«Здравствуй, милый Алекс.

Знаю, ты не любишь это имя и всегда поправляешь меня: «Саша».

Саша, мой милый, как же больно уходить, зная, что больше не увижу твоих лучистых глаз. Они так похожи на небо, и за это я люблю их еще больше. Помнишь, ты в шутку сказал, что я полюбила тебя за красивые глаза, а я засмеялась и ответила: «Да». Это неправда, я полюбила тебя за доброе сердце.

Я хотела бы остаться с тобой навечно, но меня ждет вечность иного рода. И тебе со мной нельзя.

«Почему ты так поступила?», - наверное, спросишь ты. Я устала. Видит Бог, я боролась изо всех сил, подавляла себя, старалась слиться с толпой. Мне почти удалось, ТЕБЕ почти удалось усмирить меня. Но одна крохотная оплошность свела на нет наши старания.

Прости. Будни закрутили меня в своем водовороте: рабочая суета, домашние хлопоты… Я почти забыла, но небо продолжало звать, и сердце стремилось ввысь. Во все росшем напряжении, нервы мои стали подобны струне. Три недели назад (да, в тот самый день, когда я вернулась с работы едва не в слезах) начальница прошлась по ним гневным аккордом, контроль стал ускользать из моих рук. Секундная слабость, а к каким последствиям она привела.

Камеры сейчас всюду, нет ни единого места, где можно побыть собой. Ты скажешь: «А как же дом?». Иногда мне кажется, что и в нем не безопасно. Люди носят маски, они привыкли, а я не сдержалась. Моя маска надкололась тогда, сейчас с грохотом рассыпалась на части. Теперь они уверены…

Они следили за мной – святая инквизиция. Вот только святости в них нет ни на грош. Напрасно я пыталась сбить их с толку. Но ты в безопасности, я это знаю наверняка, и это главное. Они тебя не потревожат, быть может, лишь засыплют вопросами. Ты, конечно, примешь их за чудаков. Это хорошо. Отвечай честно, они поверят. Еще бы, ты и вправду ничего не знал.

Вскоре где-нибудь на окраине найдут мою машину, вернее ту горстку пепла, что от нее останется. В такой катастрофе выжить невозможно. Не волнуйся, меня в ней не будет.

В стиральной машине завернутое в мех и тряпки спрятано мое самое ценное сокровище. Инквизиторы не станут там искать. Мне нельзя взять его с собой. Обещай, что убережешь его. Сейчас она спит, мы так умеем. Ты можешь разговаривать с ней иногда, она услышит. Я назвала ее Александрой в честь отца.

Полшестого. Ты вот-вот вернешься с работы. Нужно ехать сейчас, пока есть решимость и силы уйти, оставив два самых дорогих сердцу создания. Боюсь, что не выдержу встречи с тобой. Оставаться смертельно опасно, прежде всего для вас.

Вот и все. Не хочу и не стану сдерживать слез. Прощай, милый Саша. Если бы бумага могла передать всю нежность и любовь, что я испытываю к тебе…

Я отправляюсь за город на наш любимый утес. Сколько восхитительных, незабываемых часов мы там провели, глядя на алую полоску заката, растекшуюся по острию воды на горизонте, или вглядываясь в звездные узоры. Море в этих краях обычно спокойное, им нам тоже нравилось любоваться, но сегодня предчувствую бурю. Уже сейчас тучи взгромоздились на городских высотках.

Встану на самом краю обрыва, широко раскину руки, и ветер привычно растреплет мне волосы. Отдамся чувствам и упаду вниз. Не бойся, я не разобьюсь. Небо обнимет меня, сильные крылья понесут над волнами. Ведь я – последний дракон».

 

Он еще раз перечитал письмо и, бережно свернув, убрал в стоящую на прикроватной тумбочке шкатулку. Не помня себя, он дошел до ванной и упал на колени у стиральной машины. Его сердце бешено колотилось, пока он выгребал на кафельный пол их одежду в поисках свертка. Он извлек наружу туго стянутый рубашкой ком и положил на колени. Внутри него аккуратно укутанное в шубу, что он подарил ей прошлой осенью, переливалось огненными красками большое гладкое яйцо.