1. Такой мой мир. Небо голубое. Я пытаюсь вглядываться в его глубину и увидеть там хотя бы один ответ на свои многочисленные вопросы. У меня нет дома. Точнее, где-то он есть, но некоторое время назад мать выгнала меня. Своего отца я не знал. Почему нам не довелось познакомиться – кто-то из соседей говорил, что он погиб в сражениях нынешней войны. Говорят, он отстаивал свою религию. В моём мире идёт война, причиной которой являются религии, каковых достаточно много. И всё же есть две основные: экстремисты и пессимисты. Экстремисты верят, что Бог есть, и не отрицают того, что Бог един в других божествах. Пессимисты верят, что Бог один и отказываются принимать возможность других богов, составляющих единого Бога. Экстремисты поддерживают многие религии нашего мира, но пессимисты замкнуты только на своей религии. Их Бог – некий идол. Так говорят те, кто поддерживает экстремистов. Мать рассказывала мне, что отец был добрейшим человеком, следователем религии экстремистов. Сама же она была человеком не слишком добрым и открытым. Некоторое время назад она выгнала меня из дома, сказав, что не может меня более кормить, и надеется, что воспитала меня так, как хотел отец. С тех пор я больше её не видел. Сейчас я думаю, что вполне возможно, что когда-то моя мать была красивой женщиной с доброй улыбкой. Война изменила её. И не только её. Эта война в некотором смысле, наверное, можно было бы сказать, сломала мне жизнь, хотя сам я так не считаю. Так люди говорят, когда слышат мою историю. А историю своей жизни я рассказываю не так уж часто – когда кто-нибудь угощает чаем. Иногда это бывает, когда я прошусь переночевать у кого-нибудь на одну ночь. За чаем я могу говорить о себе, о мире и, вообще, о чём угодно. Война началась пятнадцать лет назад, когда мне шёл второй год жизни. В ближайшее время отца убили на поле сражений. Растила меня мать. Сейчас мне семнадцать, и я не знаю, благодарен ли я матери за то, что она меня растила и кормила вместо того, чтобы уже тогда выгнать из дома, или же ненавижу её за то, что она меня столько лет растила и кормила, а теперь выгнала из дома. Я вообще не знаю, чувствую ли я что-нибудь к кому-нибудь. Люди говорят, что я бесчувственный. Пусть говорят. Если это так, то и к боли я тоже должен быть нечувствительным. Пока мне ещё не приходилось испытывать на себе в полной мере понятие боли. А мелкие физические ссадины и царапины беспокойства мне не причиняют. Даже не раздражают. Хотя есть в этом мире одно, что будит во мне хоть какие-то негативные, я бы даже сказал, агрессивные чувства – это когда один человек причиняет моральную боль другому. Это выводит меня из себя, и очень часто я вмешиваюсь в подобные выяснения отношений между людьми, даже если это не моё дело. Когда я жил с матерью, я часто вмешивался в жизни соседей, если видел или слышал какие-то скандалы. Я не знаю, правильно это было или нет. Но это было моей единственной реальной потребностью. Даже есть я так не хочу при голоде, как мне хочется защищать тех, кого оскорбляют. Я пришёл на поле красных маков. Недалеко красуются величественные горы. Я лёг среди цветов. Закрыл глаза. Ветерок колышет цветы. Едва заметно. Я ощущаю себя на редкость спокойно. Такое спокойствие ассоциируется у меня с чем-то глубоким и устойчивым. Как будто в эти моменты я твёрдо и уверенно стою на собственных ногах на земле. - Откуда ты здесь? – услышал я чей-то голос. Открыл глаза. Надо мной нависла чья-то тень. Голос принадлежал мужчине – я понял это по короткой бороде. - Пришёл с севера, - ответил я, глядя в глаза незнакомцу. Солнце светило ему в спину, поэтому разглядеть глаз и лица я не мог. - Почему ты здесь? Разве ты не должен быть на поле боя? – голос не упрекает меня ни в чём. Он просто с любопытством спрашивает меня. - Потому что меня не звали воевать – мне семнадцать лет. К тому же меня выгнали из дома, так что фактически я свободный человек и не обязан бороться за то, за что не считаю нужным бороться, - отвечаю я ровно. - Значит, ты считаешь эту войну бессмысленной? – по голосу я могу определить, что человек улыбается. - Наверное. В первый же год войны убили моего отца. Я его не помню, но моя мать всегда мне рассказывала, что он был самый замечательный человек из всех, кого она видела за свою жизнь. - И кем же он был? – интересно, почему я вообще стал отвечать на его вопросы. Тем не менее я продолжаю отвечать. - Мать говорила, что он был одним из предводителей экстремистов. Мужчина замолчал на несколько мгновений. Я снова закрыл глаза. - Как тебя зовут? – после этого вопроса я открыл глаза, посмотрел в лицо мужчины и ответил: - Кэрри. - Кэрри, не хочешь ли ты пойти со мной? Меня зовут Александр, я был другом твоего отца. Заявление, что он был другом моего отца, меня не взволновало. Вообще не вызвало никаких чувств. - Ладно, я не против. Пошлите, - я сел на траве. Затем поднялся на ноги. Александр тоже встал. У него было на вид доброе лицо. Он улыбался приветливо и честно. Я уважаю людей с честными улыбками, каковых встречал на своём пути немного. Александр пошёл в сторону противоположную от гор. Я пошёл за ним. - А ты, должно быть, много повидал на своём пути, раз так себя ведёшь. А если бы вместо меня над тобой оказался пессимист, жаждущий смерти даже сына экстремиста? - Значит, так надо было бы. Сейчас я живу, но рано или поздно я умру. Так какая разница, когда я умру – сегодня, завтра или через год? – мы покинули поле маков. - Впервые встречаю такую разницу в суждениях между отцом и сыном. Твой отец любил жизнь и очень её ценил. Он боролся до последнего, - Александр, кажется, уже не улыбался. - Видимо, мы выросли в разных мирах. К тому же я не говорил, что не люблю жизнь. Я просто не боюсь смерти. - Громкие слова. Думаю, если ты пошёл со мной, скоро мы проверим, насколько это правда – то, что ты только что сказал. После этих слов что-то внутри меня напряглось, но всё тут же прошло. Мы пришли в какое-то поселение, спрятанное в лесу. - Ты боишься? – спросил меня мужчина. - Я не знаю, – честно ответил я. - Мы пришли в военное поселение экстремистов. Здесь тебе ничего не угрожает. Однако я хочу тебе кое-что предложить. - Хорошо, - я покорно шёл за Александром. Мы пришли к хижине, находящейся в самом сердце поселения. - Проходи, - Александр поднял передо мною занавеску из шкуры коровы. – Это моя хижина. Я вошёл внутрь. Там было свежо и приятно. Александр прошёл, по видимости, к своему рабочему столу и сел за него в кресло. - Прошу, присаживайся, - он указал мне на стул напротив себя через стол. Я послушно сел. - Кэрри, я предлагаю тебе быть моим помощником. В качестве моего помощника ты будешь меня замещать, когда я буду отбывать по каким- либо делам и, конечно же, отдавать какие-нибудь приказы, касающиеся поселения. Но помимо этого ты будешь участвовать вместе со мной в сражениях, в которых принимает участие наше поселение. Ты должен быть к тому, что если со мной что-то случится, ты должен будешь взять командование нашего отряда на себя и вести их в бой. Взамен я предоставлю тебе крышу над головой. Наше поселение станет тебе новой семьёй, - Александр внимательно посмотрел на меня. Я пожал плечами. - Я умею драться только в рукопашную с ножом и без. Оружие в руках в жизни не держал. Если Вас это устраивает, то я могу остаться. - Что ж, вот и договорились! – Александр протянул мне руку, встав из-за стола и подойдя ко мне. Я встал и пожал его руку. - Пойдём, я провожу тебя в дом, где теперь ты будешь жить. Мы с Александром вышли из его хижины и подошли к следующей. - Вот. Здесь будешь жить, рядом со мной. Каждый день за час до полудня девушки убираются. Постельное бельё меняют каждые семь дней. Подъём здесь через час после рассвета. Кушаем мы в общем «Доме еды». Если ты голоден, могу тебя проводить туда прямо сейчас. Если нет, то мы пойдём туда вместе на ужин. - Нет, благодарю. Я пойду вместе с вами на ужин. - Хорошо. Тогда оставляю тебя осваиваться в новом жилье, зайду за тобой через пару часов. И можешь обращаться ко мне на ты. - Хорошо, - покорно я ответил я. Александр ушёл. Я поднял коровью шкуру и вошёл в свой новый дом. Странно. Мой – но-вый – дом. Здесь свежо и, кажется, даже уютно. Я прошёл к своему теперь рабочему столу, провёл по нему рукой. Стол был массивный и крепкий. Тут я заметил, что есть ещё одна комната, закрытая опять же коровьей шкурой. Я поднял шкуру и вошёл внутрь. Здесь было теплее, чем в главной комнате. Стояла кровать, прикроватная тумба, небольшой стол и два стула. Осмотревшись в доме, я решил прогуляться по селению, которое теперь называлось моим новым домом. Я вышел из хижины и осмотрелся. Недалеко от края поселения что-то блестело. Кажется, речка или озеро. Я направился к воде. Сколько сидел на берегу, я не знаю. Но здесь было хорошо, не хотелось отсюда уходить. Это редкое ощущение – когда мне где-то нравится быть. - Мне вода помогает думать. А ты что ищешь в ней? – голос принадлежал Александру. Я повернул голову. Слева от меня сидел именно он. - Я чувствую, что мне здесь хорошо. Не хочу отсюда уходить, - я снова посмотрел на воду. - Это хорошо. Значит, место приняло тебя. Люди и того быстрее примут. Ещё какое-то время мы сидели вместе, в молчании глядя на воду. Я услышал звук горна. - Пора на ужин, - сообщил Александр. – Пойдём. Мы встали и направились обратно в поселение. Ужин прошёл очень шумно и весело, если так можно выразиться: меня все приветствовали, желали познакомиться со мной. Я запомнил только одну девушку из всех тех, кто крутился вокруг: Эллу. Очень милая девушка. Красивая. Глаза у неё выразительные, глубокие. Я пришёл к себе в хижину, прошёл в спальню, сел на кровать, затушил прикроватную лампу и лёг спать. «Вот и началась моя новая жизнь», - подумал я, прежде чем уснуть. 2. Я хочу жить. Прошло уже несколько месяцев. Точнее указать не смогу. Я прижился в этом селении. Меня приняли, как родного. А та девушка с первого ужина, Элла, недавно переехала ко мне жить. Теперь мы вместе. Могу сказать, что я счастлив. Селение стало для меня своего рода большой семьёй. Здесь есть даже женщина, похожая на добрую матушку, не мою, конечно, - это главная экономка селения. Она очень добрая и внимательная. За пару дней она привыкла к тому, что я всегда оставляю на столе свой особенный «порядок»: бумаги лежат в разброс, карандаши и прочие пишущие предметы – в столе, и ближе к противоположному от моего кресла краю стоит маленькая фигурка в виде слона – мой талисман. Зовут добрую экономку Нани. Каждое утро Элла встаёт на рассвете, чтобы пойти помочь готовить завтрак для мужчин в «Доме еды», а после завтрака каждый из нас расходится по своим делам: Элла остаётся убирать посуду, затем они с женщинами идут стирать, после готовят нам обед, а я тем временем сижу либо у себя в хижине, либо в хижине Александра. Чаще всего бывает второй вариант, потому что приходится обсуждать движения основных войск экстремистов, проводить собрания воинов нашего селения, при этом участвуя в дискуссиях. Ещё я узнал о том, что в селении живёт священнослужитель. Хижина, в которой он живёт, внешне ничем не отличается от других, но внутри всё иначе, нежели у нас, у смертных людей: внутри постоянно дымят какие-то благовония, весь интерьер разукрашен всевозможными украшениями совершенно разных религий, какие я только встречал и не встречал во время своих скитаний. Священнослужителя зовут Анапий. Странное имя даже для священнослужителя, но мы уже все привыкли к нему. Несколько раз мы с ним даже разговаривали, и, должен признать, что человек он очень добрый, милосердный, чистый душой, светлый и мудрый. Общение с Анапием раньше меня успокаивало, когда я нервничал, чувствуя себя чужаком. Теперь я один из жителей селения. Когда таковым стал – точно сказать не смогу. Вроде недавно, а ощущение, будто я всю жизнь в этом селении провел. Александр за это время пару раз уезжал, меня оставляя своим заместителем. Когда он уехал первый раз, я был напуган идти на собрание к воинам селения, но как только я пришёл в хижину Александра и увидел, как на меня смотрят, сразу понял, что я свой, и никто здесь убивать и унижать никого не собирается. Меня принимали, как своего. Скоро мы с Эллой собираемся обручиться. Она постоянно ходит улыбается, и я чувствую себя счастливым. Я стал замечать за собой, что всё чаще пребываю в состоянии счастья и умиротворения. В такие моменты меня переполняет любовь и благодарность к этому миру. И всё, что было до того, как я встретил Александра и пришёл сюда, было для того, чтобы именно здесь я понял, что такое жизнь, и научился быть счастливым. Уже третий день идет бой. Время от времени взрывы, как и людские крики, стихают: появляется мертвая тишина. В такие моменты мы лежим ближе к своим (кто ранен, кто умирает) и смотрим в небо. Там нет вопросов, даже ответов никаких не нужно. Достаточно того, что мы обращаем взгляды наши вверх, и каждый молча, шепотом, мысленно – кто как, - молится Богу. Рядом лежат и враги, пессимисты, или уже только их трупы… сейчас они не кажутся врагами – обычные люди, такие же, как и мы. Они сражаются за то, во что верят, мы – такие же, ничем не отличаемся друг от друга. Поле битвы усеяно трупами и еще остывающими телами. Раненные воины, которые по каким-либо причинам не покидают поле боя, чтобы подлечиться, имеющие не сильные ранения, рвутся снова в бой. И вновь начинается треск земли, шум, клокот палящих пушек, взрывы… Война – самое ужасное состояние, в котором может пребывать мир. А ведь просто потому, что кто-то не поделил идеи бытия человеческого погиб мой отец. В данный момент гибнут люди вокруг меня. Снова начался бой. Вокруг шум, люди убивают друг друга ради ИДЕИ какой Бог. До чего же мы глупы. Сражаюсь, как могу, как умею. Как чувствую. Разящий нож вонзился в спину – боль расползается молниеносно по туловищу, однако ноги держат меня еще. Разворот, бью врага по лицу со всей силы, удар с ноги, короткий меч вонзаю ему в грудь. Убил. Думаю сейчас о том, что вот уже третьи сутки сражаюсь бок о бок со своими товарищами. Людей становится мало, хотя и враг несет большие потери. Эта война кончится, скоро кончится. Доживу ли я до этого конца? Надо сражаться. С еще большей яростью, чем прежде, начинаю драться. О, боги, меня дома ждет девушка, которую я люблю, мой отец погиб в битве ни за что, а ведь его дома ждала любящая жена, сын. Сейчас что, моя очередь?! Не согласен! Подбегаю к своим воинам, группируемся в клин, и я с победным кличем веду маленький отряд в бой. Пусть он будет нашим последним, может быть, кто-то из нас выживет, но каждый знает, ради чего он дерется. Я хочу жить – и не важно чем закончится этот день! Я обрел мир в своей душе – ради этого стоит драться! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
