Ты прочёл мне свои стихи, жаждуя оценки. Я смолчал. Я хотел сказать правду, а её не знал. Никогда не умел отличить ямб от хорея. Знаю несколько стихов наизусть. Но ведь, что Есенин или Пушкин – это хорошо, мне думать не пришлось. А тут надо самому определить. Спросил у одного друга, дав ему прослушать диктофон.

- Гениально – восторженно сказал он – это похоже на молодого Бродского. Ему обязательно надо печататься.

Но друг только что, в очередной раз подлечился в психиатрии.

Второй друг изрёк:

- Ну что я-то скажу? Это ведь для толстозадых молоденьких евреечек.

- Почему для евреек? – удивился я.

- Так кто ещё стихи читает.

- А почему толстозадых ?

- Еврейки все толстозадые.

Тогда я сам разработал критерии. Гуляя с собакой, гонял твои записи раз 100. Я выучил их наизусть. И прикладывая стихи к разработанным критериям, пришёл к совершенно научному выводу, что они хороши. Но ты мой брат, могу ли я быть объективен? К тому же я ведь знал заранее, что стоит за твоими строфами…

И тут я ей позвонил. Исключительно по делу. И она тут же примчалась. Разумеется только из за дела… Отдыхая после, я прочёл ей: “ Благоразумие помыслов, невнятная поступь шагов, Так ты уходила за голосом моих еле слышных стихов. Я вроде бы стал обязательным, к чему то привык кое-как, за что то цеплялся старательно, кого то любил просто так. Усердно боролся с пороками, не зная что значит порок. И плыл за своими уроками, не выучив главный урок...

- Кто это написал про нас? – тихо спросила она.

Я сразу вспомнил цитату в своём армейском блокноте: “… но, наверно в этом и есть главный смысл поэзии. Сказано об одном, а думаем о другом, сказано о других, а думаем о себе. ( из романа К. Симонова “ Так называемая личная жизнь.” )“