Сказка о том, как баба Яга да кот Баюн к людям пришли и добрыми делами занялись

 

За морями, за степями, за высокими горами, рядом с речкой-быстрицей, в густом лесу да на высоком дереве сидел кот Баюн и мурлыкал – добычу приманивал. Но птицы высоко пролетали, звери стороной пробегали – всех застращал Баюн-говорун. Даже мышка-норушка в норку забилась, листочком прикрылась и притихла, чтобы котейка не услышал её да не поймал.

Дни пролетали, недели и месяцы проходили, а кот Баюн сидел на дереве да по сторонам посматривал, добычу искал, чуть с ветки не упал, но так и не дождался. Устал котейка петь и завлекать. Исхудал, аж голос пропал. Есть-пить захотел и надумал он сходить к Ягушке – старой подружке. Перед ней повиниться, что сметану стащил, авось и простит, да щами и кашей угостит. Спрыгнул с дерева Баюн и направился к бабе Яге. А сам идёт и шатается, лапы заплетаются, споткнётся – кувыркнётся, когтями цепляется, снова поднимается и опять бредёт, Ягушкину кашу вспоминает.

Добрался котейка до поляны. Видит, избушка накренилась, крыша свалилась, печка не дымит, кашу не варит, а баба Яга на завалинке сидит, на клюку опирается, слезами умывается, тряпкой утирается.

– Что случилось, Ягушка? – замурлыкал Баюн. – Кто сломал избушку? Ты прости меня, кота, что сметану съел тогда – слишком, уж была вкусна. Не простишь, так накажи и хворостиной отлупи, но прошу – не выгоняй, хоть краюшку хлеба дай. Отощал в лесу своём... Может, станем жить вдвоём? Всех мышей переловлю, на ночь песенку спою, лишь бы ты меня кормила: кашкой, рыбкой угостила. Что молчишь, Ягушка, старая подружка?

Вздохнула Ягушка и сказала, недовольно проворчала:

– Эх, Баюн-говорун! Избушка стояла, никому не мешала. Я щи да кашу варила и зверушек кормила. Колдовала, на метле летала и за порядком следила. Не думала, не гадала, что беда нагрянет. Ох, обидели старушку, разломали избушку!

– Не печалься, Ягушка, не грусти, подружка, – промурлыкал Баюн. – Что-нибудь придумаем.

Но пуще прежнего расплакалась, баба Яга. Слезами заливается, тряпицей утирается.

Кот Баюн сидел на крылечке и ждал, когда старушка успокоится.

Устала, уморилась Ягушка, рядышком с котом уселась, на Баюна не смотрит, о чём-то бормочет, в сторону леса глядит да пальцем грозит.

Надоело котейке слушать плач старушки:

– Ягушенька-подруженька, кто посмел тебя обидеть? Догоню да, как выпущу когти острые! Полетят клочки по закоулочкам!

– Что ты, что ты! – руками замахала Ягушка. – Мне сорока на хвосте принесла, что кузнец с Горынычем баловались, силушкой хвастались, кто дальше молот забросит, да не рассчитали, попали в избушку, вот и обидели старушку.

Зафырчал кот Баюн, аж шерсть вздыбилась. Принялся когти точить, да к битве готовиться:

– Созову лесной народ, – заворчал котейка. – Быстро уму-разуму научим озорников. Как налетим, всё разнесём, в пыль превратим и по ветру развеем.

– Не тревожь, Горыныча, – заступилась баба Яга. – Он много раз приходил на помощь, из беды выручал. С Кощейкой сражался, девиц-красавиц из полона освободил, а теперь людям помогает, с ними живёт-поживает, детишек катает да село охраняет. А ты спрятался в лесу, кто мимо проходил – всех испугал, зверей разогнал, даже птицы разлетелись. Посему и живёшь один-одинёшенек. Лишь польза от тебя, что сон навеваешь, да болезни лечишь.

Удивился кот Баюн. Не поверил старушке Ягушке, что Горыныч победил Кощея, да стал людям помогать и село охранять.

Осерчала баба Яга. Ногою топнула, в ладоши хлопнула и перед ней сорока-белобока появилась. И затрещала, и затараторила она:

– Сама видела и всё слышала, как Горыныч пред людьми прощения просил, в ноги кланялся, потом с Кощеем дрался, его по земле катал и в пыли валял да в клетку закрыл. Девиц-красавиц освободил. Женихов оживил. На свадьбах гулял, песни пел да плясал. А сейчас в пещере живёт. В кузнице огнём полыхает, удальцу помогает. Вечерами ребятишек катает да за Кощейкой присматривает. Всё видела, всё слышала, всё знаю, – протрещала сорока-белобока, крыльями взмахнула и быстро упорхнула.

Ещё больше удивился кот Баюн. На Ягушку посмотрел, вслед сороке поглядел, к перилам привалился да с крыльца свалился. Зафырчал, поднялся и к бабе Яге прижался:

– Ягушка-подружка, может, и мы пойдём, перед людьми повинимся, в ноги поклонимся, авось и нас пригреют да избу новую поставят, и будем жить-поживать да горя не знать. Что молчишь, ничего не говоришь?

– Я беду не приносила людям. Всех привечала и угощала, даже Иван Царевич в гости приезжал, а ты, кот Баюн, всех разогнал, вот и придётся в ноги кланяться да виниться, и прощения просить, а ежели не захочешь, тогда в лес подавайся, на дерево взбирайся, там и живи. А я в ступу сяду, помелом взмахну да помчусь к Горынычу. Они шалили, избушку повалили, с них буду спрашивать. Ежели сумели сломать, должны вину признать. Как сказала, так и будет.

Ох, не хотелось котейке в лесу оставаться! Стал уговаривать Ягушку, чтобы с собой взяла. Обещал всё исполнить, что она скажет да посоветует.

Пожалела Яга своего дружка. Забралась в ступу, кота Баюна посадила, взмахнула помелом, свистнула-крикнула, что-то прошептала и помчалась над лесами, над морями, над высокими горами, пока не увидела пещеру, из которой дым валил да огонь вырывался.

Вылезла баба Яга из ступы, клюкой грозит, кулаком машет и Змея бранит. А Горыныч спит-посыпохивает, с боку на бок поворачивается, от Яги отворачивается.

Устала Ягушка кричать. Подняла камень, кинула в пещеру и угодила старшей голове Горыныча в правый глаз. Проснулся Змей Горыныч, огнём полыхнул, выбрался из пещеры да закричал громким голосом:

– Кто мне спать помешал, камнем в глаз попал? Явись-покажись, быстро уму-разуму научу, разочек шлёпну, и очутишься за тридевять земель в тридесятом царстве!

Зафырчал кот Баюн, как услышал о тридесятом царстве. Не хотелось ему обратно в пустой лес возвращаться, да на дереве сидеть и по сторонам смотреть.

– Ах ты, кот полосатый! – полыхнул Горыныч, прикрывая головы крылом. – Появился, да камнями кидаешься? Поймаю, закрою в клетку с Кощейкой, тогда будешь знать, как со мной играть.

– Ах ты, Змей Горыныч! – крикнула да ногою топнула Ягушка. – Три головы имеешь, а ума-разума так и не набрал. Вздумал с кузнецом силушкой померяться, кто дальше молот забросит? Пошутили да поиграли, мою избушку сломали, печь развалили, чугун с кашей свалили. Обидели старушку – осталась без избушки. Ежели не повинитесь, тогда наколдую, прошепчу слова заветные и превращу в мышь летучую. И кузнеца заколдую! Оборочу в мышку-норушку. Вот уж узнаете, почём фунт лиха!

Услышал Змей Горыныч знакомый голос. Приоткрыл глаза и удивился, баба Яга перед ним стояла, клюкой грозила, кулачком махала и обещала в мышь летучую превратить, а рядом с ней кот Баюн выхаживал, усы разглаживал, фырчал, того и гляди, бросится.

– Ягушка-подружка, – полыхнул огнём Змей Горыныч. – Что с тобой случилось?

– Ах ты, озорник! – опять закричала, затопала ногами баба Яга. – Избушку свалили, печь развалили, молот мимо просвистел, чуть меня не задел. Как мне жить в развалюшке? Печь дымит, огонь не горит, кашу не варит. Кто исправит, да всё наладит?

– Не гневайся, Ягушка, успокойся, подружка, – сказал да полыхнул Горыныч. – Кузнеца позову, ему расскажу, что-нибудь придумаем. Наша вина – нам исправлять, – повернулся он в сторону села да троекратно крикнул-свистнул.

Не успела баба Яга дух перевести, как заметила, что кузнец бежит и спотыкается, падает и кувыркается, снова поднимается и к ним торопится. А вслед за кузнецом и сельчане прибежали, на Ягушку глядят, руками машут, о чём-то говорят да шепчутся. Увидели кота Баюна, за камни схватились, кидают, его прогоняют. А котейка хитёр, за бабу Ягу спрятался, под ступою скрылся, помелом прикрылся.

Встал перед сельчанами Горыныч с кузнецом. В ноги упали старушке Ягушке. Вздохнул, огнём полыхнул Змей, на удальца показал и сказал:

– Наша вина, что избушку свалили, да Ягушку обидели. Вздумали с удальцом силами померяться, кто выше и дальше молот забросит. Не знали, не гадали, что в избушку попадём. Не обижайся, Ягушка, всё исправим, подружка. Поставим новую избушку – краше прежней будет. А кузнец узорчатые ножки смастерит. Отдохни, пока трудимся, – и крикнул громко. – Эй, народ, кто с нами пойдёт: рубить, колотить, крышу крыть да печь ложить? Вдвоём хорошо, а сообща-то лучше!

Побежал-повалил народ. Кто пилы несёт, кто топоры точит, кто гвозди готовит. И закипела работа: шум да звон стоит, только щепки во все стороны разлетаются да работники усмехаются и на Ягушку посматривают, как она спит-посыпохивает и ничего не замечает.

Солнце на закат повернуло, когда прибежал кузнец и начал будить старушку Ягушку. А она спит, на удальца ворчит и толкается, от него отворачивается. Не удержался кузнец. Поднял старушку, встряхнул Ягушку, на ноги поставил да глядеть заставил.

Посмотрела Яга, рукой отмахнулась – глазам не верит. Перед ней не избушка стояла, а чудо-теремок. Ставни расписные, крылечко и дверь резные, из трубы дымок вьётся, в печи огонь горит, из чугунов пар вырывается, щами да кашей пахнет. Теремок стоит на ножках кованых – узорчатых да приплясывает. И сам в сторону леса поворачивается, всё норовит убежать да Горыныч не даёт, кое-как удерживает.

Обрадовалась Ягушка. Подошла к теремку и не налюбуется. В ноги сельчанам и Горынычу с удальцом поклонилась, в гости зазывает, щами да кашей угощает. Всех накормила-напоила, а в чугунках не убавилось. Стал народ песни петь да плясать и Ягушку уговаривать, чтобы в селе жить-поживать осталась. Ну, баба Яга и согласилась. Обещала щи да кашу варить и в поле, на луга носить да всех кормить. Знала, сделай людям добро, оно вдвойне вернётся. Хотели они кота Баюна поругать, что озорничал: сметану да кур таскал, но раздумали. Уж слишком хорошо песни пел – мурлыкал. До кого дотронется, у того болезнь исчезала, малым деткам помурлыкает, а они спят и улыбаются, да и ребятишки радуются, с ним играют, мышей ловить заставляют. Лишь теремок пыхтел, на лес смотрел, хотел сбежать, да не получилось. Кузнец поймал, на цепь посадил и к дубу привязал. Так, на всякий случай...