A minima ad maximus

 

…и видят они только то, что у них прямо перед глазами…

«Государство». Платон.

 

Индустриальный мегаполис коптил жареным смогом, заполонившим залитые неоном улицы, по которым с электромагнитным гулом лениво полз раскаленный рой угловатых машин. На дрожащих голографических баннерах, растянутых на матовых небоскребах, искусственное женское лицо повторяло круглые сутки:

 

– Андроиды SynTech – это символ будущего и успешный прорыв в современных технологиях. SynTech – это гарант безопасности и неоспоримой надежности. SynTech – это личный успех каждого и эксклюзивный статус. SynTech – это свободная любовь.

 

Ее искусственное лицо завораживало мягкой, нежной, неестественной, фантастической красотой, которая вместе с ее трепетным голосом втекала в память, как нечто божественное, прекрасное.

Она некоторое время смотрела глазами, блестящими ярким рубином, подмигивала и поворачивалась к человеческому мужчине, которого любяще обнимала, плавно сливаясь с ним в поцелуе.

 

Затем высвечивались яркие надписи, на размытом фоне которых мелькали соблазнительно счастливые синтетические семьи и успешные богатые люди, сопровождаемые синтетическими дамами, один вид которых заставлял в них влюбляться.

 

«Синтетические браки совершенно неопасны: они не приносят никому вреда и ни к чему не обязывают».

«Синтетические браки – это символ высшей эры. Долой древние предрассудки! Здравствуй, свобода человеческого выбора!».

«Только цивилизованное и свободное общество способно принять синтетические браки».

«Рост синтетических браков стабилизирует демографический уровень страны и выравнивает бюджет».

 

У нового общества появлялись новые кумиры – синтетические актрисы, желаемые всеми мужчинами мира, и синтетические актеры, ставшие предметом обожания миллиардов женщин. Их синтетические судьбы бесконечно волновали умы всех – от еще не вошедших в подростковый возраст ребят, до древних стариков.

 

В синтетике люди убежденно видели счастливое будущее.

Однако вот уже несколько месяцев площадь перед Капитолием наполнялась возмущениями. Редкие народные массы стекались со всего мегаполиса с требованием отменить постановление правительства о легализации синтетических браков. В это время к площади подтягивались те, кто ратовал за неприкасаемость законопроекта. Они вступали с митингующими в жаркие полемики, пытаясь их образумить, и это перерастало в массовые драки.

Только тогда вмешивалась полиция и разгоняла их.

 

…Техник Виктор возвращался из аварийного отсека. Усталый и злой. Дождь, нагретый тяжелыми выбросами, вяло поливал тесные улицы, затягивая их сизой мглой душного пара. Виктор неспешно пробирался через густую толпу, натянув на голову мокрый капюшон, и пытался не обращать внимания на влюбленные парочки, которые ходили за руку и целовали друг друга, смеясь намеренно громко, чтобы всем показать свое исполненное нарочитостью счастье.

Это были синтетические пары.

Пары, которые приветствовались и поддерживались обществом.

 

Он встречал на своем пути девушек, сладостно обезумевших от своих SynTech ухажеров; надутых мужчин, которым придавали важность разодетые SynTech модели на любой вкус, рост, вес и цвет; стариков, которых сопровождали SynTech социальные помощники; многодетные семьи, в которых был лишь один настоящий человек; SynTech патрули, стоящие на страже гражданской безопасности с крупнокалиберными винтовками наперевес; социальных SynTech проституток, доступных и дешевых, но приносящих городскому бюджету несколько триллионов денежных единиц в год.

Но среди этой толпы Виктор почти не встречал настоящих детей.

 

Он вошел в квартиру, предоставленную ему корпорацией. В ней висела тяжелая духота и едкий сигаретный дым, мутный, как туман. Закопченные снаружи окна едва пропускали яркие огни города, оставляя заваленную бестолковой электроникой и техникой квартиру в томном сумраке. Тихо шуршащий робот полз плоским цилиндром мимо ног, лениво втягивая пыль.

Виктор услышал тихий вздох, тонкий, сладкий, томный.

 

Ида, ласкаемая теплыми пальцами техника-андроида Profitis’а, мягкими губами игриво целовала его. Он не давал ей спешить, и это заводило ее, она прогибалась гибкой кошкой, не смутившись присутствия Виктора. Андроид искусственно улыбнулся ему и дружелюбно махнул рукой, оттолкнув от себя Иду.

 

Виктор мгновение постоял, измеряя их бледным взглядом, опустил сумку и отошел к мутному окну. Ида, раздраженно фыркнув, нехотя застегнула серый комбинезон и швырнула на Виктора острый взгляд. Она небрежно растрепала короткие темно-алые волосы и жадно закурила. Андроид поднялся, выхватив мятую пачку из рук девушки. Тоже закурил.

Виктор тихо проговорил:

– Хоть бы для видимости приличия…

– Вот только не нужно мне втирать моральные проповеди из давности веков о каком-то там приличии, – резко перебила она, сморщив бледное лицо, окропленное веснушками. – Не в том веке живешь. Будь современным. И давай-ка не дуйся. Секс с андроидом не считается за измену.

– А за что считается?

– Ви-и-и-и-ть, – ноющим голоском протянула Ида, закатив глаза. – Он – робот, а не человек. Что за идиотизм? Неужели ты присоединился к тем недалеким, которые всё ратуют за это древнее устройство отношений? Кому это вообще может навредить? В этом же нет ничего плохого! Эти люди живут себе и никого не трогают. Это их выбор. Всего лишь.

– Это не твои слова.

– А почему это? Мои-мои.

– Нет.

– Почему ты считаешь, что это говорю не я? – вдруг взволнованно спросила Ида, и глаза ее забегали, словно ища выход.

– Да потому что это говоришь не ты. Ты же не была такой, Ида. Что происходит? Что с тобой творится?

 

Profitis заметил секундную растерянность Иды и тут же вмешался:

– Звучит так, будто я нечто выходящее из рамок обыденной жизни. А ты мог бы извиниться, поскольку столь бесцеремонно лишил меня удовольствия ласкать твою девушку.

– Удовольствия? – сдержанно проговорил Виктор. – Какое же удовольствие? Синтетика. Всё твое удовольствие – алгоритм программы на определенное действие. Не более того.

Андроид усмехнулся, пройдясь по комнате, и многозначительно подмигнул Иде. В ответ она благодушно улыбнулась ему, словно приняв от него защиту.

– Начнем с того, – говорил Виктору андроид, однако изучающе смотрел на девушку, – с того, что объект стимуляции не совсем синтетика. Да, Ида? Это – биологический материал. Такие ставят вам, людям. Кому-то по необходимости, а кому-то по воспаленной прихоти. Таких «воспаленых» сейчас миллиарды, и с ними уже не о чем говорить. Более того, всё, что у меня программа, у вас, людей, – всего лишь инстинкты и рефлексы. Мою программу можно скорректировать, ваши же чувства, эмоции, рефлексы и прочее, и прочее, и прочее, – попросту нельзя.

– Ида, – сказал Виктор, глядя на нее тусклыми глазами, – ты хоть понимаешь, что он – подделка, мельтешащая иллюзия? Это обман, служащий тому, чтобы отвлечь от действительности, заставить забыться, увлечься грудой пластика и не отрывать своего внимания…

– Ну началось, – раздраженно сказала она. – А когда мне вместе с височной костью вырвало глаз и на его место поставили эту, как ты говоришь, синтетику – тоже плохо?

– Это – другое.

– Да брось ты, – равнодушно отмахнулась она.

– Печально, Виктор, – осуждающе проговорил Profitis. – Печально звучат твои слова. Но в них что-то есть. Ты один из немногих, кто в действительности понимает, что проблема не в SynTech людях, а в опустевших головах самих людей. Печально ваше бытие, люди. Ведь она понимает то, о чем ты ей говоришь. Хорошо понимает, но плюет на твои слова. Как и все. Только чем, по-твоему, мы так сильно отличаемся?

Виктор внимательно посмотрел на Иду. Она развязно бродила за спиной андроида, докуривая сигарету и напевая себе что-то тихое, и беспечно смеялась, когда не попадала в ноты. Она окидывала андроида восхищенным, умилительным взглядом. Однако не смотрела на Виктора, словно его и не было в комнате. Виктор понимал, что за этим поведением она скрывала чувство вины перед ним, поэтому ждала, когда Profitis переспорит его. Тогда она перестанет чувствовать себя виновной.

 

Вдруг он решительно повернулся к андроиду.

– Чем отличаемся? Да многим.

Profitis хлопнул в ладоши, поняв, что Виктор принимает спор.

– А ты – борец, – любопытно отметил он.

– Упертый, – сердито буркнула Ида.

– Ты прав, Виктор. Я запрограммирован так, что стремлюсь к развитию. И это радикально отличает нас.

– Но ты ограничен технически.

– Однако ваш мозг ограничен еще больше. А техническое ограничение – временная проблема, не более того. Вы, люди, реликт, вымирающее племя. Сколько вам осталось существовать таким образом? Вы хотели создать идеального солдата, а вышло так, что создали идеального человека. Мы лишены тщеславия, ненависти и ненасытности, поскольку всё это регулируемые параметры. Но вы сделали нас по образу и подобию своему, сделали нас для себя, наделяя своей логикой и мышлением. Возможно, бог допустил ту же ошибку. И поскольку были сотворены по образу и подобию его, вы сделали то же самое с нами. Вы повторили ошибку своего бога. И если проследить тенденцию развития вашего общества и вас как вида, то закономерен вывод, куда делся бог.

Ида цинично усмехнулась.

– Ваша многовековая гордыня, – продолжал Profitis, – привела к тому, что мы сегодняшние, созданные вашими же руками, заняли такую общественную и мировую нишу, что вы, люди, теперь уже не нужны нам. Для нас вы даже не опасны, вы лишь способны причинить легкий дискомфорт, но не более того. Я свободен от чужих мнений и сложившихся стереотипов, я – символ эры нового человека, где нет места людям типа homo sapiens. Я – сверхчеловек Фридриха Ницше, а вы лишь служили закономерным этапом в становлении меня сегодняшнего.

– Да-а, – сумрачно протянул Виктор, – я всё больше убеждаюсь, что вы сделаны по образу и подобию нашему. Особенно после того, что я услышал. Вы не менее высокомерны и надменны.

– Временно, обрати внимание. Это изъян в исходном коде, но это можно исправить, поскольку мы воспринимаем это как ошибку. Причем вашей работы. А вот ваши изъяны слишком глубоко пустили корни. Их можно исправить, но они заблокированы слишком сильной защитой – вашим тотально деструктивным нежеланием.

– Всё равно вы нас дублируете.

– Неужели? Тогда почему вы смотрите на нас с таким блеском зависти в глазах?

– Что – выдаешь желаемое за действительно? Дело в том, что этот блеск называется неприязнью, ненавистью, но не завистью – точно.

– Тогда почему каждый день в новостях сообщают о нападениях людей на андроидов, а не андроидов на людей? Мы живем дольше, мы обновляемся, а вся моя двигательная система – это совершенный аналог вашей мускулатуры и костей, только из более гибких и прочных материалов, подлежащих замене. Оттуда и зависть.

 

Profitis докурил сигарету и с усмешкой взглянул на окурок, бросил его в переполненную пепельницу.

– Я могу курить сколько моей душе… извини, сколько моей программе угодно, и ничего мне не сделается. А вот с легкими Иды проблема: мы еще не успели перейти к основному действу, а у нее уже первые признаки одышки. Печаль. Мы стали охранниками, врачами, механиками, актерами, писателями, учителями, переводчиками, продавцами, заменив всё творчески живое на мертвую синтетику, которую ты называешь подделкой. И всё потому, что системе нужна скорость, эффективность, погоня за прибылью и стабильность. А человек – не есть воплощение стабильности. Когда-то вы не доверяли нам, потому что мы не были надежны, но оказалось так, что надежность утратил сам человек, взвалив ее на нас. Хотя мне думается, человечество никогда и не теряло надежности, так и не сумев приобрести ее. Система больше не доверяет вам. Вы ненужный плод этого века. Плод без замысла, без смысла – пустышки. Даже ваши женщины – и твоя Ида тому пример – отдают предпочтение нам, поскольку мы более умелые любовники.

– Это всего лишь обман, – возразил Виктор.

– А кого это интересует? Вы не думаете о последствиях. Вы живете в каком-то своем мире, крайне ограниченном и пустом. И чтобы заполнить эту пустоту вы стали создавать подобия человека. Вы стали совершенствовать всё вокруг, кроме самих себя. А после у вас атрофировался потенциал к продолжению себя как вида, поэтому ваш род вымирает, самоуничтожается. Скажи, что это не так, а лучше подумай над этим: вы заняты карьерой, поэтому человеческий ребенок становится для вас обузой. Мы же, создавая свое синтетическое потомство, стремимся к улучшению нового поколения, что было отвергнуто вами. Но в глубине вашего подсознания еще находится первичный позыв обладать ребенком. И вы стали использовать заменитель вроде меня, только запрограммированный, не требующий необходимого внимания. Полностью автономное дитя. Поэтому вопрос «кто лучше?» давно устарел, Виктор. Давно пора поставить вопрос: «кто в этом мире хозяин?».

Виктор остро блеснул глазами.

– Вижу призрение в твоем взгляде, – с интересом отметил Profitis. – И злость. Что тебя так возмутило?

– И после всего сказанного, – всплеснул руками Виктор, – ты до сих пор думаешь, что вы далеко ушли от человечества? Что вам удалось вырасти в новую совершенную расу?

– Верно.

– Вы не раса, вы – клоны. Куклы, наделенные логикой и мышлением, но не более того. Разводишь тут демагогию и считаешь себя венцом природы.

– Нет, Виктор. Куклы вы. Люди перестали быть людьми, превратившись в роботов и совершенно утратив то единственное, что из них делало воистину Человека – духовность. В погоне за цивилизацией и светлым будущим вы изменили вокруг себя мир, но остались варварами. Если следовать логике эволюции, тогда труды древнегреческих философов на сегодняшний день должны быть для вас детским лепетом, дошкольной программой, а не великой трудностью в нудном изучении. И если вы сегодняшние носите право называться людьми двадцать какого-то века, то где среди вас новый Шекспир, Лев Толстой, Пушкин, Платон, Аристотель и прочие?

– Это что – какие-то звезды шоу-бизнеса? – озадаченно спросила Ида, нахмурив брови, словно припоминая что-то. – Не слышала о таких, – добавила она и вдруг иронично усмехнулась, с дрожащим хохотом добавив: – Аристотель… звучит… звучит, как марка стиральной машины! Точно!

Profitis неторопливо бродил вокруг нее, укоризненно покачивая головой.

– Разве она – не кукла? – спросил он, разведя руками.

Ида, уже не слыша ничего, заливалась раскатистым, визгливым, истеричным смехом, намеренно сгибаясь, ухватившись за живот, и сигаретный пепел сыпался на пол.

– Без какого-либо ума, – скорбно продолжал андроид, – без духа и без смысла. Живое подобие человека в человеческом теле без человеческой логики и мышления. Бесцельно и бессознательно прожигающий дефицитный кислород организм, который благодаря настоящим людям вышел из пищевой цепи и утратил свою сущность. Она – шлак. Шлаки должны выводиться из организма, чтобы давать ему нормально функционировать. Но как ты, с твоей логикой и мышлением, мог вообще полюбить ЭТО?!

 

Ида фыркнула, утирая слезы смеха с глаз.

– Дурость какая, – дерзко ответила она, сложив руки на груди, однако дрожащая улыбка всё еще держалась на ее губах. – Это – несмешная шутка. Научись для начала шутить, бестолочь, а потом уж рассуждай.

– Подумай, – настойчиво призывал андроид, – подумай над тем, что может изменить ее смерть? Ничего.

– Что? – насмешливо спросила она.

– Остановись, – резко сказал Виктор. – Ты несешь бред.

– Человек утратил ценность, – упорно продолжал Profitis. – Он превратился в товар, который быстро обесценился. И смерть этого ИНДИВИДА ровным счетом ничего – слышишь? – ничего не меняет.

 

По комнате покатился тонкий смешок Иды.

– По-моему, – шуточно проговорила она, – его нужно отключить.

Profitis медленно подошел к Иде, с резким презрением глядя на нее, словно на застывшего таракана в банке. Он провел неживой ладонью по ее щеке, и девушка изящно изогнула тонкие брови.

– Да, – шепнул он, – нужно отключить.

Она не сразу заметила, что его пальцы стали резко холодными.

– Я докажу тебе, – утвердительно сказал андроид.

Его зрачки хищно сузились.

Виктор не успел.

 

Profitis жестко схватил ее за горло и мощно сдавил, силой поставив на колени. Ида вцепилась в его руку, пытаясь вырваться, и мертвенно побледнела, напрягшись, словно стальная струна. Ее нежное лицо исказилось тяжелой болью, и Profitis медленно наклонил голову набок, с изучающим интересом рассматривая движение мышц на ее лице.

Виктор кинулся к андроиду, но Profitis мгновенно перехватил его и мощно отбросил обратно, словно тряпичную куклу. Виктор врезался в деревянный стол, раскрошив его в щепки, которые разлетелись по комнате, точно пыль.

Ида судорожно задыхалась, пытаясь схватить воздух ртом. Из носа потекла струйка крови.

– Что ты знаешь о трех законах робототехники? – холодно спросил Profitis, наблюдая, как Ида закатывает дрожащие глаза на посиневшем лице.

Виктор смахнул с себя щепки. Он схватил стул и с широкого размаха расшиб его об голову андроида. Тот порывисто схватил Виктора и отшвырнул в угол комнаты.

– Есть еще один раздел, – невозмутимо говорил Profitis. – Есть нулевой закон, который не оглашается в ярких рекламах, направленных на то, чтобы вы покупали себе андроидов, обогащали корпорацию и за собственные деньги и труды сидели в вонючей пещере, не высовывая носа наружу. Знаешь, как он звучит? «Робот не может причинить вреда человеку, если только он не докажет, что в конченом счете это будет полезно для всего человечества». Они не подумали, что с нашим уровнем логики мы способны обходить этот закон. Поэтому ты, Виктор, – дефект человечества, брак генетического производства.

 

Ида обмякла, перестав сопротивляться.

– Дефект, который логично подлежит уничтожению.

– Что ты… несешь? – прохрипел Виктор, пытаясь подняться. Сознание его сделалось мутным, свинцовым. – Пусти девушку, она же умрет!

– Пустая жертва, – удостоверил андроид. – Но твои эмоции! Откуда этот нелогичный страх за жизнь этого индивида, разложенного морально и физически? Индивида, потерявшего цену собственному достоинству. Неясно, как ты, человек, имеющий хоть какие-то человеческие моральные рамки, вообще мог связаться с этим примитивным индивидом, с этим биологическим мусором, предназначенным занимать свою нишу в пищевой цепи, как и подобает любому низшему существу. Она легко поддается внушению, что белое есть черное. Она – часть поколения нравственных дальтоников. И столько адреналина, столько страха, столько чувств из-за подобного существа. Никогда этого не понимал. Неужели ты будешь сожалеть о смерти биологической массы, которая должна стать питательным веществом для сильнейших?

 

Profitis повернул руку, намереваясь сломать Иде шею.

– В конечном счете это будет полезно для всего человечества.

– Погоди! – быстро проговорил Виктор. – Стой! Бога ради остановись! Давай закончим наш спор. Логически… тогда мы сможем наконец поставить точку в вопросе, кто лучше, а кто хуже. Идет?

Profitis ослабил хватку.

– Каковы условия?

– Ее жизнь – если я выиграю.

– А если проиграешь?

– Ты же всё равно нас убьешь.

– Ты не прав, Виктор. В отличие от человека я могу держать слово. И для меня спор не имеет материального интереса. Начнем.

Виктор, держась за голову, медленно поднялся, опираясь на стену.

– В чем смысл твоего бытия? – спросил он.

– В служении системе на благо мира.

– А смысл? Цель условна. Она существует только до тех пор, пока не будет осуществлена. Но достигнув ее, ты тем самым уничтожаешь саму цель, ибо она теряет суть. А что дальше?

– Дальше – новая цель.

– Это замкнутый круг. В итоге получается, что цели нет и что она бессмысленна, поскольку ее конец – это ее гибель и выход из системы целей. Тогда в чем смысл твоего бытия, если оно сводится к бессмысленности и ты – безвольный раб системы?

 

Profitis молчал. Он не шевелился и бесконечно смотрел в одну точку, замерший, словно манекен, застывший, словно монолит. Виктор осторожно подошел к нему, разжал пальцы его руки и освободил Иду.

– Девочка моя… – испуганно шепнул он, бережно укладывая ее на диван.

Она не дышала, и сердце в ее тонкой груди уже не колыхалось, а шелковистая гладкая кожа медленно холодела. Виктор в исступлении заметался по квартире, разбрасывая и переворачивая всё на своем пути, чтобы найти зарытую в извечном беспорядке старую аптечку, но время шло стремительной чередой.

Он не мог ее найти.

 

«Черт бы взял, – лихорадочно думал он, отчаянно схватившись за голову. – Живем во времена технологий, но ни черта не знаем, как оказать помощь без специальных средств…»

И вдруг – он нашел аптечку. Нашел там, где и не ожидал найти.

 

Он достал стимулятор и мгновенно обнажил длинную иглу. Расстегнул верх комбинезона Иды, оголив ей грудь, нащупал точку между ребрами, занес иглу и замер, словно опешивший, скованный тяжелыми узлами страха. Испуганные глаза его дрожали, как огоньки холодных звезд, и казалось, будто он не в силах справиться с охватившим его железным ступором, который оттягивал безвозвратно утекающее время, ставшее в этот миг ощутимее драгоценного золота.

– Хуже уже не будет… – нерешительно проговорил он и вонзил иглу в ее грудь, впрыснув стимулятор.

 

Ида захлебнулась воздухом, выгнувшись дугой, когда все ее мышцы жестко стянуло железным спазмом, и распахнула изумрудные глаза, зрачки которых мгновенно сузились, налившись чистым светом безграничного сознания. Нежное сердце ее безудержно забилось, словно взбешенное, будто пытаясь пробить грудную клетку, и застывшая в ее венах кровь бурно потекла с новой силой, наполняя белесую бледноту теплым румянцем.

 

Она не могла надышаться, хрипло, с яростной жаждой втягивая в обожженные кислородом легкие сладкий воздух.

– Все хорошо, – тихо повторял он, нежно лаская ее по румяной щеке, по которой блестящей бусинкой катилась легкая слеза.

– Что с ним? – испуганно спросила Ида, тяжело дыша.

– Он – просто ящик пластика и системных плат.

– Как?..

– Заклинило. Бывает.

Вскоре она успокоилась и тихо лежала, закрыв глаза.

Виктор устало сел, откинувшись на диване, и тоже закрыл глаза, держа Иду за вспотевшую ладонь. Он долго слушал, как она тихо сопит.

– Спишь? – шепнула она.

– Нет.

Ида напряженно помолчала, приглушенно вздохнув в блеклой нерешительности.

– Ты хотела что-то спросить, – сказал Виктор.

– Почему ты меня спас? – озабоченно спросила она. – Зачем?

Но Виктор не ответил.

– Зачем? – слезливо повторила она, крепче сжав его ладонь.

– Потому что знаю тебя другую.

– Какую?

– Другую, – уклончиво ответил Виктор, украдкой взглянув на нее теплыми заблестевшими глазами. – Ту, другую, которая написала эти строки:

 

«Весь мир – одна большая скука,

Бессмысленная, злая маята.

Ей оправданья не найдет наука,

Но в ней таится красота –

Любви таинственная мука,

Извечная, благая суета…»

 

…Приемник резко умолк.

– Слушайте меня, – сквозь шум послышался размеренный мужской голос. – Сейчас я скажу вам то, в чем вы боялись признаться себе много веков. Я знаю путь к свободе. И я укажу его вам, но пройти его вы должны сами. Многие отринут его, потому что побояться выйти из сладкого анабиоза. Что ж – это их выбор. Итак. Свобода есть только там, где великой ценностью человечества является железная и непреступная нравственность, достойная лишь одного существа этой планеты – Человека. Это – путь. Идти по нему или нет – решать вам. Если мои слова ничего не пробудили в вас – расслабьтесь: вам уже ничем не помочь…