- Жаль, тысячекратно жаль, что тебя не было с нами. Но твой дух был. Честно, честно! Я все мгновения чувствовала его рядом с собой. Да так материально, что мне не по себе стало в какой-то миг… - это моя невестка, жена брата говорит мне по возвращении из двухдневной поездки в мою малую родину, Абхазию.

- Чего так? – печально улыбаюсь я, то ли завидуя ей, то ли обижаясь, что «от присутствия моего духа» ей «не по себе стало».

- Сама не знаю! Было ощущение, что я на всё смотрю твоими глазами. Но радости от увиденного - не было. Той радости, которая должна быть при встрече… после долгой разлуки: с домом, с двором, с улицей… со всем, что когда-то было частью твоей жизни…

- Это потому, что я уже была там… после… и у меня были те же ощущения: чужое всё!

- Как же «чужое»? Как может быть такое? Если ты жила в «этом чужом» - полжизни?

Сказал бы мне кто другой, я бы еще поняла. Но, ты? Я тебя, как свои пять пальцы знаю: ты ко всему «прирастаешь», если живешь в этом «всё» больше трех дней…

А тут… говоришь «чужое»… о доме своем…

- Эх! Ты не поймешь…

 

…И уносит меня память в тот, послевоенный, 1994 год…

 

…Разбитая асфальтовая дорога вдоль побережья.

Искореженные автомобили на обочине, успевшие заржаветь за год-два. Ощущение не из приятных: как будто не похороненные трупы вдоль дороги, от времени превратившиеся в заржавелые металлические бездыханные груды.

Дома… скелеты домов, из глазниц-окон которых, смотрят закопченные пожаром, черные зрачки, вопрошая: «Почему?»

 

И это… моя малая родина? И это - лучший кусочек суши на планете Земля?

 

Маршрутный автобус наполнен людьми и их баулами.

В салоне автобуса все молчат. В воздухе царит… недоброжелательность. Всех ко всем.

Это просто ужасно. Я в шоке. Люди, которых я знала, которые испокон веков жили в этих краях, всегда и ко всем были приветливы, надо – не надо заговоривали, спрашивали, рассказывали, шутили и с незнакомыми людьми. А те, кто ехал в одном транспорте больше часа - вообще становились родными...

Теперь. Что же такое с людьми? Понятно, война была, не простая передряга или перепалка.

Понятно, многие потеряли близких и родных, у многих поколечены судьбы...

Я понимаю, что человек в горе - другой, что он замыкается...

Но здесь, в салоне микроавтобуса не замкнутость была, а самое настоящее человеконенавистничество.

Боль и утрата не соединили людей, не сделали их сплоченнее, как бывало раньше, как считалось нормой для поведения здешних людей, а разъединили, сделали их озлобленными, закрытыми в своих панцирях непонятными существами.

Меня это так шокирует, что я уже жалею, что отправилась в это нелегкое «путешествие…

 

Гробовая тишина на протяжении полутора часов.

С того времени, как выехали из пока еще, административной границы. (Скоро граница станет настоящей, с таможней, со стражами «государств» с обеих сторон).

 

Наконец-то!

Приближаемся к тому месту, где каждый камешек знаком, где с каждой расщелиной на тротуаре когда-то вела беседы, где дети мои ходили, падали, поднимались, смеялись…

- Остановите, пожалуйста, здесь.

- Вокзал рядом! Пешком пройдешь, не сломаешься!

 

Невиданная вещь. Водитель нагрубил ни за что, ни про что. Молчу. Сижу, как сидела. Мой шок усиливается…

И так со мной, с пассажиром говорит водитель? И это здесь? Среди людей, для которых считался дурным тоном... не подобрать пешего НА ЛИЧНОМ СВОЁМ АВТОМОБИЛЕ, незнакомого пешего путника(!), совершенно бесплатно.

КАК же люди меняются?

Почему?

Понятное дело... война. И на войне не плов с изюмом раздают друг другу противоборствующие стороны...

Но!

Люди совершенно изменились!

Настолько изменились, что забыли все добрые вековые традиции. Или не забыли, а просто наплевали на них. Переворот в сознании! Я иначе не назову это.

Но КАКИМ же аморфным должно быть это сознание, чтобы при дуновении любого ветерка, как в данном случае то - агитация ксенофобии, люди мгновенно стали другими, противоречащими себя, свою суть.

 

Вокзал.

Боже! Ничем не отличается от развалин Рейхстага, которые я видела в кино…

Никого нет. Ни машин, ни людей пеших.

Тащусь со своей тяжелой сумкой: гостинцы несу. Кому? Сама не знаю. Кого увижу, того и угощу.

Тащусь по траурному городу.

Недалеко… мой дом. Наш дом. По праву наш. По всем документам. Но не в них дело. Этот дом построил мой свекор. С нуля. Затем, достраивал и обустраивал мой муж. Добротный, хороший дом. Со всеми удобствами.

Но я не знаю, что с ним стало. Мы уехали отсюда во время войны, забрав с собой лишь детей, документы и… ключи от входной двери.

 

Четыре часа дня. Август месяц. Абхазия. 1994 год. Вокзал. Стратегического назначения, трасса. НИ ДУШИ! Вдоль трассы… скелеты домов моих соседей…

(Потом я узнала, что не все дома от бомбёжек пострадали. Их сожгли! Преднамеренно! Ограбили и сожгли. Сначала одна воюющая сторона сжигала дома «противника», затем – другая…

И эти стороны… некогда были добрыми соседями, делившие хлеб и соль, радости и печали, любившие и ухаживающие за детьми друг друга…

ЧТО с моим домом? Тоже в скелет превратился?

Поднимаюсь по ступенькам в наш переулок. Их, этих ступенек, всего девятнадцать. Наизусть помню. (Как-то, споткнулась здесь, на первой, верхней ступеньке и очнулась на последней. Потом, прикола ради, сосчитала их и удивлялась - надо же? - без царапины, без единой ссадины обошлась).

 

В двадцати метрах наш дом. Он не первый в ряду. Первый дом, сожжен дотла.

С противоположной стороны сожжены все три дома.

А дальше переулок идет зигзагообразно. Мне не видно, что и как дальше.

И в переулке никого нет.

Вспоминаю, как я нервничала от многоголосия нашего переулка, когда моей малышке не удавалось заснуть из-за болезни…

 

Подхожу к нашему забору… чудо! Наш дом уцелел. Полностью! Ни одного разбитого стекла! Глазам своим не верю!

Забегая вперед, скажу: мне потом рассказали, что сжигали дома тех, кто каким-то образом участвовал в грабежах. И диву даюсь! Неужели ТАК много людей участвовало в грабежах? Так много сожженых домов!

Потом, когда я прошлась по всему переулку, увидела еще три уцелевших дома…

И ВСЁ!

Из двадцати одного дома, т.е. из двадцати одной семьи, только ЧЕТЫРЕ семьи не принимали участие в грабежах?!

Все остальные действовали по принципу: грабь имущество отсутствующего, жги его дом! Грабь ограбившего, жги дом ограбившего!

(Межнациональная война в течение одного года сначала была «победоносной» для одной стороны, а затем – для другой. И те, кто в данный период войны чувствовали себя победителями, вели себя, мягко говоря, недостойно).

 

Сказать, мне стало больно, - не сказать ничего!

Мне стало страшно!

Я столько лет… жила… с семьей… с малыми детьми… среди… кого?

Сознание не воспринимало… увиденное, услышанное…

 

Наша калитка полуоткрыта. Захожу во двор. Кричу «хозяева!», удивляясь своей хладнокровности и цинизму ситуации. «Хозяева!». Кто же здесь, в нашем доме может быть «хозяевами»?

Хотя… у меня напрочь исчезает желание быть хозяйкой своего дома, когда вижу СВОЙ неухоженный двор.

 

Мне никто не ответил.

Двор был захламлен предметами быта: стульями, ведрами, тазами, бочками. Все было разбросано по двору. Было понятно, что здесь не живут.

Прежде, чем зайти в дом, прохожу в маленький садик за домом, где руками свекра были посажены деревья апельсинов, лимонов и мандаринов.

Все деревья были срублены на корню. Понятно. Пошли на дрова кому-то. Газовое снабжение с войны было прекращено. А бурьян вырос с мой рост.

Возвращаюсь во двор и иду открывать входную дверь.

Ключи вошли в замочную скважину, но застопорились.

На мгновение я почувствовала себя неловко. Нас здесь не было почти два года. По какому праву я здесь? Еще и пытаюсь своим ключом открывать дверь… уже…ЧУЖУЮ?

Решила уйти, не заходя в дом. Но, почему-то не захотела оставить ключи в замке. Пока я пыталась вытащить их, дверь сама открылась. Оказывается, она и не была заперта.

Во, дела! Открыть – открыли, а запереть… забыли… новые «хозяева» нашего дома.

 

Захожу в прихожую. Какой-то запах ЧУЖОГО, обволакивает меня.

 

… В этой прихожей однажды со мной случился курьез.

Муж отремонтировал весь дом, а когда дело дошло до прихожей, его послали в командировку. Он успел обить стены модным в то время, рельефным пластиком, а потолок обить не успел.

А я, беспокойная Душа, захотела к его приезду закончить ремонт. Но обить потолок не всякий мужчина сможет, куда уж, мне!

И я решила потолок покрасить обычной масляной краской.

И чтобы подобрать цветовую гамму, гармонирующую со стенами, купила краски нескольких цветов.

Приготовила стремянку. Краски смешала в тазике и поставила возле стремянки. Набрала в кружку немного из смешанной краски, взяла кисточку и поднялась на стремянку…

Через минуту, сделав два-три мазка на потолке, я грохнулась… прямо в тазик с краской.

 

Дети играли во дворе. Они ничего не видели и не слышали. Я так растерялась, расстроилась, что начала плакать.

Причина моего «горя» было то, что шлёпнувшись в тазик, я обляпала только что обитые стены. Попробуй их отмыть! Да так, чтобы следов не осталось от краски. И пока я плакала, ко мне заглянула соседка. Увидев меня, сидящей в тазике с краской, она начала хохотать. Но когда заметила, что я тихо плачу, начала успокаивать меня, что в два счета почистит стены.

И действительно, через полчаса стены прихожей блестели пуще, прежнего. Мы очистили их… подсолнечным маслом. Но на потолке уже были сделаны мазки…

И я докрасила-таки потолок…

 

…Сейчас моя прихожая была чужой. Там стоял чужой стол и чужие стулья. На столе было много разной посуды. Тарелки лежали грудой, стаканы, фужеры, вазы. ВСЕ – ЧУЖИЕ!

Лишь в правом углу, прибитая в стену, на своем старом месте, я заметил единственно родной мне предмет, - подставку из-под телефона.

Невзрачная такая, простенькая подставочка, но КАК она мне сейчас была дорога!

Самого телефонного аппарата не было.

Я зашла на кухню и не узнала её. Там стояла ЧУЖАЯ кухонная мебель. Хорошая мебель, добротная, не чета - нашей, простенькой…

Я прошла в зал.

Боже мой!

Здесь творилось невероятное! На левом углу стояло громадное черное пианино. У нас никогда не было пианино. (Я всегда мечтала о нем).

Посередине зала громоздилась огромная куча из разных вещей, наваленные друг на друга: одежда, ковры, картины, кастрюли, телевизоры, магнитофоны, вазы, скульптуры, корзины…

Эта гора была такой огромной, что я через зал не смогла пройти в свою спальню.

Из наших вещей там ничего не было.

 

Я вернулась в прихожую, чтобы пройти в детскую. Здесь тоже меня ожидал неприятный сюрприз: везде были отодраны дощатые полы. Тоже, видно, пошли на топку. И увидела наш диван. (При нас он стоял в зале.)

Он был весь исполосован острым предметом, «вывернут наизнанку».

Мне стало плохо. Как будто я встретила живое существо, которого зверски убили, предварительно поиздевавшись над ним.

Ноги не шли дальше. Я застопорилась на месте. Плакать не могла. Прерывалось дыхание.

И это… мой дом? Дом, который ЖИЛ когда-то, радовался, печалился вместе с жильцами, т.е. с моей семьей, но ЖИЛ!

Здесь… страх, здесь ЧУЖОЕ вселилось! Надо уйти отсюда! И поскорей!

Я собираюсь убежать, уже не думая о застопорившихся в замке ключах, но взгляд мой падает на решетки окна.

За решетку, почему-то привязана… веревка. Что это? Зачем? Концы веревки висят в комнате. Боже! Здесь кого-то пытали? Я начинаю с ума сходить. Это фантазия моя начинает убегать далеко впереди моего сознания.

 

Отрезвляю себя… воспоминаниями…

 

… Моя первая беременность сопровождалась сильным токсикозом.

А токсикоз сопровождался… странным капризом. Тошноту и рвоту могли остановить только звуки реки или льющейся воды…

И моя находчивая, святая свекровь привязала конец шланга, соединенного с водопроводной трубой, за решетку. И я, лежа на кровати с закрытыми глазами, слышала шум льющейся воды, чувствовала её прохладу и представляла себя на берегу речки, фонтана, у водопада…

Смотря, ЧТО приходило в это время в голову, и… мой токсикоз отступал…

 

Тут я не сдержалась и… разрыдалась.

Воспоминания своей яркостью произвели на меня сильное впечатление…

Я стала скорбеть о безвозвратности былого… да так неистово, что плакала навзрыд.

 

Я села на землю, прямо здесь.(Пола не было, ведь).

Не знаю, сколько бы я так просидела, скорбя над развалинами былой счастливой жизни в семье, где еще были живы родители моего мужа, если бы меня не вывела из этого состояния маленькая серая ящерица.

Она появилась откуда-то, остановилась передо мной и стала смотреть на меня немигающим взглядом, как будто спрашивая: «Что ты здесь делаешь?»

Я ушла из своего-чужого дома. Меня там ничего не держало. Дом был не только завален чужими вещами, но и пропитан ЧУЖИМ духом.

 

По переулку я вышла на соседнюю улицу.

До войны там жили наши друзья.

Их дом стал руиной.

Я тащилась по безлюдным улицам в сопровождении ухмылок призраков-домов, тящя с собой свою громадную сумку…

 

Между тем, надо было думать о ночлеге. Обратно «за границу» сегодня я уже вернуться не смогу.

Вокзала нет. Не на улице же ночевать?

 

Иду дальше. По дороге встретился уцелевший дом. Это был дом той бабушки, которая угощала моих детей козьим молоком. Я не могла пройти мимо. Кто бы там не жил сейчас, я решила оставить свои гостинцы им и налегке продолжить свои бесцельное «бродяжничество».

 

И… удача. Мне открыла та самая бабушка.

Мы обнялись и… плакали…

В тот миг любые слова были излишни.

 

- Детка, ты одна приехала?

- Да, бабушка. Где все Ваши?

- Эх! Кто – где.

И рассказала мне, что сына нет в живых. Невестка с детьми уехала в Россию.

- А Вы, почему Вы не уехали с ними? – Я знала, что у неё хорошая невестка, добрая. Она бы не оставила свекровь в беде.

- А зачем, детка? Сколько мне еще осталось? Да и могилы оставить не могу…

 

Многое поведала мне бабушка.

Такое МНОГОЕ, что лучше бы я не узнала обо всем.

Её сын не в бою погиб. Его грабители убили.

От историй, что она мне рассказала, я умирала… И все про моих бывших соседях, знакомых, друзей…

 

Достаточно привести один пример, и у читателя не появится желание услышать похожие истории.

 

… Когда ОЧЕРЕДНАЯ бандитская компания началась,(грабь награбленное!), одна такая же старая соседка убежала и спряталась… в туалете, за домом. Её «побег» заметил сосед и по туалету выстрелил автоматной очередью…

Это в ту бабушку, которая год назад нянчила его детей…

- Детка, я маленькой была, но помню Великую Отечественную. Фашисты не делали того, что делали здесь наши люди, практически – братья. Мир сошел с ума. Насиловали невесток перед свекром. Не чужие! Свои! С кем рядом десятилетиями жили! И страшнее всего знаешь ЧТО? То, что эта дьявольщина - межнациональная война стала «укрытием» для низменных человеческих качеств.

И национальность здесь совсем ни при чем! Люди, которые остались людьми до конца были разных национальностей. И вурдалаки точно так же, были разных национальностей…

Эх, детка. Куда мир катится? Мне вас жалко, молодых…

 

Я не пацефистка. Обычный, смею утверждать, нормальный человек. В то мгновение какая-то детская, фантастическая мечта обволокла меня... и настолько реально, что закрыв глаза я увидела: люди отказались от войн, от ссор, от распри, от любого негатива. Вот, взяли и отказались! Все! Во всяком случае, НОРМАЛЬНАЯ ЧАСТЬ человечества.

Боже! Как бы я хотела, чтобы дети и внуки мои жили в таком обществе!

 

Но! Реальность, суровая реальность противопоставлена моим утопическим надеждам.

Еще армянский поэт Ованнес Туманян писал:

 

... И всегда,

Пока есть на Земле

Добро и зло,

Раб и господин,

Не бывать

Ни правдивого слова,

Ни жизни,

Ни любви. (Произвольный перевод автора)

***

Я переночевала у той бабушки.

От некогда благополучного дома остались одни стены. От благосостояния… на память остался след от картины Серова на стене. Мы поспали на старом пальто, на полу. Укрылись… мешковиной…

Опять забегу вперед и скажу. Здесь, в России спустя несколько лет я встретила знакомых «беженцев», которые бахвалились награбленным.

Когда я спросила: «Как можно?», мне ответили: «Это же трофеи!»

 

С тех пор ненавижу слово «трофей».

…

- Что ты замолчала? Хочешь, следующим летом вместе съездим? У вас же документы сохранились на дом. Вот и дача будет на побережье. – это невестка «разбудила» меня от воспоминаний.

- Нет, не хочу. Не наш это дом. Не может быть нашим дом, где собраны «трофеи»… ценой жизни, чести и достоинства других…

- Ты что никогда не поедешь «туда»?

- Поеду, когда вырастет новое поколение, не отравленное межнациональной войной. – Отвечаю невестке и мысленно добавляю: «Я не смогу. Уже мои внуки поедут…»

- Но почему? Там сейчас хорошо! Все нормализовалось! Природа! Воздух! Горы! Море!

- Страхом пропитана память моя, и памятью - страх.