Всего-то комнаты полторы На трёх человек жильцов. Война и голод – то во-вторых, Во-первых, со всех концов Несло горелым. И каждый звук, И каждый пера поскрип – Не сходит с губ, и не сходит с рук, Как с лика не сходит нимб. Но мир творится…В окно собор Впечатывает на треть С лазурью неба – креста пробор И листьев сухую медь. Луч, проникая, найдёт предел, Который: стена, паркет. И как бы сумрак не загустел, А он нападёт на след Овала зеркала, книжный ряд, Сервиза скупой петит, На то – на что посторонний взгляд Вниманья не обратит. Тень поднимается на носки, Глаза – белизна листа В себя вбирает – как взмах руки По той стороне моста У Невской набережной. Бежит Строка колебаньем вод, Волна находит на падежи Дворцов и спешит на тот Конец канала, за Летний Сад В творительный окоём, Где перспектива, идя на спад, По воздуху – чтит подъём По водной прописи, - распластав Двойное тире моста, И вновь страницу перелистав, С другого начать листа. То – есть исконное. Время жатв Его не сомнёт стеблей. И чем плотнее кулак зажат, Тем в нём темнота верней. А чем темнее – тем звёздный свет Накапливает накал, Чтобы разгладить морщины лет По той стороне зеркал. За амальгамою боли, дат, Изгнаний, предательств, краж Лишь то и может нащупать взгляд, Что кажется сон, мираж С позиций прожитого, с его Направленной ввысь дуги Тугого лука, когда кругом Наполнено всё другим - Душе чужбинным, не сродным, не Вступающим в диалог, Где только белый на чёрном снег Сплетается в эпилог, Слепя сетчатку, идя в наклон С уходом земных примет, Туда, где шепчет слепой Харон О смерти, которой нет. |