Валентина встала рано. Замесила тесто, проверила

начинку для пирогов, приготовленную с вечера, и вышла на

прохладную, утреннюю улицу. На крыльце лежала кучка берёзовых

веточек с ещё клейкими листочками, припасённая мужем. В

престольный праздник – день Святой Троицы, украшать окна берёзкой

– стародавний русский обычай.

День обещал быть тёплым и солнечным, небо, без единой тучки,

отливало нежной голубизной. Чисто вымытые окна, в обрамлении

нежной берёзовой зелени, в лучах утреннего солнца ослепительно

сверкали, радуя сердце.

 

В доперестроечное время престольные праздники сельчанами

почитались, и праздновались широко и весело. Люди гуляли на полную

катушку целых три дня. Колхозный председатель официально объявлял

второй день праздника выходным, потому что от пьяных и похмельных

работников всё равно толку было мало. В Лучиновке престолом

почитаются два религиозных праздника: В июне – День Пресвятой

Троицы, в октябре – Покров Богородицы, не считая Рождества и

Пасхи, к которой особенно тщательно готовились.

В праздничный день, как вокруг дома, так и в доме всё должно

светиться и сверкать чистотой.

 

Валентина ещё раз придирчиво огляделась. На окнах строчёные,

узорчатые занавески, со стола красиво свисает, вышитая цветами и

простроченная по краю замысловатым узором, скатерть. Железная

кровать с никелированными шарами, как королева, увенчанная горой

разнокалиберных подушек в белоснежных строчёных наволочках,

возвышалась у окна вдоль стены. Женщина провела рукой по атласному

покрывалу, разглаживая невидимую складку, и поправила вышитые

красными цветами подвесы по краю и по боковым спинкам кровати.

Белый, некрашеный пол устилали домотканые, узорчатые половики.

 

Приподняв полотенце на квашонке, умяла выпирающее тесто. Пора

растоплять печь. Пироги со свежим мясом и речной рыбой, считались

обязательными на праздничном столе, так же, как студень из свиных

или говяжьих ног, свиной рульки или головы, и ели его с квасом, хреном

или горчицей. Из холодных закусок на столе красовался, заправленный

льняным маслом винегрет, селёдочка под луком, солёные огурчики,

поджаренная до румяной корочки рыба и, порезанный толстыми

пластинками, домашний окорок. Сало, нарезанное широкими

тоненькими ломтиками, красиво уложенными на тарелке, просвечивало

розоватой вкусностью. И всё же, главным угощением всегда считались

ароматные, мягкие и аппетитные пироги с самой разнообразной

начинкой, которая зависела от фантазии хозяйки.

 

Главным предназначением праздника было общение. В обычные

дни родственники общались друг с другом только по делу, а в

праздники встречались за столом, изобилующим едой. Ходить в гости в

престольный праздник, считалось обязательным, почти традицией.

Если в такой день брат не придёт к брату, закрадывалась обида.

Хозяева праздника начинали думать и вспоминать, чем и когда обидели

родственника, за что он их проигнорировал? Было нормой и даже

приветствовалось хождение соседей друг к другу в гости.

 

Над деревней с раннего утра начинал витать праздничный дух. В

воздухе чувствовался не только аромат пирогов. Радостное настроение

и возбуждение буквально выплёскивалось из каждого подворья. Кое-

где уже слышались, пока ещё робкие, переборы гармони, которая на

селе занимала особое место. Гармониста в деревне почитали, потому

что без гармони не обходилось ни одно праздничное событие или

гулянье, а уж престольный праздник тем более.

Правда, когда вино льётся рекой и веселье плещется через край,

не редки между ретивыми гостями разборки, иногда доходившие до

драк, возможны и другие курьёзы. Об одном из курьёзов, случившемся в

Троицу, и пойдёт речь.

 

Лыковы приготовились к празднику основательно. Запаслись

самогоном, для второго дня приготовили ведерный чугун зелёных щей

со свининой, который будет стоять в горячей печи до следующего утра.

Валентина с любовью оглядела праздничный стол. Пироги,

отдохнувшие после жаркой печи, источали аппетитный аромат. Алексей

поставил на стол несколько бутылок прозрачного, как слеза, и крепкого,

как спирт, самогона. Крепкое и манкое сусло стояло в укромном месте,

дожидаясь своей очереди.

Гостей всё же прокараулили. Увидели, когда те, дружной весёлой

толпой ступили на крыльцо хлебосольного дома. Как и обещались,

пришли не только Геннадий с женой, но и сватья Зотовы. После

радостных восклицаний, объятий и поцелуев, хозяева и гости вошли в

избу, наполненную вкусным ароматом еды. Дополнительное

вдохновение и улыбку у мужчин вызвали, возвышающиеся над снедью и

запотевшие, красавицы поллитровки.

Геннадий Лыков, брат хозяина, баламут и балагур, залихватски

играл на гармони, любил крепкие напитки и женщин. Его жене, тихой и

застенчивой Лёле, периодически, от него крепко перепадало, особенно

в праздничные дни. Поскольку, у гармониста праздников гораздо

больше, чем у рядовых людей, то синяки с лица и тела жены не

успевали исчезать. Но всё равно в гости с мужем она ходила регулярно

и, не смотря ни на что, в любви к нему клялась принародно. Однажды,

когда ей посочувствовали, она, смеясь, сказала:

- Подумаешь, побил, эко дело, баба всё стерпит. А я своего

Геноньку люблю. Готова ему ноги мыть и воду пить.

 

Когда гости с шутками и прибаутками разместились за

праздничным столом, хозяева принялись их потчевать. Хозяйка

предлагала отведать пирогов, студня и рыбки, а хозяин стал разливать

алкоголь по стопкам из тонкого стекла. Вскоре беседа потекла

непринуждённо, прерываемая чоканьем и небольшими тостами.

- Вкусные пироги печёшь, Валентина, - похвалила хозяйку сваха

Зина, с аппетитом уплетая кусок пирога с мясом. - Такие ароматные и

мягкие, что сами во рту тают.

- Кушайте, кушайте на здоровье. Вон, и с лещиком попробуйте. А

ты, сват, что плохо ешь?

- Да, ем я, сваха, ем. - Андрей зацепил вилкой кусочек селёдки. –

Я, ведь, до еды – то не больно охоч. Вон и Зинуха меня ругает. Говорит,

что ешь, откуда, мол, силе взяться, если не ешь ничего.

- И на самом деле, сваха, вот подумай. - Подключилась к разговору

Зинаида. - Нам по пятьдесят годов, а спим порознь. Ничего не смогает,

ну ты поняла меня…

- Все поняли, - засмеялся Геннадий, беря в руки гармонь. - Чего уж

тут не понять. А ты не подумала, может, у него зазноба есть.

 

Все засмеялись, а Зинаида, сжала губы в куриную гузку.

- Шутит он, шутит, - подала голос, молчавшая Лёля. - И чего

плетёшь? Какая зазноба? Человек на тракторе с утра до вечера, до

дома бы, как добраться…

- Давай, Геннадий, песню, - попросила разрумянившаяся хозяйка и

запела:

- Живёт моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет

хода никому…

Голос красивый, бархатистый и переливчатый легко лился под

сводами высокого потолка, вырываясь через открытое окно на улицу.

Гармонь подхватила его, и песня стала набирать силу.

Заслушавшись, около крыльца Лыковых остановился подвыпивший

Колька Шрамов, друг хозяина. Заметив, что к пению присоединились

ещё голоса, понял: гостей много и веселье уже началось. Он открыл

дверь в избу и с порога заговорил:

- Здорово, братик. - Слово братик произносил он с ударением на и. -

Вот, зашёл поздравить с праздником. Одному что-то скушно, дай,

думаю, к братику зайду…

- Проходи к столу, - засмеялся Алексей и поставил рядом с собой

стул. - Вот, выпей…

- Ты не подумай, я не из-за выпивки. Клавка ругается, гостей нет

никого, скука смертная.

- Да, понимаю я, - махнул рукой Алексей. - Выпей, не

оправдывайся.

 

А гостьям захотелось плясать. Зинаида с Лёлей уже подпрыгивали

на стульях, перебирая ногами под столом. Геннадий заиграл плясовую, и

Зинаида, взвизгнув и топнув ногой, громко пропела:

- Помидора, помидора,

красная да сладкая,

Ты меня уговорил,

А я на это падкая.

Лёля, встав напротив мужа, перебиравшего кнопочки гармони, и,

махнув платочком, звонко пропела:

- У милашки у твоей

Кудри вьются до бровей.

У меня, хоть, нет кудрей,

Но милашки я родней.

Женские каблуки дружно дробили протёртый с дресвой, чисто

вымытый пол, сбивая узорчатые половики.

Геннадий усмехнулся и, склонив голову к плечу, ещё азартнее

заиграл. Тут подключилась Валентина.

 

- На печи лежит старик

и тихо матерится.

Не болели бы коленки,

Можно и жениться.

Развеселившийся Колька, тряхнув лысеющей, с редкими светлыми

прядями головой, затрусил по кругу, вслед за женщинами.

 

- Я с матаней мылся в бане,

Тёр ей спину голиком.

Не поверите, девчонки,

Чуть не тронулся умом.

И пошли частушки со смехом, притопом и прихлопом. Небольшого

роста, пухленькая и румяная Валентина разошлась вовсю.

 

Шла я лесом, просекой,

Нашёлся хрен в волосиках.

Заблудился дорогой,

Не придёт никак домой.

Наплясавшись досыта, румяные и весёлые, все уселись за стол

продолжать трапезу. Вскоре, наевшись и напившись, застолица решила

прогуляться. Наступал вечер, но до темноты было ещё далеко.

Подхватившись под руки и, образовав звено, шириной в пол-улицы в

центре с гармонистом, компания двинулась вдоль деревни. Гармонь в

руках Геннадия издавала заливистые, зазывающие звуки, будоража

деревенскую улицу, заставляя людей, выглядывать из окон домов, а

иных, присоединиться к разудалой компании. Около дома Шрамовых

остановились. Колькина жена, одиноко сидела на длинной скамье вдоль

стены и лузгала семечки. Широкая площадка перед окнами была

усыпана шелухой. Геннадий сел рядом с Клавдией и пропел:

- Помнишь, Клавка, как гуляли?

Как я сладко целовал.

Хорошо, что не женился,

А то точно бы пропал.

- Что я, хуже твоей Лёльки? - возмутилась женщина с прилипшим

на губах семечком. - Всё при мне есть, а у неё одни мослы.

- Зато шустрая, вертится быстро, а ты, вон, какие телеса наела. Да, не

сердись ты, я пошутил, - остановил гармонист Клавдию,

вознамерившуюся ругаться, и заиграл вальс.

 

А народ всё подходил и подходил. Гармошка, как магнитом,

притягивала гуляющую публику. Все были весёлые, а некоторые даже

чересчур. Колькин сосед, плотник дядя Миша, мирно спал,

прислонившись к забору, а одноногий Кузьма, колхозный столяр, лежал

около колодца в пушистой, зелёной траве и, что есть мочи, горланил

песню, никого не видя и ничего не слыша.

Вскоре подошла ещё артель с гармонистом, и он сменил

вспотевшего Геннадия.

- Может, домой вернёмся? - спросила Валентина, подхватив Лёлю

под руку.

- Пошли, - за всех согласился Геннадий и заиграл марш Славянки.

Оглянувшись, поинтересовался: - А где Андрюха?

Зинаида стала искать глазами мужа.

- Так, может, он нас дома дожидается… – предположила

Валентина.

 

В избе, в гордом одиночестве, стоял стол с закусками и пирогами.

Хозяйка предложила гостям тушёную картошку с мясом, которая

ожидала в печи, а хозяин пошёл в подвал за самогонкой. Прогулка на

чистом воздухе оказала на всех освежающее и протрезвляющее

действие.

- А, где Зотовы? - поинтересовался Алексей. - Сначала Андрей

пропал, а теперь и Зинаида.

- На самом деле, где они? - озаботилась и Лёля.

Неожиданно, послышался шум, во второй половине дома. Когда

распахнули дверь, все поразились представившейся картине. Андрей

лежал на полу рядом с диваном, защищаясь руками от ударов жены,

сидевшей на нём верхом. Валентина с Лёлей бросились оборонять

поверженного Зотова, стали стаскивать с него разбушевавшуюся сваху,

а три мужика, Шрамов тоже вернулся вместе со всеми, стояли, не зная,

что делать, и только разводили руками. Наконец, женщинам удалось

справиться с Зинаидой. Освобождённый Зотов вскочил и бросился

бежать на улицу. Пока женщины уговаривали сваху, мужики, молча,

вливали в себя стопочки одна за другой, и, к концу процедуры

успокоения, они пребывали в весёлом и добром расположении духа.

Алексей из солидарности к громкоголосому соседу, который, сидя в

своём доме, у открытого окна, громовым голосом пел «Ревела буря, гром

гремел», тоже затянул: « Шумел камыш, деревья гнулись…».

Не обращая на мужиков внимания, женщины вышли на улицу.

- Зинуха, если ты станешь на Андрея так нападать, он точно к другой

бабе уйдёт, - со знанием дела сказала Валентина. - Мужики, что дети

или коты, любят ласку, чтобы их гладили, а не били.

Не успела она договорить, как Зинаида сорвалась, и бегом

направилась к дороге.

- Куда это она? - удивилась Валентина.

- Кто ж её знает. Вот, не дура ли? - вздохнула Лёля. - Хороший

мужик достался, работящий, не пьяница. Если бы я на своего так

напала, он бы меня тут же убил.

 

- Ушла, что ли? - сзади неслышно подошёл Зотов. - Никакой жизни

нет, - пожаловался он, держась за распухшую щёку. - Ревностью

замучила…

- Слушай, Андрюха, а давай меняться бабами, - предложил

Геннадий, выходя из коридора. - А что, можно на время, а там

посмотрим. Уж я бы её вышколил. Моя Лёлька смирная, всё терпит. Мне

охота такую, чтобы сдачи давала, а Зинка такая…

Все молчали, уставясь на гармониста, не понимая, шутит тот или

говорит всерьёз. Первой опомнилась Лёля.

- Это как поменяться? Я что, вещь, чтобы менять?

- Да, не вещь ты, покорная больно и терпеливая. Убить, ведь, могу

когда-нибудь. А Зинку не убьёшь, она сама может…

- Ты серьёзно…? - изумилась Лёля. - А люди-то что скажут?

Геннадий криво усмехнулся и сплюнул.

- Тебе интересно, что люди скажут? А своя жизнь не волнует?

- Волнует. Ведь, я тебя люблю… - Лёля всхлипнула. – А дети…?

- Вот баба, - гармонист выругался. - Бью, как собаку, а она всё

любит…

С не меньшим изумлением взирала на него и Валентина. Андрей же,

слушая свата, задумчиво смотрел куда-то поверх высоких лип.

- А что дети? Будут общими. Да и поменяемся мы только на время,

если понравится, станем жить, а нет, так разойдёмся по своим…. Эх,

мама, - развернул он меха тальянки и пропел:

- На горе стоит репей,

Папа водочку не пей,

А напьёшься, раздерёшься,

И забудешь про детей…

 

На улицу вышел Алексей, в обнимку с братиком Колей.

- Вы чего тут сидите, а там вино стынет. Пошли за стол, и, взглянув

на понурую сноху, поинтересовался: - А чего это вы приуныли?

- Так, ничего, - за всех ответила Валентина. - Каждый раз Генка,

какой нибудь номер да отколет. Пошли в дом, там поговорим…

Лёля, не глядя на мужа, ушла вслед за свояченицей, а Геннадий сел

рядом с Андреем.

- Андрюх, ты не подумай чего, мне тебя жаль. Я уж бы её выучил

суку. Хороший ты мужик, но с бабами слабак. Пошли, хлопнем по

единой, чего сидеть-то в темноте, комаров кормить.

 

Вскоре, хмельная и разомлевшая компания пришла к выводу, что

ничего плохого в таком обмене нет, скорее, наоборот. Зинку

приструнить надо, Лёльке от побоев отдохнуть, да и с Генкой пора что-

то делать. Пьёт, гуляет, за каждой юбкой волочится, а самое главное,

жену не ценит, издевается. Может, жизнь с Зинкой его чему-нибудь

научит. А что касаемо детей, так они уже взрослые и двое из них

женаты между собой, то есть тоже, как бы, общие.

- Вот только согласится ли Зинаида с нашим решением, -

засомневалась Валентина.

 

Не успела она договорить, как сваха возникла на пороге дома.

Багровая от вина, ходьбы и возмущения она прямиком направилась к

мужу и, что есть мочи, закатила ему оплеуху.

- Паразит, издеваешься надо мной, да? Ближнее дело мне за три

километра бегать.

Она хотела ещё раз ударить, но руку перехватил Геннадий.

- Теперь ты моя жена и Андрюху не трожь... Он Лёлькин муж.

Зинаида уставилась на мужика.

- Какой ты мне муж?

- А вот такой. Станешь жить в моём доме, а Лёлька переедет к

Андрюхе. Мы с ним обменялись. Эксперимент сделали…

Зинаида опустилась на стул и недоумённо переводила взгляд с одного

родственника на другого. Те, согласно, кивали.

- Ну и ну, а если я не хочу с Генкой жить. Мне и с Андрюхой не плохо.

- Зато ему с тобой плохо, - вставил своё слово Колька – братик, и

икнул.

- Ты ещё тут. Помолчал бы лучше… - Зинаида повернулась к Андрею.

- Что скажешь? Тебе всё равно, что ли?

- Нет, не всё равно. С Лёлей будем жить.

- Вот оно что, так ты, значит, со свахой снюхался, паразит. С ней

хочешь жить, сволочь ты такая...

Геннадий, восхищённо, воскликнул:

- Огонь, а не баба! Сваха, а что ты имеешь против меня? Косишь,

ведь, глазом в мою сторону…

 

Зинаида плеснула в стакан самогонки и залпом выпила. Зажевав

горечь кусочком студня, махнула рукой.

- А и чёрт с ним, согласна. Давай жить. Думаю, что хуже не будет,

если только веселее.

 

Компания, сидевшая смирно, зашевелилась. Хозяин, ничего не поняв,

ушёл спать, а Колька – братик уснул на полу возле печи. Лёля

посмотрела на молчавшего свата.

- На самом деле вместе станем жить?

 

Андрей кивнул и философски заметил:

- Что ни делается, всё к лучшему. Станем жить, только бы Генка не

передумал.

 

Проснувшись утром, гости и хозяева почувствовали на плечах вместо

головы какую-то геометрическую фигуру, только не круглую. Морщась и

постанывая, расселись вокруг изрядно помятого праздничного стола.

Алексей принёс из подвала неиссякаемые бутылки с самогоном,

Валентина, обновив закуски, достала из печи чугун с горячими

наваристыми щами, и праздник помчался дальше.

 

Эпилог.

 

Геннадий меняться жёнами не передумал и Зинаида, собрав свои

вещи, перебралась жить к нему, а Лёлю Андрей перевёз к себе.

Удивительно, но дети такую перемену в жизни родителей не осудили.

Люди, поудивлявшись и пообсуждав историю Зотовых и Лыковых, вскоре

успокоились. Андрей с Лёлей жили дружно и счастливо, благодарно

вспоминая Геннадия.

Вторая пара веселилась вовсю. Каждый пытался подчинить себе

другого. Зинаида в драках не уступала сожителю, иногда одерживая

победу. С синяками периодически ходили оба, но возвращаться

обратно, даже думать не хотела. Геннадий, в общем и целом тоже был

доволен. Так они прожили четыре года. Возможно, к старости поутихли

бы оба, но Геннадий заболел. Лечиться не хотел, водку пить не

переставал и цирроз его доконал. На похоронах Зинаида безутешно

рыдала и, сквозь слёзы, объявила, что годы, прожитые с Геннадием,

были самые лучшие в её жизни.