Она стояла в самом центре, на перепутье, и залихватски размахивала метелкой. Брызги разлетались на все четыре стороны, залетали куда надо и не надо, но Жизнь над этим особо не заморачивалась. Главным делом для нее было – засеять, окропить все вокруг зачаточной влагой. Поэтому, она без устали метала и метала живородящие капли. Ради зародышей всех и повсюду Жизнь то и дело опускала свой разлохмаченный веник в ведро с чудотворной водой. И вот уже в деревеньке Байстрюки мать таскает за рыжие космы пятнадцатилетнюю дочь Манечку. Обе в рясных слезах, да и голосят протяжно и жалобно на два голоса. Сквозь рев прорываются зычные материнские причитания: - Срам-то какой, стыдобища на весь околоток! Да лучше бы я не дожила до дня этого! О-о-е-ей, и что же теперича делать-то? И как же людям в глаза-то смотреть? Говори, негодная, говори, от какого кобеля понесла? Притянет батя его за шкирку, притянет, совратил малолетку! Маня рыдает и непрерывно трет детскими кулачками распухшее от слез веснушчатое лицо. Сквозь всхлипы мать слышит имя Федьки, беспутного шофера-дальнебойщика. И родительница понимает, что на каждом постое у него по такой Маньке. Вот и им на горе, этот пожиратель сердец местных девок несколько раз в командировках останавливался на постой в Байстрюках. Ночлежку выбирал у дремучей и слепой бабки Фроси. Понятное дело, что там голубки и гнездились. Да след Федьки уже простыл, а вот Манька осталась в своих Байстрюках при всей красе. - Федька, кобель этот беспутный? Да его вовек теперича не сыщешь! А сыщешь – не заставишь ожениться даже под ружьем. И когда это путались вы с ним, когда? Не реви, вспоминай поточнее, исправлять срам надобно. Покумекав что-то в своей голове, мать решила: -Все, Манька, завтра спешно едем в райцентр. Решено и точка, конец сраму поставим. Слава Богу, еще успеваем. Может, народ и не узнает. - И зачем это мне в райцентр ехать? Зачем? – прошептала Маня. – Дитенка губить?! Не дам дитенка губить, слышите, не дам! Мой он, мой! Из дому уйду, к тетке Надьке в Верховку отправлюсь. Наймусь в няньки к ней, за детьми да домом присматривать буду. Проживем как-нибудь. Манька рыдала и размазывала слезы. На детском пухлом личике вмиг решительно и смело заблестели глаза. В них было столько взрослости и серьезности, что родительница от неожиданности запнулась в словах и осела на краешек дивана. -Это куда же ты, дочка, намылилась из родного дома? – в двери просунулся отец. Мать завыла и завела пластинку по новой: - Горюшко и срам свалились на нас, отец. Манька-то наша брюхатая. А шоферюгу-зачинателя, Федьку непутевого, не сыскать теперича. Да и глазоньки мои видеть его, бесстыдного, не хотят. А Манька брюхо свое срывать наотрез отказывается, вот и из дому бежать хочет. Манька, как одинокий зашуганный зверек, зыркала из-за свежевыбеленной печки на отца, их главного кормильца. - Мать, что ты такое городишь, совсем рехнулась, что ли? Да разве можно Рождение Божье стопорить? К тому же, девка молодая, первородка. Ты что, захотела ее пустой на всю жизнь оставить? Не бывать этому! – отец грохнул кулаком по столу. – И из дому она никуда не пойдет. Ты, мать, и так мне одну только Маньку привела за целую жизнь, а я всегда много ребятишек хотел. Так вот, Господь и услыхал мои думки. Опять у нас в доме детеныш бегать будет, может, даже пацаненок… А ты, Маша, не реви, вытирай слезы. Тебе нельзя теперича волноваться. Иди лучше яблоки и груши на сушку стругай. - Да, да, иди стругай, Маня, – взбодрилась мать. – Компот из сушки молоко грудное прибавляет. Потом тебе много компоту пить надобно будет, для дитенка. Стругай фруктов поболе да на газетку высыпай для просыхания. Маруся, шмыгая носом, выпорхнула из дома птичкой. «Мудрый этот отец», - подумала Жизнь и провела по его морщинистому лицу, по натруженным и жилистым рукам самым теплым солнечным лучиком. -Эх, мать, да ты чуть дров не наломала. Кусок хлеба и местечко на лежанке для внука пожалела… - отец c укором покачал головой. - Да ничего я не жалела, я от сраму-то, от пересудов… - Да плюнь ты на пересуды эти. Поговорят-посудачат да и перекинутся на другого. Постоянно же кто-то новое, свое, отчебучивает. Пересуды затихнут, а человек останется. А ты бы лучше сейчас разобралась с Жулькой, она только что щенков под порогом в дырке привела. А знаешь что, мать, ради вести хорошей о внуке, оставляй и щенков всех! Пускай живут, а подросших я сам пристраивать возьмусь. Буду в райцентр возить, там люду больше, разберут потихоньку. Мать схватилась за голову и мерно раскачивалась из стороны в сторону – ото всего, навалившегося на нее сразу. Из-под стола медленно выползла Мурка. Ее бока распирали шевелящиеся комочки, и она тоже начинала подыскивать себе место. - Ух, мучители мои! Лучше бы кобели все вокруг меня были, - в отчаянии выпалила женщина. - Ох, мать, если суждено Рождению быть, то кобель ли, сучка ли, а оно все равно будет. Оно, Рождение, свыше к нам идет. Вон у Семеновны, у Проскурихи, вроде кобель – сын Санька. А и он умудрился в подоле принести. Вчера подъезжает к их хате крутая тачка, блестящая, макового цвету. Выходит оттуда фифа городская, и со свертком. Зашла в хату и сверток этот, хлобысь, и на кровать. Семеновна только рот и раскрыла. А фифа говорит Проскурихе: «Это выводок вашего сына. Хотите – воспитывайте, хотите – сдавайте в детдом. Меня не ищите, все равно не возьму. Мне надо личную жизнь устраивать, за границу уезжаю». Крутанула хвостом, и исчезла. Как морок какой. Выла вчера Семеновна, выла. Вот точно так, как ты намедни. А я мимо проходил, слышал. Тумаков Саньке надавала. А сегодня уже пеленки развесила во дворе, а Санька за сараем сидит, коляску детскую чинит. Вот тебе и кобель, мать. - Ох, да что же ты мне сразу-то не сказал про Проскуриху? Да разве я убивалась бы так, если б ты поведал мне про Семеновну? Ух, аж на душе веселее стало, не у одних нас срам этот. И тут мать осенила совсем уж счастливо-сумасшедшая мысль. Вот что значит бабы, умеют выкручиваться! - Отец, а что если нашу Маньку с Санькой Семеновны состыковать? Горюшко до горюшка, срам до сраму, а Бог даст, еще и доля путняя, людская, получится. Цельная семья и два хороших ребятенка – и при матери, и при отце. - Ну ты, мать, и даешь! Мужик вовек до такого не додумался бы! А что, если с умом подойти к этому делу, то и можно. Даже свадебку какую-то сварганили бы. - Невтерпеж мне, отец. Побегу-ка я до Семеновны, и ей, и мне радостней будет. Такого поворота событий даже сама Жизнь не ожидала. Присвистнула, а потом расхохоталась. Да бабы сильней и хитрей самой Жизни оказываются! Ну что же, в Байстрюках все хорошо складывается. На маленькую деревушку целых два людских Рождения сразу. Лучше и не придумать. Жизнь довольна, особи попались молодые и здоровые. Раз только махнула веничком – и Санька произвел потомство. Еще раз махнула – и Манька при бремени. Одной только капли зачаточной и нужно-то им было. Вот молодцы так молодцы! Жизнь призадумалась. Ох, не все такие юркие, как Манька и Санька... Вот на одну милую городскую семейку она машет и машет своим веником лет десять, а воз и ныне там. Ну ничего, теперь Жизнь по- иному с ними разберется. Никаких размахиваний метелкой! Что им эти капли? Она на них прямо из ведра ливанет. Всю воду зачаточную выльет. И пусть только попробуют не сотворить Рождение! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
