1. Знаете ли вы, что такое весна на юге России – на берегу тёплого овеянного древними легендами моря? Начинается она в марте, когда тают ледяные глыбы, намёрзшие за зиму. А к концу мая распустившиеся листья деревьев радуют прохожих своей ярко-зелёной свежестью. Нет ещё летней жары, которая притупляет все мысли и чувства, и вы наслаждаетесь ласковым и ослепительным, но не палящим пока ещё солнцем, зовущим неисправимых романтиков к новому пробуждению после зимнего ненастья. Особенно упоительны своей темнотой и какой-то невообразимо-бархатной нежностью майские вечера и ночи, когда спать абсолютно невозможно, но хочется бежать к тёплому неподвижному морю и до бесконечности любоваться лунной дорожкой. Той самой, что отражается от его сонной загадочной поверхности, манящей в свои глубины. В один из таких вечеров в середине семидесятых годов прошлого века я – студент вуза – сдав последний экзамен летней сессии, со стайкой однокашников пришёл в городской парк, чтобы отдохнуть, потанцевать и порадоваться вновь обретённой свободе от надоевших за зиму учебников и конспектов. Всем нам было до одури приятно распрямить натруженные плечи и думать о дивных прелестях предстоящего лета. Войдя на танцверанду, я увидел там группу девчонок, стоявших в сторонке и весело щебетавших о чём-то, видимо очень радостном и прекрасном. Одна из них – пухленькая голубоглазая хохотушка – сразу привлекла моё внимание. При других обстоятельствах я, возможно, не решился бы подойти к ней, а тем более пригласить на танец, но весна, чувство безграничной свободы, предвкушение предстоящего летнего отдыха – всё это отодвинуло на второй план мою обычную робость, и через мгновение я коснулся её мягкой податливой руки. То, что я испытал при этом, описать почти невозможно. Наверное, нечто подобное испытывает последователь Будды, когда после долгих изнурительных тренировок вдруг проваливается в Нирвану, ощущая просветление, неизмеримую глубину, величие разума и единство со всей царственно огромной Вселенной. Мягкая, нежная и атласная кожа её руки не могла сравниться ни с чем, до чего когда-либо дотрагивались мои пальцы. А после того как мы вошли в круг танцующих, когда я обнял её за талию и сквозь платье почувствовал упругость неземного сказочно- желанного тела, твёрдость скрывавшихся в его глубине рёбер, запах духов, смешанный с неповторимым ароматом, присущим лишь ей одной и никому другому… в тот момент моему блаженству не было предела. Несколько минут, проведённые рядом с этим небесным ангелом, надолго изменили мои представления о прекрасном и всё моё дальнейшее существование подчинили служению этому так нежданно обретённому божеству. Провожая её домой, я узнал, что зовут мою избранницу Ирина, что она на год младше меня, что приехала из Москвы к родственникам, дабы немного отдохнуть и погреться на берегу нашего южного моря. Несколько вечеров, проведённые в том же тенистом парке рядом с нею, показались мне сказкой, а сорванный короткий поцелуй утвердил меня в мысли, что подруга моя – существо поистине неземное, почти эфемерное. При этом встреча с ней представлялась мне событием счастливейшим и невероятным. Одним из главных в моей непростой студенческой жизни. Однако подобное блаженство не могло продолжаться слишком долго. На третий или четвёртый день моя прекрасная фея вдруг сообщила, что билет на поезд для неё куплен, что провожать её не стоит – мол, тётка будет недовольна – и что она оставляет мне свой московский телефон, по которому я могу звонить ей в любое время дня и ночи. Прощальный поцелуй был долгим, и несравненная моя мадемуазель скрылась в глубине подъезда, оборвав на самой высокой ноте чудесную мелодию, звучавшую в моём влюблённом сердце... 2. …Это сейчас каждый имеет по одному, а то и по два мобильника или смартфона, а тогда для того, чтобы позвонить в другой город, надо было идти на главпочтамт. Там на переговорном пункте можно было поменять деньги по пятнадцать советских копеек, и из только что появившегося чуда техники – небольшого висячего шкафа-автомата – по специальному коду звонить не куда вздумается, а только лишь в избранные города нашей необъятной Родины, до которых успели дотянуться вездесущие щупальца телефонных проводов. Несколько минут разговора – и автомат требовал новую монету, потом ещё и ещё. А когда «пятнашки» заканчивались, то и разговор обрывался на полуслове. Как правило, на самом интересном месте. Но скажите мне, откуда у бедного студента деньги? Стипендия, помощь небогатых родителей, разгрузка вагонов, летняя работа в стройотряде – вот и все статьи моего скромного дохода в те далёкие годы. После первой же недели интенсивных телефонных переговоров финансы мои «запели романсы», а сказано было ещё так мало! Хотелось вывернуть наизнанку всю свою любящую беззащитную душу и отправить её по телефонным проводам туда, где находился предмет моей невероятной нежности и обожания. Чтобы поняла она, как тяжко мне даётся разлука, как хочется взлететь в небо и помчаться к ней – моей единственной и неповторимой. К ангелу, слышать голос которого было для меня счастьем, а видеть и держать её божественную руку в своих ладонях – недостижимым пределом мечтаний. Щебень и песок, «стахановская» лопата, которой я вместе с другими студентами разгружал железнодорожные платформы на цементном заводе – всё это не могло умерить мой пыл. Вагон «посуды», за разгрузку которого платили хорошие деньги – эти кипы оцинкованных, эмалированных тазов, бачков и корыт – они надрывали моё тело, но не упрямую душу, стремившуюся любым способом – реально, виртуально или во сне – хотя бы на несколько минут услышать её удивительный струящийся в телефонной трубке голос. Тот, что преследовал меня днём и ночью, не давая покоя в тревожных снах, уносивших эфемерно- бесплотное существо моё в заоблачные дали. Туда, где обитала душа этого светлого ангела во плоти – нежная и прекрасная, необозримая, будто море. Два месяца, проведённые в стройотряде, показались мне вечностью. Переговорного пункта в казацком хуторе, где мы строили дома для колхозников, не было, и поездки в райцентр после работы выматывали ужасно. Но вот, наконец, стройотрядовская страда завершилась и, не дожидаясь зарплаты, но взяв у друга необходимую сумму взаймы, я отправился в Москву – огромный город, который многих манил своей красотой и величием. До этого мне довелось его видеть лишь однажды, да и то проездом. Поезд прибыл в столицу ранним утром, и первое, что привлекло моё внимание на железнодорожном вокзале, был телефон-автомат. Обычный таксофон, бросив в который двухкопеечную монету, можно было разговаривать хоть сутки напролёт. Я набрал заветный навеки врезавшийся в память номер и с замиранием сердца услышал её неповторимо чудный голос, который мог бы узнать из тысячи. – Я приехал, Иринка…. Да, здесь, в Москве! – сообщил я ей такое радостное и долгожданное известие – почти невероятное для меня, привыкшего к дорогостоящим телефонным беседам. Станции метро, эскалаторы, улица, дом, квартира... Я летел к ней на крыльях любви! Дверь открылась, и только тут я вспомнил, что не купил подарки, цветы. Но мои глаза горели ярче бриллиантов, мои слова были прекраснее пения птиц... Я снова держал её за руку и говорил, говорил, говорил... Она читала мне свои стихи, показывала что-то, но я видел только её прекрасные очи, слышал упоительную мелодию её голоса и ничего более. Наконец она предложила мне заказать столик в кафе, где мы должны были встретиться спустя некоторое время. Она хотела привести себя в порядок и переодеться. Я согласился, и уже через час ждал свою нимфу у дверей вышеозначенного заведения. Но пришла она почему-то не одна. Молодой человек чуть постарше меня с глазами, горевшими огнём разнузданных, но сдерживаемых до поры страстей, представился Николаем. Мы заказали вино, ещё что-то и сели за стол. Я смотрел на Ирину непонимающим вопросительным взглядом, но она молчала. Видимо поэтому на мой немой вопрос ответил её спутник: – Ты знаешь, кто я такой и как звучит моя фамилия?.. Она, между прочим, слишком хорошо известна – Бандера! Слышал?.. А приехал я сюда из Бендер – весёлый такой южный город, но мелковат немного. И, что характерно, у нас все, начиная с моего небезызвестного, но почившего в бозе родственника и до самого последнего Бандерчика… мы обычно сердимся, просто из себя выходим… когда посторонние парни вроде тебя… пристают к нашим девкам!!! Он смотрел на меня своими бесцветными, как у всех очень светлых блондинов, почти немигающими навыкате глазами. От выпитого алкоголя, от показного «благородного» гнева, да просто от произнесённой вызывающей тирады лицо его вдруг перекосила гримаса жгучей обиды, злобы, ненависти, и оно стало покрываться крупными багровыми пятнами. У меня, видавшего и не такие разборки, мурашки пробежали по коже. Хотелось драться, но я молчал. Ирина тоже не проронила ни звука. Просто сидела, потупя взор. Потом встала, взяла своего дружка под руку и каким- то властным неестественно-железным, а оттого чужим и отвратным для меня тоном сказала: – Пошли, Мыкола! 3. Они ушли, а я остался сидеть. И будто в страшном сне, не мог не то что слово молвить, но даже пошевелиться. Но вот, наконец, странное оцепенение немного отпустило. Я, будто зомби, поднялся со стула, покинул кафе, и ноги сами понесли меня в неизвестном, наугад выбранном направлении. Ведь всё равно, куда идти в чужом незнакомом городе, встретившем незваного гостя столь враждебно. Мысли и чувства молчали, но мучила страшная боль где-то в районе сердца и дикая тоска, вынести которую было выше всяких человеческих сил. На глаза мне попался телефон-автомат. Машинально я бросил в него отложенные на всякий случай две копейки, набрал номер. Она ответила, но звонок прервался на полуслове. Вторая монета – и снова её до боли знакомый голос, отгонявший кого-то от аппарата, похоже, Мыколу. И опять короткие гудки в холодной потёртой эбонитовой трубке. Больше мелочи у меня не было. Зашёл в магазин, разменял целый рубль, но подойдя к будке с таксофоном, вдруг понял, что звонить бесполезно. Я продолжил бесцельное блуждание по городу. Перед глазами проплывали какие-то дворы, дети, игравшие на образцово-показательных площадках, бельё, сохнувшее на верёвках, верёвка... и тут дикие предательские мысли, будто шипящий клубок змей стали разбрызгивать свой яд в моём помутившемся от нестерпимой боли сознании: «Ради чего мне теперь жить? Не лучше ли уйти из этого жестокого несправедливого мира?! Я хочу умереть! Нет больше сил терпеть вероломный обман и предательство!» Помню, в тот безусловно решающий для меня день и час я так и не сумел своими ослабевшими от скорбных мыслей мозгами уразуметь очень важную для меня истину. Неужели можно вот так (!!!) поступить с человеком, который долго безоглядно и преданно доверял тебе свои мысли и чувства, который готов был ради тебя на всё?! Собственно, понять этого я не могу даже сейчас, спустя много-много лет после описанных в этой сумбурной исповеди событий… А тогда… будто робот, в которого заложили новую программу, я зашёл в какой-то магазин, купил пачку лезвий для безопасной бритвы, срезал пустовавшую бельевую верёвку и приступил к поискам подходящего дерева, где можно было бы навсегда унять давившую сердце невыносимую душевную боль. Странно, но даже после всего случившегося меня всё ещё волновали дела нашей богом проклятой земной юдоли. Не хотелось оставлять о себе плохую память, и чтобы достойно уйти в мир иной, я отправил по почте деньги, которые брал у друга взаймы, написал и бросил в почтовый ящик прощальное письмо для родителей, а затем забылся в какой-то мутной полудрёме, сидя на скамейке в тихом московском сквере. 4. Очнулся я ночью. Улицы были пустынны, боль не отступила, а решимость свести счёты с жизнью не пропала. Карман оттягивал разменянный по две копейки рубль, и я направился к ближайшей телефонной будке. Трубку взяли сразу. Она не спала и тут же зачастила, чуть не плача: – Где ты? Что с тобой? Почему так долго не звонил? Тебя били? Не ходи к метро. Коля с друзьями собирался тебя там перехватить. Ты их видел? У меня голова болит от всех этих переживаний! Я слушал молча. Потом успокоил её, сказал, что жив, здоров, никого не встречал. Спросил, кто такой этот Коля и давно ли они знакомы? Моя прекрасная изменщица плакала, просила прощения, говорила, что её когда-то очень давно подло обманул и бросил один парень. Обидевшись, девушка поклялась отомстить всему роду мужскому за себя, за других соблазнённых и покинутых женщин… С Колей она познакомилась полгода назад (ещё до нашей первой встречи, отметил я про себя). И не решила пока, нравится он ей или нет. Со мною тоже не определилась. Я спросил, может ли она с ним расстаться? (Выбирай, мол!) Но на другом конце телефонного провода послышались рыдания, и мне стало ясно, что их отношения зашли слишком далеко. Повесив трубку, я прошёл несколько кварталов до следующего автомата. Не выдержал, позвонил опять, пытаясь найти оправдание её поступку, понять, почему она так жестоко обошлась со мной? Но ничего определённого, к моему великому сожалению, не услышал. Душа была пуста, программа самоуничтожения запущена, и без особых эмоций я приступил к её реализации. На пути моём попалась небольшая роща, по счастливой случайности не застроенная новыми домами. Мне приглянулся толстый сук какого-то разлапистого дерева, торчавший в сторону. Я забрался на него с петлёй на шее, закрепил второй конец верёвки и повис на вытянутых руках. Оставалось расцепить пальцы, и жизнь моя очень даже легко и просто могла бы на этом завершиться. Но… Что случилось со мной тогда, я так и не понял, не могу этого объяснить и по сей день. Была ли это божья воля или просто дремучий инстинкт самосохранения? Трудно сказать, но мне вдруг захотелось жить!!! Оказалось, что неистребимая жажда бытия дремала где-то в глубине сожжённой любовью души. Но пришло время, и она вдруг вырвалась наружу, блистая феерическим фонтаном всевозможных восторгов и желаний. Всё вокруг изменилось до неузнаваемости. Я почувствовал свежесть предутреннего ветерка, услышал звон цикад, непривычный для этих северных широт. Именно для меня непрерывно и звонко пели они свою ночную пронзительную песню. Да что там! Казалось, весь этот мир был создан по моим собственным чертежам и лекалам! Краем глаза я заметил алый отблеск едва занимавшейся утренней зари, а крик петуха – предвестника нового дня – просто взорвал мой слух. «Откуда в таком огромном городе деревенская птица? – мелькнула в голове крамольная мысль. – Или это галлюцинация, начало сумасшествия?» И тут я почувствовал, как болят мышцы моих рук, на которых я висел уже более минуты. Страх, что мне не удастся подтянуться, что пальцы сами разомкнутся от усталости, а петля затянется, что жизнь моя оборвётся навсегда – этот панический ужас пронзил истерзанную страданиями, но вдруг очистившуюся от скверны душу. Жажда жизни восторжествовала, а боль в руках вытеснила душевные муки. К моему величайшему удивлению и облегчению исчезло то, что привело меня на эту поляну. Желание жить придало моим мышцам новые силы и заставило сделать рывок, на который спустя минуту я, скорее всего, был бы не способен. 5. Дрожащими от напряжения руками я освободился от верёвки, спустился на землю и тут вдруг понял, что случилось нечто невероятное. Исчез, пропал навсегда мальчишка, который несколько минут назад со слезами отчаяния карабкался на это дерево! Нет страдальца, который едва не лишил себя бесценного дара. Того, что даётся нам один только раз. Того, который мы должны с достоинством нести сквозь радости и печали, сквозь огни и воды – до самого последнего возможного человеческого предела. А сгинувший навсегда малодушный парень едва не отобрал сам у себя единственную и неповторимую, прекрасную и невыносимую – жизнь. Ту, что кажется бесконечной и не ценится юношей, но последние капли которой, понимая их неповторимую уникальность, растягивает и смакует человек, которому жить на этой Земле осталось совсем немного. «Не мною дано, не мною и изымается!» – подумал я и вздохнул с облегчением. Утренняя заря не на шутку разгоралась в проёме улицы. Вся полнота жизни вернулась ко мне, и я был ужасно этому рад. Хотелось петь, бежать, кричать и радоваться восходящему солнцу, Москве, людям, восхищаться вновь обретённой возможностью верить в будущее, любить и творить… Пройдя несколько кварталов в таком приподнятом настроении, я вдруг вспомнил, что у меня совсем нет денег и что вчера отправлено моё посмертное письмо родителям. Представив, что с ними будет, я заранее ужаснулся. К счастью, память не изменила мне, и через полчаса я стоял рядом с почтовым ящиком, в который бросил злосчастное уведомление о своей кончине. "Выемка писем от семи до девяти часов утра", – гласила надпись, успокоившая моё колотившееся от нетерпения и быстрого бега сердце. Как уговаривал я работника почты, когда все письма из ящика он плавно переместил в специальный мешок! Не паспорт, не предложение сличить мой почерк с тем, что было написано на конверте, а скорее всего мой молящий потерянный вид тронул почтаря, когда он вернул мне письмо с убийственным для родителей текстом. Пригородные электрички, овраги и перелески, мелькавшие за окном, строгие на первый взгляд контролёры... Через сутки я уже был в Туле – усталый, голодный, не выспавшийся. Жёсткая вокзальная скамейка, с которой меня согнал милиционер, перспектива путешествовать такими темпами ещё неделю, живот, который стал на удивление плоским и требовал пищи... Пришлось продать по бросовой цене фотоаппарат – премию за ударную работу в стройотряде и единственную ценную вещь, имевшуюся у меня с собой. Хватило на буханку хлеба и билет в общем вагоне. Никто не узнал о моём неудачном путешествии, и только друг недоумевал немного, когда получил денежный перевод из Москвы. Хорошо, что мною не была заполнена графа для писем. Молчание – золото! А через полгода, когда я приехал домой к родителям, отец протянул мне голубенький пухлый конверт с обратным московским адресом. – Я его, конечно, открыл и прочитал, – сообщил он мне доверительным голосом, расслабившись после принятого на грудь по случаю моего приезда. – Ты поосторожнее там, московские девки – ох, какие ушлые! Поморщившись от такого бесцеремонного вторжения в личную жизнь и начиная привыкать к тому, что письма мои могут быть прочитаны почтовым цензором, отцом, кем угодно, я взял конверт и ушёл от всякого обсуждения этой закрытой навсегда темы. Никто не должен знать о том, что произошло со мной. Это была просто прививка против страшной болезни. Душа моя поборола поразивший её на время смертоносный вирус и выработала против него стойкий иммунитет. Открыв заклеенный, как и положено, конверт, я, кажется, впервые увидел её почерк. Невзрачные скачущие буковки, ужасающие орфографические и стилистические ошибки... Содержание письма не сразу дошло до моего сознания, да мне и неважно было, что именно она писала. Извинения? Как можно её теперь оправдать?! Любовь? Я больше не верил ни единому её слову! Развеяв пепел от сожжённого письма, я вместе с ним уничтожил ещё и остатки своего подвергшегося унижению чувства. «Боже, – думал я, – куда я смотрел, где были мои глаза? Неужто обязательно надо было пройти через весь этот ад, чтобы понять всю никчёмность, всё убожество этой мелкой примитивной душонки? Как она могла завладеть мною – человеком вроде бы разумным, как довела меня до последней черты?» Но мысленно представив её глаза, её мягкую белую кисть в своих руках, я тут же понял, КАК! На мгновение чувства мои снова восторжествовали над разумом. И только усилием воли я, уже привычно, сбросил с себя это наваждение. Воистину, любовь зла! А номер московского телефона сохранился в моей памяти на всю оставшуюся жизнь – как штамп, как прививка, как неизгладимое клеймо, невидимое постороннему взгляду, но незримо присутствующее и напоминающее о себе в самые трудные переломные моменты. Пытаясь найти выход из сложной житейской ситуации, я, как правило, прибегаю к разуму, использую все душевные силы, весь свой жизненный опыт. И тут в голове помимо воли включается, начинает работать какой-то непонятный фантастический номеронабиратель, с жужжанием вновь и вновь повторяя цифры навеки врезавшегося в память желанного когда-то, но преданного забвению московского номера. Под аккомпанемент циклически повторяющихся волшебных цифр решение проблемы приходит само. Простое и единственно верное... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
