Синявка Светка

 

«Ты мне сказал, что я пьяна, да, я сегодня пьяная.

Так наливай стакан вина, я пью за жизнь поганую.

Я водку пью и дрянь курю, а протрезвев, рыдаю,

Ведь мне всего семнадцать лет, а я совсем седая»…

(из городского фольклора шестидесятых годов).

 

В прошлом году, когда осенняя листва наконец-то угомонившись, прилипла к промокшей земле, Копылову Светку опять, в который раз вынули из петли. Капроновый чулок, на котором она решила удавиться, как кишка растянулся, и полные ее ноги с желтыми заскорузлыми пятками суетливо засучили по грязному, давно немытому полу. Вечно сопливый, долговязый шестилетний Копыловский сынок Васька, с громким мычанием бросился в полутемный, забитый бережно хранимым хламом и откровенным барахлом коридор, широкими ладонями шлепая в соседские двери.

- Мамка! Мамка! Мамка!

Двери захлопали, и в Светкиной комнате тотчас же стало тесно и шумно от вбежавших соседей. Кто-то, громко чертыхаясь, ножом пилил неподатливый капрон, кто-то, обхватив Светку сзади, пытался приподнято ее, что бы ослабить петлю, а кто-то суетился вокруг незадачливой самоубийцы с нашатырем пропитанной ваткой. Светку наконец-то освободили от петли, и Копылова пошатываясь, не глядя на более или менее успокоившихся соседей, обессилено упираясь руками в стены направилась прочь из комнаты.

- Ссать пошла…

Уверенно проговорил худой словно глист, безработный инвалид-язвенник, проживающий в угловой, семиметровой комнате, старательно расчесывая алюминиевым гребешком жидкие, соломенного цвета волосы.

- Они, те, кто в петле кончаются, завсегда мочевой пузырь освобождают.…Так уж странно анатомия человеческая устроена.

- И откуда вы, Семен Борисович все это знать можете? Ведь вы же всю свою жизнь в чертежниках прослужили…

Фыркнула старая, усатая армянка из квартиры напротив, невесть отчего появившаяся здесь. Она вообще имела странную особенность появляться там, где ее в принципе и ждали.

- Раз говорю, значит знаю…- Семен Борисович обиженно фыркнул и решительно продув расческу пошел вслед за Копыловой.

- Вот же цаца. Он же еще и обижается…

Армянка прикурила папиросу и строгим взглядом обвела оставшихся. Никто с ней связываться не хотел и разговора не получилась. Разочарованная армянка ткнула дымящийся окурок в горшок с хилым блекло-зеленым столетником, и громко хлобыстнув дверью, удалилась.

А через мгновенье вернулась и хозяйка комнаты. По осоловелым, пустым глазам Светки, ярким пятнам румянца на бледных щеках чувствовалось, что она уже где-то умудрилась опохмелиться, а сильное цветочное амбре тот час же наполнившее комнату лучше всяческих слов говорило, чем именно она поправилась.

Копылова оглядела комнату, бочком, по - интеллигентному присела на продавленный диван и глупо улыбаясь, поинтересовалась у собственного отражения замеченного ею в пыльном зеркале трюмо стоявшего возле двери.

- А Васька-то где? Где сынуля мой спрашиваю?

- Ну что ты за человек, Светка?

Удивлялась старуха, на груди крест-накрест перетянутая пыльного цвета старой шалью.

- Тебя можно сказать с того света вытащили, а ты опять за старое.…К тому же пьешь какую-то гадость.…Так и до белой горячки допиться можно.…А ну признавайся, чем опять душу успокоила?

- Да хрен его знает баба Лиза?

Отваливаясь на подушку, выдохнула Светка и, засыпая, призналась любопытной старухе.

- Все.… Все что в ванной на полочке нашла, то и выпила.…Все…

Она уснула и на ее порочно-красивом лице блуждала по-детски наивная и добрая улыбка.

- Вот ведь шалава, какая красивая уродилась…

Хмыкнула баба Лиза, разглядывая Светку.

- Красивая, но дура…

Подытожила старуха, накрывая спящую женщину грустным подобием пледа, несвежим и потертым.

Спала Светка свернувшись калачиком, подложив кулачок под расплющенную щеку и не слышала, как по коридору взад и вперед носился тучный флейтист неопределенной национальности, в брюках, но без майки и немало не смущаясь своей лохматой груди плавно переходящей в столь же лохматый, обвислый живот. Носился, поражаясь людскому равнодушию и жестокосердию громко взывал, стараясь перекричать собственное эхо.

- Да что ж это такое, люди добрые!? Буквально на пять минут оставил в ванной свой одеколон, между прочим французский, а сейчас глянул, а его уже какая-то, прошу прощения блядь выхлестала…Светка дома? Где Светка? Это она, небось, мой одеколон высосала…Сучка противная…Синявка дешевая…

…Светка Копылова в своем микрорайоне, несмотря на неполные двадцать пять лет, личностью была довольно известной. Пьющей она была личностью: а что еще хуже – сильно пьющей. Хотя опять же не всегда…Были и в ее жизни тверезые периоды.

Когда муж её, шофер - дальнобойщик Сашка Копылов, после рейса отсыпался дома – не было в подъезде, да что там, в подъезде, в доме, супруги и хозяйки лучше Светки Копыловой. Весь день у нее на кухне что-то варится, томится и булькает. В ванной комнате, сообща купленная стиральная машинка визгом исходит, отстирывая мужнину промасленную робу, а дома, в их небольшой, но светлой комнатке даже случайно залетевшая пылинка кажется чем-то до ужаса чужеродным: такая вокруг чистота. Тараканы, которые шастают по квартире с хозяйской наглостью и те кажется, в эти дни Светкину комнату стороной обходят, то ли чистотой брезгуют, то ли безжалостного Сашкиного тапка опасаются. Поди, пойми тараканов этих. Прусаки одним словом, что с них взять?

Васька, умытый и причесанный, в отутюженных рубашке и штанишках, с извечной глуповатой улыбкой на ярко-красных, мокрых губах бродит по комнате словно неприкаянный – сон отца стережет. Тот после рейса частенько не в духе бывает.…Устает, наверное.

…Но это все, вся эта домостроевская идиллия бывает, когда муж дома.…Когда же его нет, в Светку, словно бес какой-то вселяется: пить она начинает, собака: да так, что иной мужик за ней не угонится.…Ну, это было бы еще полбеды, пьянство-то ее.…Много хуже, что алкоголь этот проклятый, самым странным образом на Светкину женскую сущность воздействует. Слабой она становится какой-то, податливой…Ей, Светке то бишь, в это время каждый мужик рыцарем кажется, честным да благородным и что самое главное, в нее, в Копылову, без ума влюбленным.…Ну а рыцарю тем более влюбленному, какая дура откажет?

Так и жила она: то с одним, то с другим мужиком. По большей мере выбирала их, из своих, из местных, заводских работяг. И то сказать, где в этой глуши интеллигента сыщешь? Поселенцев или бывшых зека – сколько угодно, а интеллигентов явная нехватка образовалась.

Но до противоестественной любви, лейсбистской, Копылова не опускалась. Чего не было, того не было…Нормальная она была в общем- то баба, только гулящая. Но опять же за ласки свои денег Светка принципиально не брала. Нет. Она вам не проститутка какая-то. Было в ней своего рода понятие о чести женской, о достоинстве…

Но в последнее время завелся у Копыловой некий Ашот, носатый потомок кавказских князьков, один из главных поставщиков цветов в этот небольшой уральский городок. И так у них все славно по первости складывалось, что соседи по этой огромной коммунальной квартире только диву давались. Еще бы: только Сашка Копылов, кирзачи свои, гусиным жиром пропитанные, сидя на сундуке, что в коридоре возле вешалки стоит, натянет, телогреечку на плечики богатырские набросит, да в рейс через всю страну намылится, как Ашот уже тут как тут - возле двери топчется. А как засобирается Светкин хахаль за своими розами - гвоздиками на родину предков, так все: жди Сашку.

Два, от силы три дня у Светки с Ашотом все как полагается. Цветы. Любовь. Охи да ахи там всякие…. Кухня коммунальная за это время насквозь восточными пряностями да специями успевает пропахнуть. Хоть штукатурку за место хмели - сунели в суп закладывай. Все соседи, даже безработный инвалид-язвенник в такие дни объедались огненно-острым пловом и приторно-сладкой пахвалой : Светкин любовник когда трезвый был очень даже неплохо готовил.

Ну а потом, по истечению этих самых трех дней Ашот, на манер самых обыкновенных работяг, фуражку свою плоскую, рыцарскую на сервант забрасывает и начинает вместе со Светкой квасить. Да так активно, что за неделю от его цветочной прибыли, лишь воспоминание остается. Да цельный угол водочных и винных бутылок, которые Васька, тот самый, сынок Светкин, у соседей на хлеб выменивает. Мамку подкармливает…Дурачок, дурачком, а мамку любит, жалостливый…Что с него взять?

Но однажды фарт от Светки нашей отвернулся самым решительным образом. Как-то под майские, вернулся с рейса Сашка Копылов. Вернулся неожиданно, самое малое на неделю раньше, чем должен. В руках авоська полная апельсинов и большая коробка с фанерным самолетом для сына.

… В мае светает рано, от того-то, наверное, и не стал шофер звонком коммуналку родную будить, ключами дверь открыл. Так и вошел в квартиру: авоська с апельсинами в зубах, самолет в коробке подмышкой, а в руках связка ключей: и от квартиры и от машины своей. А на беду, навстречу ему, из Светкиной комнаты Ашот по малой нужде выскочил. Босиком, в коротеньком женском халатике: том самом, что супружнице своей, Сашка на восьмое марта из Таллинна привез. Настолько коротеньком, что Копылов, несмотря на тусклый свет в коридоре, успел узреть и оценить все мужское достоинство кавказца.

Как происходила сцена объяснений между Светкой и ее супругом никто, кажется и не видел. Но через минуту, громкий крик Ашота заглушил звон разбитого оконного стекла и выброшенный со второго этажа незадачливый любовник, стеная и матерясь (что интересно по-русски), пугая юных школьниц опаздывающих на первый урок видом своего неглиже, пробирался сквозь густые заросли желтой колючей акации. Старуха армянка, после, захлебываясь от радости, рассказывала, что именно на правой смуглой ягодице Ашота пламенел рельефный отпечаток растоптанного шоферского сапога. У Светки же, выброшенной в окно вслед за своим воздыхателем, голой задницей впечатавшейся в старательно перекопанный чернозем клумбы, бежать, куда бы то ни было, не было сил, и она пьяно поскуливая и виновато поглядывая вверх, на разбитое окно, так и осталась сидеть на прохладной земле, механически очищая от шкурки крупный апельсин.

…С уходом мужа, Светка как-то уж очень быстро и окончательно опустилась: с утра отираясь возле винного магазина и выпрашивала глоток за ради Христа. Мужики, даже те, с кем она еще совсем недавно крутила свои скорые, пьяные романы обходили ее стороной. От нее дурно пахло застарелой рвотой и давно немытым телом.

Вечерами, когда винные магазины прекращали торговлю, она возвращалась домой, опухшая лицом и с потухшим взглядом слезящихся глаз. Как только дверь за ее спиной закрывалась, силы покидали женщину, и Светка падала на пол лицом вниз. Она кричала и плакала, порывалась уснуть тут же, на полу, пытаясь укрыться грязным, пыльным половичком. Васька, через силу втаскивал мать в комнату. Упрямо упираясь головой в поясницу матери, закатывал ее на продавленный диван, и не глядя, раздевал до исподнего. После, укрыв Светку одеялом, уходил спать в коридор, на сундук.

Ну а вчера ночью, когда Васька, постанывая во сне, вертелся на жесткой крышке сундука, мать его, распустив шелковый шнур вымпела, повесилась. В этот раз окончательно.

…«За первое место в олимпиаде по химии, среди школьников десятых классов города Карталы». Шевеля усами, по слогам прочитала старуха армянка полинявшую блеклую надпись, еле заметную на потемневшем, промокшем от мочи вымпеле, валявшимся под ногами самоубийцы.

- Странный народ, эти самые чертежники: все знают.

Хмыкнула она и пошла из комнаты, вызывать скорую помощь.