-то поослабили – тут я их и стряхнул с себя, словно пыль с камзола. Вскочил на ноги, хотел спасителя поблагодарить, да его уж и след простыл. Вот такая история.

 

- Ну, а чем ты меня порадуешь после дороги нелегкой, расскажи? – добавил купец. - А лучше, покажи.

 

У Нести была недавно законченная картина с видом на улицу и на клен, росший за окном. Кленовые листья на картине были еще молодые свежие едва распустившиеся, и, глядя на них, в пальцах возникало ощущение как от прикосновения к молодым еще клейким настоящим листочкам.

 

Солнечные лучи на картине пробивались сквозь листву. И это были именно те весенние солнечные лучи, которым радуется все живое, истосковавшееся по теплу и свету, так отличающиеся от палящих июльских лучей, от которых хочется укрыться в тень, и от которых трескается, жаждущая влаги земля.

 

- Ух ты, вот это хорошо. Таким я еще твой клен не видал – смотрю на него и вспоминаю себя в семнадцать лет. О, а это что за картина? – он взял в руки картину стоявшую на полу у окна.

 

- Кто это? Не может быть! Да это же мой спаситель! Хоть я и не мог разглядеть его хорошенько, но светлые кудри, тонкий нос, правильный овал лица и благородство осанки точь-в-точь как у него. Мне нужна эта картина!

 

Это была последняя картина про рыцаря. На ней он усмирял своего коня, который встал на дыбы, словно увидев какую-то опасность.

 

- Нет, Вы же знаете, что я оставляю себе эти картины, - поспешно отвечала Нести, и румянец выступил на ее щеках.

 

- Да как же ты не понимаешь – это же мой спаситель, а я ни имени его не знаю, ни словом с ним не обмолвился! Нет-нет, она мне очень нужна – я заплачу тебе за нее в 2 раза, нет в… , – он уже было хотел сказать в 3 раза больше, но торговец, сидевший в нем, сдержал его, и он сказал: - Даю в два с половиной раза больше, чем обычно.

 

- Деньги тут ни при чем, - отвечала Нести, - эта картина дорога мне самой.

 

Купец не был бы купцом, если бы так быстро сдался и отступил от задуманного, и он сказал:

- Ну, Нести, я очень прошу Вас. Ты ведь сможешь нарисовать себе рыцаря еще раз, их у тебя и так немало.

 

- Боюсь, что не смогу. Этот образ мне иногда снится, и, проснувшись утром, я рисую его именно таким, каким увидела во сне ночью. Это невероятно, но все эти картины с рыцарем мне сначала приснились, а потом наутро я просто рисовала то, что видела – и видела я его так же отчетливо, как клен за окном.

 

Но купец не сдавался:

- Ну, не упрямься, он еще приснится тебе, а я в придачу дам тебе замечательное алое платье, которое я вез для дочери главного казначея. Ну-ка, примерь его немедленно, - с этими словами он вытащил из своего баула коробку с платьем.

 

- Переодевайся, а я подожду на лестнице, - он скинул крышку с коробки и поспешно попятился за дверь.

 

Нести посмотрела на платье – оно было яркое, атласное с бантом сзади на поясе, рюшечками на подоле и вышивкой на воротничке. И ей, конечно же, захотелось его примерить. Нести провела по платью рукой, и мурашки побежали по коже – до того ткань была гладкая.

 

Когда купец распахнул дверь, то он аж зажмурился: ослепительно хороша была Нести в этом платье.

 

- Ты бы видела себя, - только и смог сказать купец.

 

Но у нее в комнате не было большого зеркала, такого, чтобы можно было увидеть себя в полный рост.

 

- Wunderbar, Bellissima3, невероятно, - восклицал купец.

 

- Нет, нет, - отбивалась Нести, - Я все равно не могу продать эту картину.

 

- Это платье сшито как будто для тебя, так что обратно я его не заберу. Я дарю тебе его, да, да, дарю, а в придачу еще и туфельки – к нему обязательно нужны красные туфли.

 

Платье действительно сидело на Нести, как будто было сшито специально для нее – нигде не давило и не топорщилось, а мягко и нежно облегало ее тело. Ей совсем не хотелось расставаться с ним, но она чувствовала, что не может, не должна продавать картину с ее рыцарем. Противоречивые чувства боролись в ней, она молчала, стояла, потупившись, глядя в пол, и не знала, что ей делать.

 

- Я подарю Вам эту картину - денег за нее мне не надо, - произнесла она, наконец.

 

Купец шел по улице очень довольный тем, что ему удалось заполучить портрет рыцаря. Купцы радуются в двух случаях: когда им удается что-нибудь продать, и когда им удается что-нибудь приобрести. И решил он зайти в кабачок, чтобы пропустить стаканчик-другой вина. Сел он за столик и прислонил картину к стене.

 

В кабачке в этот час было немного посетителей. Пока он пил вино, его внимание привлекли двое мальчишек, игравших в какую-то непонятную ему игру: они то исчезали из виду, то вдруг кто-то из них появлялся с другой стороны. Иногда они забегали в кабачок, опрокидывали стулья или прятались под столами – тогда кабатчик прикрикивал:

 

- Вот ужо, я вам.

 

Потом один из мальчишек, тот, что был в зеленых штанах с одной лямкой через плечо, залез на дерево, росшее у дома напротив кабачка, и пополз по толстой ветке, которая росла в сторону дома и близко подходила к открытому окну на втором этаже.

 

Купец стал внимательно следить за мальчишкой. А тот, отломав тоненький прутик, протянул его к подоконнику, пытаясь подцепить там какой-то предмет. Вот, кажется, ему это удалось, и он начал аккуратно тащить этот предмет к себе.

 

- Ух, ты, шельмец,- довольно добродушно пробормотал купец, разговаривая сам с собой, так как больше было не с кем: кабатчик был в это время на кухне.

– А куда интересно запропастился второй сорванец? - купец совсем упустил его из виду, пока наблюдал за парнишкой на дереве.

 

Вдруг зеленые штаны полетели с ветки на землю и вполне удачно приземлились, так как вместе с ними летел и их ловкий хозяин. В это же время из окна высунулась дородная тетка и завопила:

 

- Ограбили! Держите вора!

 

Мальчишка приземлился мягко по-кошачьи на все четыре лапы, быстро схватил что-то с земли и бросился наутек. Поминай как звали.

Тетка в окне все еще вопила:

 

- Ловите! Украл!

 

Стали отворяться окна, кто-то стал высовываться и спрашивать, что случилось, но народу в этот час на улице было мало, и паренек уже скрылся из виду.

 

Когда купец допил вино и, бросив на стол монетку, собрался уходить, то обнаружил, что картина, которую он оставил у стены… исчезла. Сначала купец прошелся по пустому кабачку, заглядывая под все столы, потом спросил про картину у кабатчика, потом еще раз вместе с кабатчиком обыскал все заведение и только после этого, уже совсем не так добродушно, проворчал:

 

- Вот ведь, шельмец!

 

Мальчишку в зеленых штанах звали Крысолов. Убегая, он успешно нырнул в один переулок, затем пробежал немного по кривой улице, свернул еще в один переулок, и тут он услышал знаком посвист своего дружка Дэймона.

 

- Смотри, что я раздобыл, - сказал Крысолов и разжал кулак. В кулаке было кольцо.

 

- Золотое?

 

- А то!

 

- А у меня – вот, - сказал Дэймон, показывая картину, украденную у купца.

 

- Здорово! Узнаешь, это же…, - но он не успел договорить, потому что Дэймон прервал его и завопил:

 

- Смотри, кажись, там едет король.

 

По широкой улице, к которой вел переулок, катилась карета короля, а по бокам ехала охрана верхом на лошадях.

 

- Айда смотреть!

 

- Бежим!

 

Королевская карета, запряженная четверкой превосходных лошадей, медленно и чинно ехала по улице. Король, отодвинув занавесочку, смотрел из окна кареты на свое королевство.

 

На улице собралась толпа зевак – вечное явление. Причем толпа эта состояла из двух частей: профессиональных зевак, состоящих на службе у тайной полиции – это и осведомители и те, кого тайная полиция держала на крючке по разным причинам.

 

Например, владелец маленькой лавчонки, торгующий книгами, который не доплатил налог в королевскую казну. Да и сделал-то он это, потому что из лавки у него украли несколько ценных экземпляров, и ему в тот момент нечем было заплатить. И так сплошные убытки.

 

А тут приходит к нему агент тайной полиции и говорит, что за это страшное преступление перед королевством, его надо бросить в тюрьму. Но он, такой замечательный человек, готов заступиться за бедного лавочника и уговорить сборщика налогов простить его и дать лавочнику еще немного времени, чтобы полностью расплатиться с казной, но за это, тот должен стать добровольным помощником тайной полиции и выполнять иногда его несложные поручения.

 

И таких помощников у тайной полиции было в королевстве пруд-пруди. Вот они-то и составляли первую половину толпы. Вторая половина состояла из случайных зевак, оказавшихся неподалеку или просто, увидевших толпу и из любопытства решивших, присоединится к ней.

 

Таких тоже было множество – ведь, глазеть, стоя в толпе, на украшенную золотом карету, на красивых гвардейцев, охраняющих короля, было куда приятнее, чем работать. Да и ощущать себя частью толпы, то есть быть таким как все, для многих зачастую бывает просто необходимо.

 

Итак, в этой разношерстной уличной толпе оказались и Крысолов с Дэймоном. В толпе стоял гомон – люди переговаривались, обсуждая достоинства кареты и лошадей:

 

- Ты глянь, какие колеса, на таких куда хошь уехать можно.

 

- А лошади видал, получше тебя одеты будут.

 

На лошадях были богато расшитые вальтрапы4, а упряжь и шоры были украшены золотыми заклепками. Дэймон и Крысолов хотели рассмотреть всю эту ослепительную красоту и богатство поближе, и они протискивались сквозь плотные ряды зевак вперед. По неосторожности Дэймон наступил на ногу какому-то толстому дядьке, тот разозлился и, пытаясь ухватить Дэймона за шиворот, прикрикнул:

 

- Ах, ты, постреленыш, куда лезешь!

 

Дэймон попытался увернуться в толпе, при этом он умудрился толкнуть какую-то даму, та взвизгнула, ее спутник попытался стукнуть Дэймона по спине своей тростью, но попал по руке еще одному господину. В этом месте толпы началась суматоха – всадник из кавалергарда заметил это, и решительно направил свою лошадь в сторону беспорядка, чтобы оградить карету короля от смутьянов.

 

Толпа отшатнулась назад, а Дэймон, путавшийся между ног и не заметивший этого движения, наоборот, выскочил вперед навстречу всаднику, но, зацепившись за чью-то ногу, полетел прямо под копыта лошади. Всадник, чудом перескочил через него, еще дальше оттеснив толпу, а Дэймон остался лежать как раз напротив поравнявшейся с ним кареты.

 

- Остановитесь! – воскликнул Король, наблюдавший все это из окна кареты.

 

Кучер остановил лошадей. Дэймон понял, что сейчас может случиться что-то ужасное, вскочил, юркнул под карету, выбрался из-под нее на другой стороне улицы и скрылся в толпе. Дэймон убежал, но на том месте, где он чуть не погиб под копытами лошади осталась лежать картина, которую он уронил.

 

Король увидел ее и жестом велел поднять. Форейтор соскочил на мостовую, поднял картину и подал Королю. После чего Король махнул рукой, давая знак продолжать движение, и задернул занавесочку – теперь у него было зрелище поинтереснее чем народ.

 

Вернувшись во дворец, Король тотчас велел посыльному отправляться за Наиглавнейшим Художником. А еще через минуту он решил, что надо вызвать Главного Тайного Полицмейстера, руководившего тайной полицией. Он отдал указание готовить обед на три персоны в бамбуковой гостиной, а сам в ожидании обеда сидел в эбонитовом кабинете и разглядывал картину, таким странным образом попавшую к нему сегодня во время поездки по городу.

 

Король правил своим маленьким королевством уже почти десять лет. Он вступил на престол после скоропостижной смерти отца - короля Августа 1, на правление которого выпали бурные времена.

 

Во времена своей молодости Август 1 вел беспрерывные войны с ближними и дальними соседями, пока он не потерпел сокрушительное поражение от государства, управляемого злым и жестоким Канцлером. Войска Канцлера захватили королевство. Армия Августа была разбита, и ему самому пришлось жить в изгнании, вдали от родины. Его жена и маленький сын были схвачены врагами и посажены в городскую башню.

 

Народ королевства жил в бедности и страхе перед могучим Канцлером, потому что вынужден был платить огромный налог, а того, кто проявлял неповиновение, немедленно бросали в темницу.

 

Король Август не находил себе места в изгнании – еще бы, ведь его королевство было захвачено врагом, а жена и сын видели небо, солнце и зелень деревьев только сквозь зарешеченные окна башни.

 

Он сумел собрать небольшую армию из своих соотечественников, также находившихся на чужбине, и авантюристов из других королевств, которым было интересно воевать, а за что и против кого было не очень-то и важно. Авантюристы были отчаянными вояками, но их не сильно заботила судьба чужого королевства, поэтому, утоляя свою жажду боя, они не ставили перед собой непременной цели освободить королевство от власти Канцлера.

 

Август попал в плен, и был брошен в подвал башни. Больше года прожил он в заточении, а его народ под тяжким игом. Находясь в плену, он ни на минуту не оставлял мысли о том, как освободить свое королевство. Ему удалось бежать, и он снова собрал армию и пошел на бой против Канцлера.

 

Он хотел спасти свой народ, но не понимал, что дать свободу целому народу невозможно, народ сам должен бороться за нее, не щадя себя. Король Август 1 потерпел очередное поражение, и вновь был захвачен в плен.

 

На этот раз Канцлер решил покончить с Августом раз и навсегда и отрубить ему голову на главной площади его же королевства. И непременно на глазах у всего народа, чтобы этот народ еще больше испугался и смирился со своей участью.

 

Помост был сооружен. Народ, окруженный плотным кольцом из воинов канцлера, заполнил площадь. Августа со связанными за спиной руками вывели на помост. С этого возвышения он оглядел площадь и свой притихший народ, стоявший, будто компания провинившихся мальчишек, уличенных взрослыми в озорстве. Вроде бы они ничего плохого и не делали: ну, шмели, баловались, конечно, но какая же игра без этого, а взрослые их одернули, запретили играть, только потому, что они больше и сильнее.

 

Ветер трепал волосы Августа. В толпе он увидел много женщин и детей. Слезы выступили у него на глазах. Ему не было страшно умирать – он был воин и не боялся смотреть смерти в лицо. Ему стало обидно, что он так и не сумел освободить своего сына, свою жену и этот вот притихший народ. Руки были связаны, и он не мог смахнуть слезы, бежавшие по щекам, и исчезающие в его бороде. И тогда он заговорил:

 

- Не опускайте головы – ваше будущее зависит от вас. Не вешайте нос – уныние это грех. Не прячьте глаза – смело смотрите в лицо врагу. Не зажимайте себе рот – говорите то, что думаете. Не сидите сложа руки – делайте, то что считаете нужным. Счастье и свободу никто не сможет принести вам кроме вас самих. Я верю в вас – у вас хватит и сил, и ума, и смелости, чтобы добыть себе свободу!

 

Вначале наступила полная тишина, так что было слышно, как чирикнул глупый воробей, пристроившийся на соседней крыше. А потом вдруг кто-то из толпы крикнул:

 

- Да здравствует Август!

 

Словно в ответ раздалось с другого конца площади:

 

- Да здравствует король!

 

И тут толпу словно прорвало. Все начали кричать:

 

- Долой Канцлера!

 

- Надоело терпеть!

 

- Свободу!

 

Распорядитель казни, стоявший на помосте, и собиравшийся прочитать, заготовленную заранее назидательную и устрашающую речь, растерялся и махнул с досады рукой. Конвоиры, которые были проинструктированы, что после того как распорядитель взмахнет рукой, они должны подвести узника к плахе и передать палачу, восприняли этот жест рукой, как сигнал, и потащили короля к плахе.

 

Палач вскинул топор. И вдруг в это самый момент, будто змея обвилась вокруг шеи палача, дернула его, повалила и стремительно потащила с помоста. Это было лассо, умело брошенное с улицы, примыкавшей к площади, из-за спин, окружавших толпу, солдат. Все повернули туда головы.

 

Всадник на коне, примчавшийся к площади во весь опор, осадил коня, когда тот уже почти уткнулся в спины солдат. Конь встал на дыбы и копыта его нависли над шеренгой. Всадник держал в руках конец веревки, обвившейся вокруг шеи палача. На мгновение все ахнули и замерли.

 

К королю, как тому и подобает, первому вернулось самообладание, и он вмиг ударил ногой сначала одного конвоира, затем другого, а потом налетел и всем телом толкнул с помоста распорядителя казни, и сам прыгнул в толпу вслед за ним.

 

А потом началась всеобщая битва. Велика сила толпы народной, годами копивший свой гнев, и теперь в одночасье, выплеснувшей его на обидчика. Солдаты канцлера не ожидали такого сопротивления. Вначале они пытались воспользоваться своим оружием, но горожане выхватывали его у них из рук, и обращали его против самих же солдат. Солдаты дрогнули и побежали. Августу, оказавшемуся в толпе, быстро освободили руки, и он тоже смог принять самое активное участие в этой рукопашной битве на площади.

 

Первый раунд был выигран. Конечно, Канцлер не сдался после того, как его солдаты позорно покинули площадь, и на следующий день стал вызывать подкрепление. Но Август, вместе со своими сподвижниками организовали на каждой улице укрепления и стали биться за каждую улицу, за каждый дом, за свою свободу. А так как весь народ – все горожане от мала до велика стали биться вместе с королем и его соратниками, то вскоре они выбили солдат канцлера из города, а потом и из королевства.

 

Конечно, победа далась не за один день, и за победу эту пришлось заплатить ценой не одной жизни жителей королевства, сражавшихся за свободу, но, как говорится, “a la guerre comme a la guerre” – на войне как на войне.

 

После этой дорого доставшейся победы, Август 1 изменился – он перестал быть столь воинственным и уже не считал, что задача короля все время воевать с соседями. Но соседи и особенно Канцлер оставались такими же задирами.

 

Король Август решил, что главное - это как следует укрепить границы королевства и обеспечить мирную жизнь своему народу. Он ввел усиленную охрану границ, построил на границе защитные сооружения – где-то возвел стену, где-то прорыл искусственные каналы.

 

Август защитил свое королевство от врагов, но одновременно он и ограничил мирное общение с соседями. Королевство стало жить замкнуто, почти не общаясь с другими странами. К тому моменту, когда Август неожиданно умер, его королевство уже больше десяти лет жило изолированно от соседей и всего мира.

 

Сын его вступил на престол еще совсем молодым юношей, но все министры и прочие знатные вельможи остались те же, с кем Август 1 начинал строить новую мирную жизнь королевства – это были его соратники, из числа тех, кто наиболее активно боролся за свободу против Канцлера, и принял новую политику своего короля.

 

Потому что из его верных соратников в борьбе, конечно же нашлись те, кто стал противником Короля в мирной жизни и в его начинаниях, но таким пришлось покинуть королевство. Тогда-то и возникло тайное полицейское управление, которое должно было бороться с теми, кто не разделял взгляды Короля и мешал воплощению его идей. Постепенно тайное полицейское управление превратилось в могущественную организацию, у которой повсюду были свои глаза и уши.