В маленьком садике Вирджиния подрезает розы и счастливо улыбается. Вчера Гарри сделал ей предложение, и она согласилась стать его женой. Навечно – и в горе, и в радости.

Джинни любит Гарри, а Гарри любит Джинни…

 

1949 год. Ещё свежа память о второй мировой войне. Ещё не утихли политические споры о причинах её побед и поражений. Дочь Николаса Харпера Вирджиния совсем ничего не понимает в политике, но ей очень нравится активист коммунистического союза молодых лесорубов Ванкувера, сын белорусских эмигрантов Григорий Матусевич. Гарри увлекается высокими и справедливыми идеями Ленина, а Джинни восхищается умным и мужественным Гарри. Она с волнением слушает его рассказы о загадочной стране рабочих и крестьян, победившей фашизм…

 

Они познакомились на одной из партийных вечеринок, куда юная Джинни пришла с подругой. Вначале все посмотрели фильм о жизни рабочих в стране Советов. Жизнерадостные, довольные люди под бравурную музыку рассказали о счастье строительства коммунизма. Потом на экране появился посёлок советских лесорубов: новые красивые дома с палисадниками, в которых… Джинни внимательно вглядывалась, но никак не могла рассмотреть, что там такое растёт? А интересно было бы узнать, ведь Джинни и её сестра Элиза очень любят цветы. В небольшом саду возле дома Харперов их много, и все соседи хвалят сестёр за прекрасные розы… «Нет, это точно не розовые кусты…», – заключила Джинни, так толком и не поняв, о чём же был сюжет из СССР.

После кино заиграл самодеятельный ансамбль лесорубов, и начались танцы. Высоченный красавец Гарри легко и нежно вёл в фокстроте маленькую хрупкую Джинни. Она смотрела ему в лицо снизу вверх и думала, что пошла бы за ним на край света, если бы он позвал…

И он позвал.

Гарри пришёл к Николасу и Лидии и попросил руки их дочери Вирджинии.

– Я люблю её, – сказал суровый лесоруб Матусевич.

– А она тебя? – спросил не менее суровый лесоруб Харпер.

– Я люблю его! – воскликнула Вирджиния. – Я готова ехать за ним хоть на край света!

– Не надо на край, – ответил Гарри. – Мы поедем в самую счастливую страну в мире – в Советский Союз. Я обещаю тебе: у нас будут дом и сад, где ты посадишь цветы!

Гарри смотрел в карие глаза Джинни и верил в свою идею. Джинни смотрела в синие глаза Гарри и верила ему…

Через два года они уехали втроем: Гарри, Вирджиния и их маленький сын Давид.

На прощание Элиза срезала для Джинни все розы в саду у дома Харперов.

Вирджиния с огромным букетом и Гарри с ребёнком на руках в окружении провожающих – эту фотографию Матусевичи будут хранить особенно бережно: только на ней они отныне смогут видеть своих родных и друзей. И только на этой фотографии Вирджиния навсегда останется Вирджинией.

В новой стране она получит новое имя – Евгения Николаевна, а Гарри станет Григорием Петровичем.

 

Семьи канадских эмигрантов раскидали по СССР.

В посёлке северного лесхоза Матусевичи получили немного земли под огород и квартиру: две комнаты в деревянном бараке с промерзающими зимой углами.

Гарри устроился мастером на лесопилку, а Джинни – нянечкой в детский сад. С ребятишками ей было легко и весело: она училась у них русскому языку, а они узнавали от неё английские слова…

Семья канадцев потрясла жителей посёлка до самых глубин их неласковых северных душ! Матусевичи никогда не ссорились и не пили спиртного. Каждый день после работы Гарри надевал костюм, галстук, шляпу, Евгения – модное платье, туфли на каблуке. И они шли гулять, ведя за ручку нарядного сынишку. Приветливо здороваясь с соседями, выглядывавшими из своих калиток, Матусевичи проходили до конца всю улицу Ленина и поворачивали обратно.

Манеры этой странной пары удивляли и смешили поселковый народ. Григорий прилюдно называл жену принцессой, нежно поддерживал под локоток, когда она перешагивала лужи, открывал перед ней двери, встречал с работы, подавал пальто... Но больше всего раздражало сельчан, что в палисаднике вместо картошки, которую здесь было принято сажать на любом свободном клочке земли, Евгения развела цветы…

– Ненормальные, – судачили одни. – Это сколь же можно было овощА нарОстить? А они баловство развели…

– Зато как красиво! – восхищались другие и шли к Матусевичам за клубнями и рассадой…

Через три года Джинни – Евгения Николаевна Матусевич – внешне ничем не отличалась от местных женщин. Такие же натруженные руки, такая же простая одежда, такой же двор с курочками и поросёнком, разве что цветов больше, чем у других. Георгины и астры, золотые шары и люпин, даже южные мальвы пышно росли возле барака Матусевичей. Они были прекрасны, но Джинни мечтала о розах. А Гарри мечтал о коммунизме…

Через пять лет в семье родился второй сын – Алёша.

 

…По утрам иней припудривал цветы в палисаднике. В низком хмуром небе с тоскливым кликом пролетали на юг птичьи стаи. Джинни смотрела им вслед и разговаривала с ними. Она бредила по- русски и по-английски, обращаясь то к журавлям, то к мужу.

– Пневмония, – сказала фельдшерица. – Нужны антибиотики и хороший уход. А ещё лучше отправить в больницу.

Но Григорий Петрович не отдал свою принцессу в казенный дом. Он взял отпуск и ухаживал за детьми и больной женой с терпением и сноровкой хорошей сиделки. Чувство тревоги смешалось в его душе с чувством вины: Джинни простыла, когда он вёз её с новорожденным сыном из райцентра домой. Старенький лесхозовский УАЗик заглох на половине пути. Согревая малыша, оба родителя сняли с себя тёплую одежду, и пять часов ждали помощи.

Григорий даже насморк не подхватил, а Евгения слегла. В беспамятстве она несколько раз повторила: «мамми», «Элайза» и «роуз»…

Однажды утром Григорий Петрович отвёл Давида в детский сад и попросил соседку присмотреть за женой и младенцем. Он выпросил у директора машину – «Нужно купить лекарство!» – и уехал на весь день. Вернулся под вечер с длинным, завернутым в мешковину свёртком.

Утром Григорий стоял на коленях у постели Евгении:

– Посмотри, что я тебе привёз. Это саженцы северных роз. Ты сможешь посадить их возле дома, но для этого надо обязательно выздороветь! Слышишь, принцесса?

Джинни улыбалась потрескавшимися от жара губами. Она очень любила розы.

Саженцы не могли долго ждать. Неделю они пролежали в подвале, присыпанные землёй. Через неделю Евгения Николаевна, укутанная в большой теплый платок, сидела в палисаднике на перевёрнутом ведре и, щурясь на солнце, слабым голосом командовала Григорию Петровичу, как надо их высадить и укрыть на зиму.

Гарри и Джинни и не подозревали, что думают об одном и том же: как эти колючие прутики расцветут весной.

 

О том, что в послевоенные годы из Канады в СССР эмигрировали сотни семей коммунистов, журналисты прознали только в конце восьмидесятых.

К «канадцам», жившим всё в том же деревянном бараке, зачастили корреспонденты. Григорий Петрович и Евгения Николаевна враз стали местными знаменитостями.

Журналисты разглядывали бедную обстановку чистенькой, уютной квартирки верного ленинца, портрет вождя пролетариата над его рабочим столом и пожимали плечами:

– Из сытой Канады уехали в голодный Союз! Зачем?!

– Я верю в идею коммунизма, – отвечал Гарри.

– Я люблю своего мужа, – отвечала Джинни...

 

В начале XXI века один телеканал решил самостоятельно организовать сенсацию. Его директор связался с коллегами в Ванкувере и пригласил их посмотреть, как живут в России их земляки– эмигранты. Медиа-бригада – оператор и журналистка из Канады, а с ними «группа поддержки» с областной телестудии: водитель и переводчица (на всякий случай) – заполнила тихий дом Матусевичей шумом и суетой. Телевизионщики тянули провода, ставили свет, разглядывали дровяную печь, старомодную обстановку и портрет Ленина на стене…

Впервые за пятьдесят лет Джинни говорила с гостями на своём родном языке. Она вспоминала юность, Ванкувер, родных и растерянно улыбалась.

– Хотите вернуться? – спросила её журналистка. – Мы вам поможем.

– Что я там буду делать без своего Петровича? – Евгения Николаевна нежно посмотрела на мужа, по-прежнему красивого, стройного, но совершенно седого. – И к кому ехать? Даже не знаю, остался ли кто в живых…

И тут появился «рояль в кустах»: видеописьмо от старшей сестры Джинни Элизы.

С монитора телекамеры постаревшая Элиза рассказывала о себе, показывала свой двухэтажный дом, сад с розами, фотографии детей и внуков.

– Приезжай, Джинни, – звала она Евгению. – Я не представляю, какой ты стала. А у тебя есть дети, дом и розы?

– Да! – ответила Джинни телекамере. – Есть.

– Сейчас мы запишем ваш ответ Элизе, – засуетилась журналистка, подавая оператору знак начать съёмку с портрета пролетарского вождя.

– Нет, – твердо сказала Евгения Николаевна. – Не надо. Не так…

Она быстро вышла из дома и через несколько минут вернулась обратно с охапкой роз. Джинни встала на фоне чисто выбеленной печи и, протягивая цветы прямо в камеру, сказала по-английски:

– Элиза! Я дарю тебе все свои розы, как ты сделала это, когда провожала нас с Гарри в СССР. Сейчас здесь нету СССР, но это неважно, потому что здесь есть мой Гарри, мои дети, внуки, дом, сад… Я их люблю...

И Джинни опустила лицо в цветы, чтобы никто не увидел её слёз…

 

Канадские тележурналисты забрали видеозапись, пообещав передать кассету Элизе в Ванкувер, а букет оставили на столе: ехать долго, цветы завянут, пусть уж останутся в своём доме...

В то самое время, когда Джинни ставила розы в трёхлитровую банку с колодезной водой, пожилой водитель микроавтобуса Виктор Трофимович сказал переводчице Лиле:

– Пока вы там крутились, я проехался по посёлку… Был здесь лет пятнадцать назад, тоже этих же снимали… Думаю: что же изменилось? Оказывается, картошку в палисадниках теперь не сажают, у всех цветы… Надо же…

– Картошку сейчас дешевле купить, чем вырастить, – рассеянно отозвалась Лиля. Она вспоминала честную бедность Матусевичей и всё никак не могла решить для себя, верит она в идейную убежденность Григория Петровича и безоглядную любовь Евгении Николаевны или нет…

– Ненормальные какие–то, – тихо сказала сама себе Лиля и пожала плечами…