Непривычно жаркий август сохраняет тепло в воздухе всю ночь, и Финский залив с далёкими огнями рейда под чёрным

звёздным небом чудится южным морем. Для полноты ощущений не хватает только плеска накатывающих волн. Вместо

него от кромки воды доносятся бульканье и фырканье, и вскоре плохо различимый в темноте чёрный спаниель Лаймон

обдаёт хозяев фонтаном брызг. Алина и Сергей, совершенно забывшие об этом всегдашнем подвохе, с криками

негодования увёртываются от лохматого, нестриженого пса.

Впервые за лето они ощущают ту беззаботность, которая должна хоть иногда скрашивать жизнь любого человека.

Закончилась долгая, тягомотная эпопея покраски дачного дома. Понемногу к этому делу руки прикладывали все члены

семьи, но основными исполнителями были рабочие, занимавшиеся озеленением соседского участка. Дом Сергея и Алины

стал для них просто дополнительным приработком, поэтому, несмотря на сухую, благоприятную погоду, работа тянулась

почти два месяца.

– А теперь нам надо устроить праздник!

Громкий возглас хозяйки действует на пса, как сигнал тревоги, и он принимается прочёсывать сосняк, ведущий от

пляжа к дому.

– Лаймон! Ко мне! Алина, и опять – надо! – Сергей не выносит слово «надо», особенно, в устах жены.

– Ну, ладно, желательно.

– Да не желательно, а дОлжно! Дому пятьдесят лет исполняется! Юбилей как-никак.

– И до чего же хорошо, что мы наконец сподобились его покрасить! Родители были бы довольны.

Да! Они были бы довольны… Дом был детищем Сергеевых родителей. Работая в блокадном Ленинграде, воюя в

народном ополчении, они и не думали, что после войны, в сорок шестом, получат кусок сухой и солнечной земли в целых

пятнадцать соток! На нём был заложен сад, куплен в ближайшей деревне и перевезён старый бревенчатый дом, ими же

по прошествии времени заменённый на новый.

 

– Посмотри, какая красота! – Алина останавливается у калитки.

Даже в свете уличного фонаря свежеокрашенный деревянный дом тёплого песочного цвета выглядит одетым с иголочки

франтом. Стоящий на высоком фундаменте, он устремляется вверх крутыми скатами зелёной крыши, красуется тремя

верандами, большой – внизу, двумя поменьше – наверху, а чёткий геометрический рисунок белых оконных переплётов

вносит ноту чистоты и нарядности в облик дома.

Из свидетелей его рождения на участке остаётся всего одна яблоня, растущая в десятке метров от крыльца. Уж сколько

у неё выпиливалось постепенно усыхавших ветвей, толщиной порою соразмерных иным стволам, а всё не хватало духу

окончательно расстаться с последним старожилом сада. Рядом же с помолодевшим домом, яблоня вдруг тоже обретает

живописность. Её толстый, скособоченный ствол с грубой корой и вихрами зелёных веток на макушке теперь выглядит

увеличенным подобием какой-нибудь японской растительной диковины.

– Ни дать, ни взять – бонсай!.. Серёжа, а почистить кору к юбилею было бы целесообразно, – Алина нарочито делает

ударение на последнем слове, подчеркнув, что употребляет его вместо «надо»…

 

Кроме торжественно разбитой об угол дома бутылки шампанского, во всём остальном празднование дня рождения течёт

в привычном русле. Гвоздь программы, как всегда, – шашлыки. Сын и дочь со своими семьями, друзья Алины и Сергея –

все участвуют в их приготовлении. Приподнятое настроение помогает переносить жару, становящуюся совсем удушливой

перед своим неизбежным концом, который угадывается по темнеющему вдали небу…

В строго положенный момент аппетитные шашлыки с яблоневым дымком и румяной корочкой под весёлые, нетерпеливые

замечания перекочёвывают с мангала на веранду, на стол, накрытый на двенадцать персон и давно уже манящий к себе

волшебным ароматом свежесрезанной зелени.

– Друзья! – поднимается Сергей. – Первый тост – за родителей, спасибо им! И светлая память…

В доме и в саду всё продумано и обустроено его родителями, и после них, вот уже десять лет, пока остаётся без

изменений. Единственное новшество – баня, рубленная, настоящая, гордость Сергея. До неё под баньку на долгие годы

была удачно приспособлена землянка, сохранившаяся на участке с военных времён. В ней тоже, бывало, немало

парились в охотку!

И начинаются воспоминания, тосты, смех, как бывает в компании близких людей, понимающих друг друга с полуслова.

Юбиляр в лице хозяев скромно и с удовольствием принимает поздравления, пожелания и похвалы.

– Как здорово угадали с цветом! За новый вид!

– За безбедное долголетие!

– Дому должен соответствовать и сад, а у вас родительский верес, не в обиду будь сказано, совсем захирел. То-то и в

бане его не видно стало… Итак, за восстановление утраченного!

– И приумножение!..

 

Тёмные, сверкающие тучи между тем сползаются со всех сторон и, заволакивая небо, всё сильнее нагнетают духоту.

Ни в доме с открытыми окнами и дверьми, ни на улице, куда гости выходят «поклевать» ягод или просто посидеть в саду,

– нигде не ощущается движения воздуха. И лишь во время вечернего чая наконец обрушивается дождь! Его шум

перемежается ударами грома, и гроза за окнами вызывает у собравшихся ещё большее оживление, довольство своей

защищённостью и в то же время – отгороженностью от бушующей стихии всего-навсего тонкими стенками веранды.

– О, радость дачной жизни, несравненная наша веранда! – провозглашает Алина.

– Вот именно, веранда заслуживает отдельного тоста!

– Да, дорогие мои, как раз это я и хочу сказать. Ведь все наши летние застолья проходят на веранде, вот за этим

старинным овальным столом. А вспомните родительские встречи, дни рождения деда, когда приезжали его друзья

молодости… А их «Вечерний звон» и дедов «Боммм! Боммм!»?.. Словом, давайте пожелаем благоденствия нашей

чудесной, расчудесной веранде! – Алина поднимает бокал…

– Знаете, нам сегодня повезло, что свет не погас, – продолжает она. – Наверное, только в честь нашего праздника не

оборвались провода… А вот, может, мы не всем рассказывали, какой у нас с Танюшкой случай был года три назад.

Помнишь? – внучка кивает, сразу поняв, о чём речь. – В общем, жуткая гроза была днём, но так потемнело, что мы даже

зачем-то свет включили, ветер сильнющий был. И вот сидим мы на веранде, смотрим на эту жуть во все три стороны, и

гаснет свет. Когда дождь поутих, мы вышли на улицу проверить, нет ли обрыва. И точно, оборвался ввод в дом, провод на

земле валяется. Только мы вернулись домой, дождь снова припустил изо всех сил, а у нас вдруг свет загорается, но

вполнакала, и так во всём доме, мы проверили, и стало нам не по себе – откуда? Провод же оборван…

В это время из-под стола показывается чёрный нос, и всё внимание переключается на Лаймона.

– Где ты был? Про тебя-то мы и забыли! Иди сюда! – сыплется отовсюду.

– Знаем мы, знаем, где он был, – смеётся дочка, – под скамьёй дрожал. Гроза прошла, вот и вылез наш трусишка.

– Да нет, не трусишка он. Это – атавизм. Естественное древнее восприятие сил природы, от которых зверю негде было

укрыться. Понимаете?

– Инна, ты сама это придумала?

Но Инне не даёт ответить громкий, похожий на выстрелы треск.

– О! Кажется, наш юбилей фейерверком отмечают!

– Сейчас посмотрим, – Сергей подходит к окну. За отодвинутой занавеской на полнеба разливается багровое зарево! А

треск… конечно же… точно такой они уже слышали этим летом, когда горел дом за речкой. Так трещит шифер во время

пожара.

Всем сразу вспоминается тот, самый сильный, с металлическим звуком удар грома…

 

Открывающаяся с верхней веранды картина настолько не вяжется с атмосферой беспечности и веселья в их доме, что в

первый миг кажется нереальной.

Горит на улице Дальней, по которой они обычно ходят в лес. Ни с кем там Алина и Сергей не знакомы, знают только, что

в большинстве домов люди живут постоянно. Возвращаться за стол, продолжать пить чай как ни в чём не бывало никому

не приходит в голову.

– Вот что, давайте-ка сходим туда, – Сергей направляется к выходу. – Пришла ли пожарная? Надо ли поливать соседние

крыши? Короче, лишние руки не помешают…

Идти собираются только мужчины.

– Правильно, зевак там и без нас хватит. Только будьте осторожны! – напутствует Алина, её свекровь в таких случаях

добавляла: «На беду много не надо». «Это правда!» – думает она, и тотчас пробудившаяся тревога услужливо

подсказывает о мангале, стоящем всегда слишком близко к дому, об антенне, не имеющей заземления, и – о зыбкости

вообще, о непрочной грани между сегодняшней радостью и завтрашним горем, о соседстве того и другого…

Ночная прохлада и сырость смывают следы недавней жары, погасшее небо больше не говорит о пожаре. Но разговор в

доме от этой темы не уходит, припоминаются случаи, делаются предположения… Становится понятно, что разойтись

удастся ещё не скоро, и к приходу мужчин с улицы Дальней заново накрывается стол.