Неделя на нашем блокпосту была тихая и спокойная. А потом повадился стрелять снайпер. Один-два выстрела в день, но, слава богу, пока ещё никого не убил. Последней каплей для меня стало… Об этом я расскажу позже, а сейчас я лежу в засаде, приклад СВД прижимается к моему плечу, словно женщина, а в оптический прицел я пытаюсь уловить блик, который выдаст мне местоположение снайпера. Странный блик увидел я: он двигался на уровне кустов, и было такое ощущение, будто снайпер даже не скрывается. Но и передвигаться в нашу сторону с оптикой, которая давала бы такие блики, он вряд ли бы смог. Палец мягко стал надавливать на курок, вот-вот должен был произойти вы-стрел…

Неделя на блокпосту была словно рай. Машины проезжали редко. Местные жители, дружелюбно к нам настроенные, часто приносили свежие овощи и фрукты. А ещё к нам стала заходить девушка со своим братом, очень худая, измождённая. И нам казалось и, может быть, не только казалось, что они вечно голодные. В селении, настроенном к рус-ским войскам дружелюбно, она была изгоем. Её мужа несколько месяцев назад убили при ликвидации банды боевиков. Родителей у неё и брата не было, а в селении помогать никто не хотел. Вот она и приходила к нам вместе с братом, зная, что мы никогда не откажем в пище и в помощи. Странно, жена боевика, который воевал против России, находила по-мощь и поддержку у тех, кто убил её мужа. Однажды они снова пришли к нам, и её брат, которому было лет девять, принёс маленького котёнка. Не знаю, знал ли он русский язык, единственное, что он нам говорил, протягивая этого малыша: «На, кормите!» – и плакал. Только через несколько дней мы узнали, что этого котёнка они нашли на развалинах сво-его дома. Это был единственный детёныш, который выжил у их домашней кошки. Вспом-нив старую арабскую сказку, мы назвали котёнка Сезам. Он прижился у нас, но и хозяев не забыл. Когда они подходили к нам за едой, он всегда бежал к ним навстречу, держа хвост трубой и радостно приветствуя их громким мяуканьем.

Как я и говорил, первая неделя была раем. А вот потом появился снайпер, и не было дня, чтобы по нам не стреляли. Не знаю, из чего он стрелял. Выстрелы были меткие, но, к счастью, они не пробивали бронежилеты и каски, которые были на нас. Такое ощущение, что стреляли из мелкокалиберной винтовки. Местные жители тоже не знали, кто бы мог это делать, так как в двух ближайших посёлках к нам были настроены дружественно и миролюбиво. Сезам уже совсем освоился и даже не боялся выстрелов, которыми мы отве-чали на обстрел. Единственное, что он делал, – это прижимал уши и внимательно смотрел на стрелка, рядом с которым находился. Однажды в него попало гильзой, и он прекрасно понял, что не стоит находиться с правой стороны от автомата, и никогда больше с этой стороны не подходил. Несколько раз мы пытались вычислить снайпера, выставляя лож-ные мишени, но, как ни странно, он ни разу на это не купился. Так прошла неделя, нам оставалось ещё тридцать дней. В трёх километрах от нас на блокпосту стояли красноярцы. Как выяснилось, Зухра и её брат тоже приходили к ним и они тоже их подкармливали. Вот только снайпер по ним почему-то не стрелял. Нам согласились помогать несколько мест-ных жителей, которые периодически стали проверять окружающий район. К сожалению, толка от этого не было. А выстрелы так и продолжались, к счастью, без потерь для нас.

Вообще, если бы не эти обстрелы, то жизнь протекала тихо и мирно. Мы часто ходили в гости к соседям-красноярцам. В посёлке нас хорошо принимали. И было ясно, что эта война никому не нужна, вот только она продолжалась, и ей не было конца. Снайпер стал стрелять по мирным жителям, которые приходили к нам, и здесь, к сожалению, без жертв не обошлось. Трудно было доказать местным жителям, что это не мы открыли огонь по тем людям, которые к нам приходили, ведь они погибали рядом с нашим блокпостом. От-ношения стали резко ухудшаться, нас уже не принимали в посёлке так радушно, как это было раньше. Даже Зухра стала реже появляться со своим братом.

Однажды я с Сезамом сидел возле шлагбаума блокпоста. Он опёрся на мою грудь ла-пами, тёрся о мой бронежилет и заглядывал мне в глаза. Вдруг меня что-то толкнуло в грудь, а лицо забрызгало что-то горячее и липкое. Маленькая свинцовая пуля не смогла пробить бронежилет, но она раскромсала голову Сезама. Отпрыгнув в укрытие, я всячески пытался оттереть лицо от забрызгавшей меня крови

Сезама мы похоронили за полевой кухней, а когда пришла Зухра с братом, мы расска-зали им все. Её брат заплакал. Наверное, этот кот был для него самым дорогим после се-стры существом. На следующий день они пришли с двумя букетами полевых цветов и по-ложили их на могилу Сезама. Грустно все это, ведь Сезам стал и для нас как член нашей команды.

Не знаю, что со мной произошло, но для меня стало делом чести вычислить и снять этого снайпера. Ведь меня дома ждал мой кот Чарли, чёрный, с белой гималайской груд-кой. И смерть Сезама была для меня равносильна смерти моего кота. Странно, за людей я не хотел мстить так, как за смерть животного, которое нам доверилось. Я забрал СВДшку у Генки и лёг в засаду, попросив ребят всячески провоцировать снайпера. Почти два дня я лежал в засаде. Снайпер стрелял, но вычислить его мне так и не удалось.

Я сейчас лежу в засаде, приклад СВД прижимается к моему плечу, словно любимая женщина, а в оптический прицел я пытаюсь уловить блик, который выдаст мне местопо-ложение снайпера. Странный блик увидел я: он двигался на уровне кустов, и было такое ощущение, будто снайпер даже не скрывается. Но и передвигаться в нашу сторону с опти-кой, которая давала бы такие блики, он вряд ли бы смог. Палец мягко стал надавливать на курок, вот-вот должен был произойти выстрел. Но палец так и не довёл свой смертельный ход. Из кустов вышла Зухра и её брат. В плетёной сетке у неё были пивные банки, кото-рые она собирала, чтобы хоть как-то поддержать свою жизнь. Именно они и давали блики, которые я принял за блики снайперского прицела. Как здорово, что мой палец вовремя остановился.

Ещё целую неделю я сидел в засаде, но мне так и не удалось определить, кто же всё-таки по нам стреляет. Это явно был не профессионал. Да и с «мелкашки» снайперы вряд ли стали бы стрелять, тем более профессиональные. А выстрелы продолжались. Всегда били рядом или по людям, не защищённым бронежилетами, в результате местные жители перестали приходить к нашему блокпосту. Сначала я стал подозревать, что это Зухра или её брат. Но выстрелы были даже тогда, когда они находились на нашем блокпосту.

А потом пуля попала в одного из старейшин селения. Слава Богу, ранение было не очень тяжёлым, но люди бросились на поиски снайпера все как один. Нашли отстрелян-ные гильзы. Нашли места, где он прятался. Вот только его самого не нашли.

Поздний вечер, уже темно. Мы вскрыли китайскую тушёнку и сидим едим её у костра. Тихий хлопок – и Вадим, держащий банку тушёнки, медленно-медленно стал оседать на землю. Чёртова китайская тушёнка, скорее всего приготовленная из сои, разбрызгалась по его лицу и по нему. Из маленькой сквозной ранки на шее, пульсируя, вытекала кровь. Сделать мы уже ничего не могли. Это была наша первая жертва на блокпосту. До этого пули плющились о броники, отскакивали от каски, не причиняя нам никакого вреда. А те-перь мы потеряли друга. Вертолёт медсанбата, который прилетел на наш вызов, смог только зафиксировать смерть от потери крови. Была перебита сонная артерия.

Все, что у меня крутилось в голове: «Твари, сволочи, мы же вам ничего не сделали! Мы просто хотим мира! Господи, если ты есть, ну почему умирают те, кто невиновен в крови и смерти тех, к чьим судьбам они непричастны?»

На следующий день нас снова обстреляли. И снова мы нашли только место, откуда стрелял снайпер. Сколько я ни сидел в засаде, поймать его так и не удалось. Скотина, по-чему он стреляет даже по своим?

Шаткий мир, который был между нами и селением стал рушиться. Все реже и реже се-ляне стали относиться к нам дружелюбно и предлагать какую-то помощь. А потом погиб Санька, пуля попала ему точно в переносицу. И единственное, что я помню, когда мы гру-зили его в машину, – это раздробленный нос и забрызганное кровью лицо.

Скоро должна прийти смена. Мы вернёмся домой. А эта скотина продолжала стрелять и стрелять. К счастью, далеко не всегда его пули попадали в цель.

Снова сижу в засаде. Парни по моей просьбе периодически высовывают из-за ограды то каску, то сделанное нами чучело. Выстрелы раздаются, но я так и не могу заметить, от-куда бьёт снайпер. Я увидел блик. Вот он! Вот он сидит на дереве. Это уже не что-то, не как-то. Это уже точно блик оптического прицела. Я навёл СВД, нажал на спусковой крю-чок. С дерева что-то упало. После этого я, Миша и Володя побежали к этому месту. Под деревом лежал мальчик, чеченец, лет 12-15. Слава Богу, пуля попала ему только в ногу. Затянув ему жгут из аптечки, чтобы остановить кровь, мы вызвали вертушку с санитаром.

Вертушка прилетела быстро, ждать пришлось недолго. Пацана увезли в полевой воен-ный госпиталь, а нам сказали, что ничего страшного с ним не будет. Странно, что он стре-лял и в нас, и в своих односельчан. Как потом выяснилось, винтовку он взял из полураз-рушенной школы, в которой учился. А вот почему он стал стрелять по всем, мы так нико-гда и не узнали. Ведь, как выяснилось, старейшина селения был его дедом. Это мальчик стрелял в него.

Срок нашей командировки подходил к концу. Ещё несколько дней, и мы уедем домой. Но перед самым нашим отъездом снова начались выстрелы. Дай Бог, чтобы эти выстрелы не унесли ничьей жизни.

К сожалению, жизни они унесли. И это были уже более точные и чёткие выстрелы. Били по своим. А по всем радиоканалам говорили о том, что российские солдаты убивают мирных жителей. Как ни обидно, но людей действительно убивали из российского ору-жия, так как у чеченских боевиков его было полно. Потом приезжали эксперты из ОБСЕ, они решили, что раз у нас никто не погиб, то стреляли мы. А ведь мы этого не делали.

Закончилась командировка. Долгие проверки в прокуратуре. Благо, всё обошлось.

Вечная память тем ребятам, которые отдали свои жизни ни за что, просто выполняя свой воинский долг.