Помню время, когда рубль в границах советской империи был валютой твердой, надёжной. Студент мог на него пару дней прожить и даже в кабак сходить. Не верите? Да элементарно!

В те приснопамятные годы во всех ресторанах нашего областного центра хлеб и горчица открыто стояли на столах и прилагались к заказанным блюдам бесплатно. Чай стоил шесть копеек. Вот теперь считайте: на рубль можно было заказать 16 стаканов чаю, слопать хлеба с горчичкой (м–м–м, вкуснота!) сколько влезет, и, как говаривала моя бабушка, «жить стало лучше и веселей, шея стала тоньше, но зато длинней». Официантки хмурились, но нас, студентов, не прогоняли и хлебушка не жалели. Мы были для них не клиентами неплатёжеспособными, а просто голодными детьми.

Есть же почему–то хотелось постоянно. Стипендия в сорок рублей улетучивалась быстро и не совсем ясно, куда именно. Поэтому уже дней за десять до очередной государственной милости, студиозы начинали «стрелять» друг у друга трёшки и рубли. Первыми в этот процесс включались двоечники – им стипендию вообще не давали.

В нашей группе таких нищих лишенцев было двое: друзья Славик и Рафик. Оба приехали из отдалённых сёл, помощь от родных получали скудную и постоянно нуждались. Источником кредитов для них служили, как правило, местные студенты – у них родители рядом, не профинансируют, так хоть накормят. Иногда друзья составляли график ужинов: к кому сегодня идут, к кому завтра. И их охотно принимали везде, потому что парни были хоть и безбашенные, но добродушные и весёлые. Там, где появлялась эта колоритная парочка – худой длинный с наивно–продувными голубыми глазами в пушистых белёсых ресницах Славка и хитровато–застенчивый коренастый потомок Чингисхана Рафик – всегда звучал смех. Жаль, не была в те годы сфера юмора и развлечений такой развитой и доходной, как нынче. Эти ребята, безусловно, нашли бы в каком-нибудь «камеди–клабе» своё место. А в нашем советском техническом вузе они висели на волоске. И ходил слух, что приказ об их отчислении уже составлен, но пока не подписан. Потому-то друзья совсем «забили» на учёбу, а ходили в институт потусоваться да финансами разжиться.

Деньги, взятые «до перевода из дома», парни, разумеется, не возвращали. Я тоже несколько раз становилась жертвой их обаяния и отдавала отнюдь не лишние рубли в долг навсегда.

Наконец, эта «дойка» стала меня напрягать. Мне тоже от мамы с папой не шибко большая добавка приходила: родители считали, что советский человек должен уметь жить скромно. Потому-то, когда парочка подвалила ко мне с традиционным «Коза, дай рубль!», я резко послала их куда подальше с использованием не вполне литературной лексики. Не было у меня, уроженки уральской глубинки, девичьей робости, зато имелся специфический словарный запас. И на Козу я тогда очень обижалась. Да, наградили родители фамилией Козлова, и что? Теперь можно дразниться? Имя мне тоже досталось проблемное – Евдокия. От дедушки, кстати. Маминого папу звали Евдоким, и был он настолько заслуженным–перезаслуженным, что мама решила его во мне увековечить. Но с именем было проще. При знакомстве я представлялась Дианой. В документы мои однокашники не заглядывали и звали просто Динкой. Все привыкли к этому, и я тоже. А вот от Козы избавиться было труднее… В общем, я обиделась.

Голодные, а потому непривычно грустные Славик и Рафик тоже обиделись. Как я поняла позже, их задели и моя жадность, и нелитературные выражения. И адрес, куда я их послала, им не понравился, и решили они мне отомстить.

 

Отмахнувшись от своих хронических должников, я отправилась в общагу, а друзья шли следом, размышляя на ходу, как бы позатейливей надо мной поиздеваться. Нет, они не были злыми или подлыми. Просто любили приколы и отлично умели их устраивать.

По дороге я остановилась у ларька с пирожками и, протянув продавщице рубль, попросила один с ливером – это были мои любимые, несмотря на то, что в народе их называли «пирожки с котятами». Пирожок стоил пятнадцать копеек. Продавщица ухватила его бумажкой и протянула мне, а сдачу высыпала на тарелочку. Тут из–за моей спины высунулась длинная мужская рука и мигом сгребла мелочь. Я обернулась. Позади стояли Славка с Рафиком и радостно ржали: получили–таки своё, пусть и не в полном объёме!

Девушкой я была темпераментной и голосистой. С воплями набросившись на Славика, стала рвать его за рукав, пытаясь вытащить из кармана кулак с зажатыми в нём деньгами. Славка уворачивался, а Рафик обхватил меня сзади и оттаскивал от друга. Наша потасовка привлекла внимание прохожих, и я уже совсем было решила плюнуть на свои копейки, как вдруг Славка завопил:

– Ну, вот, опять началось!

– Товарищи, девушке плохо! – поддержал его Рафик.

Я опешила, но продолжала кричать и бороться. Пожилая женщина учительского вида обратилась к Славику:

– Что случилось?

– Сестра это моя, – озабоченно и печально сообщил Славик. – Больная она, припадочная.

– Да, сестра, – так же серьёзно подтвердил Рафик. – Ненормальная. Обострение.

Друзья играли так убедительно, что если бы всё это происходило не со мной, если бы я не знала, кто такие на самом деле эти парни, я бы им поверила! Не удивительно, что тётенька сразу предложила вызвать «скорую».

Не особо задумываясь над тем, что творят, мои мучители стали прямо-таки умолять женщину сделать это!

– Врача надо, врача… – дружно закивали они своими глупыми головами.

Я, размахивая пирожком, продолжала трепыхаться в руках у Рафика:

– Сами вы ненормальные! Пусти, урод недоделанный! Я тебе щас всю рожу расцарапаю!

Славик поймал мои запястья, приговаривая:

– Сестрёнка, дорогая, успокойся!

«Скорая» примчалась необычайно быстро. Два квадратных санитара ловко скрутили меня какими-то длинными белыми полотенцами и загрузили в фургон, не обращая никакого внимания на мои мольбы и попытки объяснить ситуацию. Один из «квадратов» наступил на пирожок, упавший в пылу борьбы, не заметил этого и повернулся к зрителям:

– Кто родственник? – угрюмо спросил он.

– Я, – бездумно продолжал «валять ваньку» Славик и печально посмотрел на меня честным взглядом. Я дёрнулась и снова заорала что- то гневное.

– В машину! – скомандовал санитар и, отстранив Рафика, пытавшегося забраться следом, захлопнул дверь фургона.

Всю дорогу я осыпала Славку то проклятиями, то мольбами. Санитар отстранённо смотрел в окно, а Славка разводил руками, подмигивал мне и шептал мне в ухо:

– Спокойно, сестрёнка, спокойно, доктор даст тебе таблетку от жадности!

 

В приемном покое городской психиатрической больницы у нас со Славиком отобрали документы и разлучили. Ему приказали ждать на лавочке в холле, предварительно заперев на ключ входную дверь, а меня завели в кабинет, где сидел молодой, очень симпатичный и очень серьёзный врач. Он напомнил мне актёра Коренева в роли Ихтиандра. И вдруг в моей душе рядом с паникой и негодованием проклюнулось смутное сожаление, что мы знакомимся в таких неприятных обстоятельствах.

Один из санитаров остался стоять, а второй вышел.

Шутка стала не просто несмешной – жутковатой.

Я продолжала по инерции возбуждённо возмущаться уже со слезой в голосе, но ещё не потеряв веры в то, что вот–вот правда восторжествует, меня распеленают и отпустят домой. Я так и сказала доктору:

– Пожалуйста, поверьте, я совершенно нормальная! Это Славка с Рафиком пошутили! Они меня обокрали…

– Понятно, – отозвался врач. – И много взяли?

– Восемьдесят пять копеек! – Мне почему-то стало стыдно, а доктор хмыкнул и стал изучать наши студенческие билеты.

Санитар доложил обстановку:

– Кричала, нападала на мужчину, замахивалась на него камнем.

«Ихтиандр» удивлённо приподнял чёрные глянцевые брови.

Я возмутилась:

– Никаким не камнем, а пирожком с ливером… Но они сами первые начали!

– Угу, – эскулап откинулся на стуле. – Нападала пирожком… А они – это кто?

– Славка с Рафиком! То есть, Славка первый начал!

– Понятно, – сказал доктор и вопросительно глянул на санитара.

– В коридоре сидит, – пояснил догадливый «квадрат».

– Так. Значит, Славка напал, а вы ему сдачи дали.

– Ничего я ему не давала! Сдачу он сам утащил!

Врач прищурил на меня серые глаза, однако поймать его взгляд я не могла, и это раздражало. К тому же у меня текло из носа, а достать платок было невозможно, потому что я всё ещё сидела спелёнатая. Попробовала утереться о плечо, но стало только хуже.

– Я вам всё объясню. Развяжите меня, пожалуйста, я ни в чём не виновата!

– Успокойтесь, разберёмся. Как вас зовут?

– Диана, – сообщила я, от волнения начисто забыв, что в документе значусь Евдокией.

– Так. А фамилия?

– Козлова.

– Значит, Диана Козлова?

Тут я опомнилась и зачастила:

– Нет–нет, это я просто так называюсь, потому что мне имя Евдокия не нравится… Меня мама в честь дедушки назвала… – я запнулась, ощутив в своих словах что-то не то.

Доктор взял из стопки листок с надписью «История болезни» и начал на нём писать. Я похолодела и замолчала.

– Ну, что же вы? Продолжайте. Вас назвали в честь дедушки Евдокией…

Я всхлипнула и сочла необходимым пояснить:

– Да, он был заслуженный мелиоратор, как Брежнев…

Доктор напрягся, отложил авторучку и внимательно глянул мне в глаза.

Санитар вытянулся по стойке «смирно».

Психиатрия в те дни стояла на страже государственных интересов круче, чем сейчас ФСБ. Я отчетливо поняла, что зря упомянула имя главного государственного лидера всуе. А ещё внезапно осознала поговорку «молчание – золото» не только умом, но и всей своей кожей, и даже тем, что под ней. Перед мысленным взором замаячила палата номер шесть и статья за диссидентство… От ужаса я вся съёжилась и затихла. Наступила пауза. Лекарь продолжал водить пером.

Несколько раз глубоко вздохнув, стараясь вложить в интонацию максимум солидности, я сказала:

– Давайте, мы сейчас успокоимся… – и тут же крайне несолидно хлюпнула носом, потому что говорить убедительно, когда у тебя сопли вожжой висят, очень трудно.

– Вы хотите, чтобы я успокоился? – ласково поинтересовался врач.

– Нет, что вы! Это я… Это мне… Я хочу, чтобы мне…

– Вы хотите, чтобы я помог вам успокоиться? И часто вы не в состоянии самостоятельно справится с эмоциями? – он что-то ещё черкнул в «истории» и вдруг напористо спросил:

– Какое сегодня число? Быстро отвечайте, не думая!

Ха! Вы много знаете людей, способных моментально ответить на этот вопрос? Лично я никогда за числами не следила, и время отсчитывала по оставшимся до стипендии дням. В голове закрутился арифмометр: стипуха пятого марты, до неё восемь дней, сейчас февраль… двадцать восемь дней… плюс пять, минус восемь… или нет?.. Да шут его знает, какое сегодня число!

В кабинете повисла нехорошая пауза.

– Ваш брат… – доктор посмотрел на дверь.

– Это не мой брат! – завопила я. – Он вас разыграл!

Доктор наконец-то сфокусировал свой взгляд на моём лице:

– Меня? Разыграл?

Ощутив, что встала на верный путь, и контакт с психиатром наконец–то начал устанавливаться, я вдохновилась и чрезвычайно серьёзным, даже слегка траурным тоном сообщила:

– Вас. И меня тоже. Я пирожок покупала. Мне дали сдачу. Славка её стянул.

И, ловко обходя тему даты, добавила:

– Сегодня апрель, тысяча девятьсот семьдесят пятый год, город Новосибирск, меня зовут Евдокия Николаевна Козлова, я студентка, мне восемнадцать лет!

Доктор задумался и кивнул санитару. Тот вышел и привёл Славку. Славка сел на стул, винтом закрутил друг за друга длинные тощие ноги, ссутулился и без предисловия покаялся:

– Извините… Мы не хотели…

– Так, – красавец эскулап театрально откинулся на стуле и постучал пальцами по столу. – Это ваша сестра?

– Нет. – Я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. – Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали…

Доктор опять кивнул санитару, и тот развязал на мне «полотенца».

– Мы сообщим в институт, – грустно сказал специалист по психам, протягивая моему «братцу» студенческий билет. – Не думаю, что вас там похвалят.

Я бы порадовалась, если б нас со Славиком поменяли местами – в самом деле, кто вёл себя неадекватно? Но Славка кивнул и быстро выскочил из кабинета, даже не обернувшись на меня. Забегая вперёд, скажу, что позже он даже и не подумал извиниться, а вскоре вообще исчез из вуза вместе с Рафиком.

– А вы, – доктор посмотрел на меня сочувственно, но всё–таки как-то подозрительно и протянул мой «студень». Я уже утёрлась платком и по пятнам на нём пыталась определить, много ли туши утекло с ресниц. – Вы уж определитесь, кто вы: Диана или Евдокия. Имя своё надо уважать и фамилию, и отчество. И постарайтесь больше так не шутить.

– Да я сама жертва! Вы же видите! А–а–а… это? – я кивнула на «Историю болезни». – Это куда?

– Я подумаю, – сказал доктор, улыбнулся и стал ещё больше похож на нежного красавца Ихтиандра…

– До свидания, – улыбнулась я в ответ. Если бы не горячее желание поскорее выскочить из белых стен «жёлтого дома», я бы непременно с доктором пококетничала…

– До свидания, – вежливо сказала я санитару, равнодушно разглядывавшему решётку на замазанном побелкой окне. Квадратный охранник молча кивнул.

 

К счастью, никаких свиданий с психиатрами у меня больше никогда не было.

Имя своё я теперь очень люблю. И фамилию люблю. На Козу не обижаюсь… Впрочем, сейчас меня, пенсионерку, Козой уже никто не называет.