Заканчивалась вторая половина декабря, а снега все не

было. Стылая земля да замороженные дорожные кочки людям изрядно

надоели. Хотелось легкого морозца, хрустящего белого снежка, чтобы

румяные от мороза щеки слегка покалывало, а изо рта вился забавный

парок. У Виктора Михайловича лыжи простаивают без дела. Его

любимое занятие зимой - ходить в лес. Повесит ружьишко на плечо,

свистнет Астру и вперед.

Астру, маленьким щенком от сибирской лайки, подарили

ему друзья. Виктор Михайлович растил ее в любви и заботе, холил и

нежил, соблюдал все сроки прививок, рацион кормления и в результате

получилась красивая, умная собака темно-серой масти с белой грудью,

пушистым хвостом из трех колец. Маленькие торчащие ушки всегда

были на стреме, а карие глаза говорили о бесконечной любви и

преданности хозяину. Жила она во дворе, где Виктор Михайлович

сделал ей лежанку, которую она ревностно охраняла от кота Барсика,

любившего в ее отсутствии на ней понежиться. В общем-то, с котом

Астра жила дружно, мирно делили территорию и хозяина.

Перед окнами появился сосед Василий. Он махнул рукой,

показывая на скамейку у забора.

 

- Михалыч! Выходи, покурим. - Виктор Михайлович не

курил, но посидеть с соседом и поговорить о делах житейских любил.

Василий интересовался политикой, любил порассуждать о том, что

творилось в мире, имел свое мнение о ситуации в стране. Особенно

остро переживал за деревню. Вот, и на этот раз, не успел Виктор

Михайлович опуститься на стылую скамейку, как сосед, озабоченно,

изрек:

- Истинная правда, Михалыч, что весь мир бардак, а люди в

нем, не хочется говорить кто. - Горожанин улыбнулся, готовясь

выслушать доводы такого умозаключения, но сосед, неожиданно,

заговорил о другом. - Скучно тебе, Михалыч? Смотрю, больше дома

сидишь, снега нет, и в лес не идёшь. Я, ужо, своей бабе говорил, что

плохо тебе одному. - Он достал початую пачку примы и, помяв

сигаретину в жестких пальцах, закурил. - А давай, мы тебя оженим,

невест здесь много, любая будет рада. - Мужик хрипло засмеялся, а

потом закашлялся, поперхнувшись табачным дымом.

Виктор Михайлович вздохнул.

- Теперь, Василий, невест везде много. Думаешь, в городе их

нет?

- Ну, сказанул, там их еще больше…

 

Василий глубоко затянулся, зажмурившись, видимо,

испытывал удовольствие от проникающего в бронхи дыма и тут же

снова закашлялся. Кашлял долго, натужно, чуть ли не до посинения.

 

- Ты бы, Василий, бросал курить, - посоветовал Виктор

Михайлович, с состраданием глядя на багровое лицо мужика. –

Телевизор-то смотришь? Знаешь, сколько известных людей умерло от

рака? Не спасло их даже то, что сигареты курили дорогие, а ты

зобаешь всякую дрянь.

 

- Привычка, Михалыч, - просипел почти задохнувшийся

сосед. - Никуда от нее не денешься. Много раз пробовал бросить и

никак, наверное, помру с этим.

 

- Несчастье какое-то, да и только, - сокрушенно покачал

головой горожанин. - Мужики и так мрут, как мухи. Посмотри, в

деревне остались одни женщины. На прошлой неделе троих

похоронили, на этой двоих и мужики-то еще не старые, до пенсии не

дожили.

- Да, знаю я. Ты это в мой огород камни кидаешь, так я

уже не пью.

Василий потихоньку роздышался, но сигарету

продолжал мусолить. Виктор Михайлович окинул взглядом улицу,

смирно, стоящие в ряд, дома, окаймленные пушистыми от инея,

деревьями.

- Посмотри, какая вокруг красота! Умиротворение, да и

только. Воздух - чудодейственный бальзам, дыши, наслаждайся и

лечись, а ты сигарету изо рта не вынимаешь, да и меня сейчас травишь.

 

- Михалыч, ей богу, месяц, уже, капли в рот не беру, а вот

курить? Тут уж извини.

 

- Не пьешь? А два дня назад кто бузил? Фаина вся в слезах

бежала.

- А… - мужик махнул жилистой рукой. - Так это ее брат

приходил, денег требовал, скандалил, ну, я его маленько помял…, а ей

сделалось жалко... А я нет, больше не пью. Решил, хватит, свою норму

выпил, да и печень стало прихватывать.

 

- Давно бы пора за ум взяться. Сколько не пей, все зелье не

выпьешь.

- Так это понятно… - Мужик мотнул головой. - Михалыч,

ты умный, книжки читаешь и все знаешь.

 

Горожанин засмеялся.

 

- Нет такого человека, чтобы все знал.

 

- Ладно, тогда скажи, когда жизнь наладится? Хоть телевизор

не включай, везде все плохо, аж, душа начинает болеть.

 

- А ты не смотри, - посоветовал горожанин.

 

- Как не смотреть? Рад бы не смотреть да показывают. Корабли

тонут, самолеты падают, не найти гайки или проволоки, все сдали в

металлолом и вывезли за границу. Не могу спокойно смотреть на пустые

улицы да брошенные дома, молодежь, вон, шляется без дела.

 

Виктор Михайлович сочувствовал соседу. Он сам переживал

за события, происходящие в стране, но, всё же, обнадеживающе

проговорил:

- Подожди немного, наладится.

 

- Что наладится? - вскинулся Василий. - Люди оживут что

ли? Так, как было, уже не будет.

 

- И не надо, пусть будет лучше.

 

- Эх, Михалыч, как жаль, что не жил ты здесь, когда процветал

леспромхоз. Так бы не говорил. Какой здесь был лесоучасток! Народу

тьма тьмущая и все были при деле. Не поверишь, в озноб бросает, как

вспомню. Поселок просто кишел людьми, а теперь, что осталось? Пустая

деревня, не хочется говорить, что мертвая. Ты, только, посмотри,

сколько пустого места вдоль улицы, между домами какие прогалы. А,

ведь, тут тоже стояли дома и жили семьи. Клуб был - разобрали,

столовую - растащили, от бани несколько кирпичей осталось.

 

- Конечно, жаль, - согласился Виктор Михайлович. -

Пустеют деревни. Думаешь только здесь такая ситуация?

 

- Знаешь что? - Василий повернул изрезанное глубокими

морщинами лицо с нахмуренными бровями. - У всякого душа болит за

своё. Что хорошего, когда будут одни дачные поселки?

 

Виктор Михайлович согласно кивнул.

 

- Что же, радоваться надо, что горожане дома покупают, и

живут, хотя бы летом, а иначе, сгинет деревня с лица земли.

 

Сигарета потухла, а мужик, не замечая, продолжал

её мусолить, перекатывая во рту.

 

- Про дачников зря не скажу. Поддерживают они здесь

жизнь. Вот и ты, Михалыч, укореняешься, видать, нравится тебе.

 

- Нравится. Хорошо здесь. Я деревню люблю. Жаль,

конечно, что все так случилось…

 

- Да, жаль! – Вздохнул мужик. - Жизнь здесь бурлила, весело

жили.

По дороге, спотыкаясь о замерзшие комья земли, шла

женщина. Согнувшись под тяжелой ношей, она, то и дело,

останавливалась, чтобы поправить мешок. Василий заметил:

 

- Сегодня первый человек по деревне идет. Не узнаю, кто?

- И тут же воскликнул, - Да это же Шишка! Вот нагрузилась. И все

везде сама, все сама, жалеет внучонка. Вымахал чуть не под два метра

и ничего не делает. Вот жизнь наступила для молодежи.

 

Поравнявшись с мужиками, женщина остановилась и

сбросила мешок со спины. Разогнув затекшую спину и погладив рукой

поясницу, пожаловалась:

- Козу кормить нечем, вот, купила в магазине отрубей.

 

- Гарьку бы заставила тащить, здоровый лось, - не

утерпел Василий и сплюнул.

 

- Натаскается еще, а пока, я лучше сама.

 

Женщина попыталась вскинуть мешок на спину, но, не

рассчитав, упала вместе с ним на дорогу. Василий, опережая Виктора

Михалыча, закинул мешок с отрубями себе на спину и, молча, зашагал к

дому Шишки, который стоял неподалёку. Не успел Виктор Михайлович

закрыть калитку, как Василий оказался рядом.

 

- Уходишь? Погоди, давай еще покурим.

 

Виктор Михалыч просьбе уступил и уселся на прежнее

место.

- Василий, ты извини, но, сейчас середина 2000-х. Может,

людям, уже, хватит только сожалеть, пора и за дело браться? -

Потерев руками озябшую поясницу, посоветовал: - Прошлое не

вернуть, о будущем надо думать. Да и преувеличиваешь ты, говоря, что

в деревне остались одни старики. Люди поразъехались, это правда, но

кое-кто остался, живут и работают.

 

Василий упрямо замотал головой.

 

- Не живут, а выживают. Два фермерских хозяйства

организовали местные, а работать у этих фермеров некому.

 

Горожанин сочувствовал Василию и подобным ему,

вынужденным прилагать большие усилия и изворотливость, чтобы в

этом бедламе выжить. То, что сотворили с деревней и людьми,

работавшими в сельском хозяйстве и предприятиях тесно связанных с

ним, разумом не понять. Произошло разорение, а может, и уничтожение

целого класса.

Собираясь вернуться в дом, он пожал соседу руку, еще

сильную с заскорузлыми крепкими пальцами, и назидательно изрек:

 

- Виновных искать, Василий, занятие не благодарное.

Если хорошенько подумать, так виноваты все. Не марсиане же

прилетели и всё у вас тут разломали и растащили. Почему, например,

этот лесозавод не приватизировать было кому-то умному да

смекалистому из вас? Не стать хозяином дела?

 

- Каким хозяином? - Василий, аж, поперхнулся от

возмущения. - Ты не знаешь что ли, какой дележ был? Тут такие

братки понаехали с ружьями да автоматами, попробуй, сунься.

 

Основательно продрогший, Виктор Михайлович никак не

мог закончить разговор. Из Василия воспоминания и факты валились,

как из рога изобилия. Сосед, словно, крючком зацепил. Легкая куртка

плохо удерживала тепло и у горожанина начали слегка постукивать

зубы.

- Я во многом с тобой согласен, но ты извини меня,

Василий, за то, что я скажу. У людей в крови некая страстишка к

воровству. Как говорят в народе, если что-то плохо лежит, то у того,

кто это видит, брюхо болит. Надо обязательно стырить и неважно,

нужно это ему или нет, авось пригодится. Вот так и растащили все.

 

Сосед крякнул и глубоко затянулся вновь раскуренной

сигаретой. Выдохнув клуб дыма, он с сомнением покачал головой.

 

- Так - то оно, конечно, может, и так, но когда идет

грабеж в верхах, - он махнул рукой куда-то в сторону, - что остается

делать простым работягам. Дурной пример заразителен. - Бросив

окурок, мужик закурил новую сигарету. Виктор Михайлович насчитал

шесть валявшихся окурков. Он не знал, как успокоить

разволновавшегося соседа, что сказать в ответ на мучившие его

вопросы. Хотелось домой, в тепло, но он не мог, вот так просто,

повернуться и уйти, оставив человека наедине со своими не

утихающими переживаниями. А Василий, как испорченная пластинка,

все говорил и говорил.

 

- Вон, посмотри на бывший детский сад, построенный в

конце девяностых, из белого кирпича, большой, типовой, кочегарка

своя. Все в нем было предусмотрено, как надо, и прачечная и кухня и

склад, я уж не говорю про игровые и спальные комнаты. А, что теперь?

Внутри все разломано и утащено, даже рамы из окон вынули. Разве

нельзя было в этом здании сделать детский дом или приют? Или на

худой конец, дом престарелых...

 

Виктор Михайлович положил ему руку на плечо.

 

- Может, стоит съездить к районному начальству и там все

рассказать?

Василий сплюнул в сторону.

 

- Смеешься что ли? Все об этом давным давно знают. Я же

тебе все время толкую, – Василий затушил очередной окурок. -

Равнодушие, пожалуй, будет похуже прямого вредительства. А народ

что? Народ стадо и им надо управлять. - Он замолчал, сосредоточенно

разглядывая окурок у себя под ногами. Что-то не давало ему покоя.

Неожиданно повернувшись горожанину, пожаловался:

 

- Нет, Михалыч, уверенности в завтрашнем дне,

защищенности нет. - Он махнул рукой в сторону большого леса,

верхушки деревьев которого хорошо просматривались даже отсюда. -

Люди смотрят, что творится вокруг, и обида берет. Возьми лес. Раньше

мы перерабатывали его для государства. Он, ведь, растет сам по себе

на государственной земле, в казну прибыль давал, а теперь что?

Вырубают его без зазрения совести частники, обогащается горстка

людей на глазах у всех, никого не боясь и не стыдясь. Посмотри, какое

воровство творится? Почему на это власти глаза закрывают? Вместо

того чтобы усиленно его охранять, наоборот, лесничества сократили,

лесников разогнали. Вон, поди, поинтересуйся, почему лесничество

закрыли?

Виктор Михайлович пожал плечами. В общем и целом он

знал ответы на мучившие Василия вопросы, но устраивать полемику с

мужиком, голова которого и так забита до отказа всякой всячиной, у

него не было охоты, поэтому он сказал:

 

- Начальству, Василий видней. Все делается с их,

начальственного ведома. Нечего нам толочь воду в ступе, перебирать

из пустого в порожнее, пошли по домам.

 

Но Василий просто так сдаваться не хотел, поэтому заявил:

 

- Вот то-то и оно, что с их ведома. На них и ссылаются эти

новоиспеченные бизнесмены. Лесопилок в районе понаделали,

пиломатериал гонят за границу, за валюту и все законно, а нам,

простым смертным, на ремонт своей избенки, чтобы дерево купить или

там доску, по инстанциям ходить замучишься. Проще заехать в лес и

украсть. Скоро леса в лесу не останется, из соседней республики уже

начали возить. Тут, с горя, и не пил, так запьешь.

 

Виктор Михайлович похлопал соседа по плечу.

 

- Я думаю, Василий, постепенно все наладится, дай срок.

 

- Когда только… - подхватил, было, Василий и замолчал.

 

- Дай срок. Разрушать быстро, а вот налаживать долго.

 

Они оба задумались каждый о своем. Виктор Михайлович смотрел

вдоль пустынной улицы, по бокам которой ровными рядами стояли

серые, деревянные дома с узорчатыми наличниками, выкрашенными

разноцветной краской. Местами между ними действительно были

большие прогалы, указывающие на то, что здесь некогда стояли

строения, от которых остались одни усады. По времени, было еще

только три часа, но уже начинало темнеть.

 

- Пойду, Михалыч, помогу Фаине скотину управлять, скоро совсем

стемнеет. Вон, Серега уже свет на улице включил, а и то, что ему не

включать, подсоединился на прямую к уличным проводам и хорошо. На

счетчик не мотает, платить не надо.

 

- Я думаю, Василий, что у него и счетчика-то нет. Зачем? Здесь

многие за свет вообще не платят и ничего…

 

После ухода соседа Виктор Михайлович зашел в дом, надел

теплую куртку, и, распахнув дверь во двор, скомандовал:

 

- Астра, на прогулку.

 

Та подскочила к хозяину, лизнула его в щеку и с радостью

припустила по знакомой дорожке, ведущей к реке.