– Батюшка, скажите, пожалуйста, если я не знаю, жив человек или умер, куда свечку ставить? – К любой иконе с молитвой о спасении души… Как звать? – Меня? Антонина. – Того, о ком молишься. – Не знаю… – Мужчина? Женщина? – Мужчина… Двое мужчин. – Случилось чего? – Не знаю… Может, не случилось, а может, и случилось… Мне иногда кажется, я перед ними виновна. – Поставь свечки за спасение их душ, каждого вспомни, прощения попроси с любовью и успокойся. Ничья вина не выше Божьей милости. В храме жарко. Мерцают свечные огни, оживляя лики святых. Забыть... Как, если память не унимается. Нет-нет, да и вынет из потайных углов поблёкшие с годами, но явственно различимые картинки: берег реки, костёр, молодые, не больше двадцати лет парни. Один всё улыбается, другой серьёзный, лишь в глубине глаз грустная усмешка… Рассвет, остывшие угли в костре и опрокинутый в них закопченный котелок… Господи, помилуй! Храм новый, пахнет хвойным деревом. Никогда в Городе церкви не было, к миллениуму открыли… Антонина Сергеевна оглядела образа на стенах, зацепилась взглядом за незнакомый (хотя много ли она вообще знает? Богородицу, Спасителя… ещё правило: женщине в церкви положено быть в платке и юбке): красивое мужское лицо, тщательно выписаны завитки бороды и богатый с золотом наряд ¬– шапка мехом оторочена… Отлепила от вконец размякшего пучка свечу, зажгла её от уже горящей перед образом, прошептала: – Прости меня, Первый… Мысленно она их всю жизнь так называет: весёлого – Первый, он начал разговор, хмурого – Второй, он, как Тоне помнится, даже и рта не открыл… – Прости меня, Второй. Перекрестилась, поклонилась. Попыталась прочесть надпись на иконе, с трудом распутывая сложную вязь старославянской кириллицы: «Святой благоверный князь Димитрий Донской». Ну, конечно же! Это удивительно, только иначе и быть не могло – Димитрий Донской! Донской! И там… и тогда тоже… Река – Дон, город – Ростов-на-Дону! Боже мой, Боже, как странно, и как правильно!.. – Дон! – Взорвался вдруг густым колокольным звоном воздух над головой. – Дон! Дон! Началась вечерняя служба. – Дон-дили-дили-дон, – вступили в торжественный перезвон маленькие звонкие колокола. Правду говорят, что чем старше становится человек, тем причудливей делается его память: забывает, куда минуту назад очки делись, и до мелочей воспроизводит отдалённое прошлое. Не полностью показывает – обрывками. Как будто в износившемся полотне жизни образовались неровные дырки, а сохранившиеся между ними лоскуты крепкие, и даже краски не поблекли. Дон!.. *** …Палаточный лагерь школьники разбили на большой поляне между лесом и рекой. На противоположном берегу виден Ростов-на-Дону. Туда ходит паром, а ещё можно взять на турбазе лодку и на веслах доплыть до городского причала. Утром каша на костре, днём прогулки по городу, ночью, почти до утра, посиделки с гитарой… «Взвейтесь кострами синие ночи!..» «Ах, картошка-тошка-тошка…» Ещё что-то пели, Тоня не помнит, что именно. Бардов она тогда не слышала, хотя и Булата Окуджаву уже издали, и Александр Дольский звучал… Много чего зазвучало в те далёкие времена хрущёвской оттепели, но не для них, не для тех, кто жил в зоне… Играл пионервожатый Саша, Валентина Николаевна запевала. В учительницу математики Валентину Николаевну Орлову Тоня влюбилась в пятом классе, в том нежном возрасте, когда юная душа начинает пробовать любовь «на вкус», прилагая её то к одному объекту обожания, то к другому – и неважно, что это за объект. Неважно даже, одушевлённый он или нет. Сердцу, ищущему привязанности, достаточно лёгкой искры, чтобы разгорелось ответное пламя. В поле Тониной любви попадали собака, цветок, дождь, писатель... «Маленький Принц». Чувства и мысли ребёнка-философа, придуманного французским лётчиком, отозвались в ней, как собственные и Тоня полюбила Сент-Экзюпери. Мутная фотография, вырванная из библиотечной книги, висела над кроватью. Лётчик-романтик смотрел на девочку грустно и понимающе, но в глубине его взгляда Тоне чудилась насмешка. Словно Антуан мысленно посмеивался… нет, не над Тоней, а… так, вообще, над всем человечеством, над жизнью и смертью и даже над самим собой… Конечно, она читала, что он пропал без вести. Но пропал – не умер, обязательно найдётся и, может быть, они встретятся. Тоня ни разу в жизни не видела ни одного иностранца. Тем, кто жил в Городе, такие встречи запрещались, но можно ли запретить девичьи грёзы?.. Потом на экраны вышел фильм «Акваланги на дне», и Тоня влюбилась в главного героя (как его звали? кажется, Ромка…), одновременно поместив в своё сердце и отверженную «гадюку» в исполнении Нинель Мышковой. Чем-то близка оказалась девочке Тоне эта грубая и нежная, сильная и беззащитная кавалеристка, бывшая купеческая дочь. В специальном альбоме, куда Тоня вклеивала чёрно-белые открытки с изображением известных советских актёров (зарубежных в Городе не продавали), Мышкова занимала аж три страницы… Тоня стеснялась этих своих увлечений, никому о них не рассказывала, и, конечно же, не подозревала, что таким образом формируется в ней взрослая женщина, подобно тому, как в коконе тайно от всех из гусеницы формируется бабочка, чтобы в положенный час вылететь на волю. В то время, когда сверстницы начали увлекаться одноклассниками, Тоня, словно испугалась пробуждающейся чувственности и увлеклась математикой. С восторгом она наблюдала, как, ритмично постукивая по доске мелом, Валентина Николаевна Орлова превращает громоздкую, корявую систему задачи в простую и стройную. Подражая любимой учительнице, Тоня так же прямо держала спину и прилизывала свои короткие вьющиеся волосы назад, словно у неё тоже наверчен тяжёлый пучок на затылке. Математика, плюс учительница Орлова, плюс ученица Харитонова – получится любовь! В эту формулу можно вставить ещё одну постоянную величину – путешествия с Валентиной Николаевной. Прекрасные вольные выезды за пределы зоны! На озёра, в горы, в Москву и Ленинград… Тоня до сих пор удивляется, как смело Орлова брала на себя ответственность за сохранность не только детских жизней, но и государственной тайны… Тайна и Город родились одновременно. Весной сорок шестого два эшелона подошли к станции в ста километрах от Областного центра. Они привезли на Урал строителей нового секретного завода и Города при нём. Один состав – с заключенными из Сибири – загнали в тупик. Другой – с вольнонаемными из Московской области – встал у станции. Сотрудник НКВД Семён Степанович Коротченко до темноты размещал зэковскую рабсилу по двум баракам за забором с колючей проволокой и вышками по углам. Молодого специалиста Сергея Харитонова вместе с другими комсомольцами-добровольцами поселили в точно такой же барак. Только и отличий, что по другую сторону забора, да вместо общих нар – комнаты на шесть человек... Через семь лет дочь Семёна Степановича Нина Коротченко станет Тониной мамой, а Сергей Иванович Харитонов – отцом. Город в уральской глухомани поднялся – словно лагерь разросся. По всему периметру – бетонная стена с мощной «колючкой» поверху. Жители входят и выходят за ограду по специальным пропускам в паспортах. Солдаты с автоматами строго сличают фото с оригиналом. Горожане говорят «мы живём в зоне». И никого это не смущает, потому что все, даже дети, понимают: государственная тайна – это святое! Тайна висит в воздухе, ходит по домам и, прижимая палец к губам, предупреждает: «Болтун – находка для шпиона!» Где-то там, за стеной, бурлит полная мало понятных страстей жизнь: во Вьетнаме война, в Америке бастуют рабочие, колонии борются за независимость, Уинстон Черчилль умер… Сюда за «колючку» волнения мира долетают невнятно. Тайна не только не выпускает, но и не впускает ничего запретного в Город. Как будто его вовсе нет на свете. Даже на карте СССР он не значится – только ближайшая станция, а на месте Города – тайга и болото. Большая государственная Тайна. Цена её выше человеческой жизни. Об этом школьникам на уроках рассказывают и в книгах пишут... Следит за соблюдением секретности «первый отдел». – С вами побеседуют сотрудники «первого отдела», – Валентина Николаевна Орлова готовит группу семиклассников к дальнему походу. Такого сложного маршрута у них ещё не было. Самолётом от Областного центра до Волгограда, потом теплоходом от Волгограда до Ростова-на-Дону, там несколько дней в палатках на берегу Дона, потом обратно – теплоходом до Казани и поездом домой, на Урал. Тоня не может ни есть, ни спать, кажется, дышит через раз – так волнуется. Это ведь даже вообразить трудно: она первый раз в жизни полетит на самолёте! Она увидит город-герой и статую Родины-матери на Мамаевом кургане, и Волго-Донской канал, и… Дух захватывает! …Вызывают по одному в кабинет директора. Двое мужчин в чёрных костюмах. Один с улыбкой задаёт вопросы, другой молча наблюдает за отвечающими. Расспрашивают про родителей: что знает о них Тоня, что в доме читают и о чём беседуют, кем бы девочка хотела стать, когда вырастет, где учиться?.. Она отвечает без запинок – что тут такого? Все жители Города понимают личную ответственность за Тайну и важность её охраны. И всё равно Тоня чувствует внутренний неуют. Ей неловко говорить о маме и папе за глаза под холодным пристальным взглядом «первого отдела»… Что она может рассказать? Где и кем работают родители, Тоня в точности не знает. Как только она задаёт дома этот простой вопрос, родители переглядываются и отвечают неопределённо: «На заводе инженерами». В каком цехе? По какой специальности? «Много будешь знать – скоро состаришься», «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали»... Тоня научилась лишнего не выспрашивать. Зачем солдаты караулят город? Что производят на заводе? Почему в Городе нет городской газеты, а городское радио передает только прогноз погоды? Любознательному ребёнку и без этого есть чем интересоваться… На инструктаже Тоня споткнулась лишь на одном вопросе: – Что ты ответишь, если тебя спросят, откуда ты приехала? Она подумала и назвала станцию рядом с Городом. – Нет, – нахмурился мужчина, – неверно. Надо назвать Областной центр. Так и скажешь: «Я приехала из Областного центра». Понятно? – Да. Скажу: я из Областного центра. Конечно, обманывать нехорошо, но Тоня не возражает. Она знает, за Тайной охотятся враги социализма. Пусть и до появления Тони на свет, но вовсе не так уж давно по всей стране носилось: «враги народа», «шпионы», «расстрел»… Эхо всеобщего страха ещё не умолкло. Оно звучит и в безмолвии зоны. Его вибрации в крови у всех, даже детей… – Я не доносил! Я докладывал! – Дедушка Семён ударил кулаком по столу, рюмки подпрыгнули, и одна – Тоня помнит, у неё была тонкая гранёная ножка – разбилась. Они постоянно ругались – папа и дедушка. Вначале вместе мирно пили водку, а потом начинали ругаться. Как Тоня поняла, папе не нравилось, чем дедушка занимался в войну. «Мой отец ещё в тридцать девятом на фронте в бою погиб, а ты всю войну за забором просидел…» Дедушка возмущался, что зять, по молодости лет ни дня не воевавший, смеет его судить: «Молокосос! Что ты понимаешь?! Я родину спасал от врагов народа!..» Несколько лет спустя на расспросы Тони учительница истории скажет, что в 1939 году никаких боёв ещё не было, война началась лишь в 1941-м, а папа пожмёт плечами: «Ты что-то перепутала». Уже студенткой Тоня впервые узнает о нападении СССР на Финляндию перед Великой Отечественной и не удивится. Государственная тайна – это святое... Дедушка Семён умер, когда Тоне было шесть лет. Сгорел на работе в самом прямом смысле слова. Пока завод строился, дед охранял заключенных, а потом работал на заводе кладовщиком: получал и выдавал какие-то химикаты, среди которых был и спирт. Видимо, выпивал на работе, потому что однажды закурил и вспыхнул факелом… «Совесть пытался залить», – сказал папа и добавил зло: «Стучать надо было меньше». Мама заступилась за дедушку, и они с папой поссорились. Тоня тогда была ещё маленькой, ничего не поняла, но ей стало страшно и противно. После похорон родители больше не говорили на тему дедушкиной совести, но тот разговор она запомнила навсегда. И слово «стукач» тоже засело в памяти как грязное ругательство… «Я из Областного центра!» – твердит Тоня всю дорогу до аэропорта, а потом погружается в новые восхитительные впечатления и благополучно забывает Город, «первый отдел» и свою ответственность за сохранение Тайны. Впрочем, никто ни разу не поинтересовался, откуда едет худая большеглазая девочка с товарищами, – ни в самолёте, ни в Волгограде, ни на теплоходе «Хирург Вишневский». Поэтому, когда коварный вопрос всё-таки прозвучал, Тоня оказалась совершенно не готовой к ответу… Подробности путешествия до Ростова–на–Дону провалились в дыры памяти. На сохранившихся обрывках проступают: бесплатные карамельки в самолёте, исторический курган с устрашающе могучей Родиной-матерью, стихия мощного каскада воды, вращающая турбины Волжской ГЭС… скульптуры казаков на шлюзах Волго-Донского канала… Теплоход «Хирург Вишневский» – старое колёсное судно, неспешно шлёпающее лопастями по воде. Девчонки заводили первые робкие романы с матросами–практикантами – курсантами ростовской мореходки… Тоня ни с кем не подружилась. Похожая на пацана угловатой худобой и короткой стрижкой, она не привлекала внимания мальчиков, и вообще… Ей эти глупости были совершенно ни к чему. К тому же сердце её уже занимали математика и Валентина Николаевна. *** …В тот день они с пионервожатым Сашей дежурили по лагерю. Занятая ужином Тоня не заметила, как к ней подошли двое парней с рюкзаками за плечами. – Девочка, кто тут у вас старший? Один улыбается от уха до уха, другой смотрит серьёзно и лишь в глубине глаз потаённая насмешка. Совершенно некстати Тоне вдруг вспомнилась фотография Сент-Экзюпери из украденной книги... – Я, – отозвался Саша. – Здравствуйте, можно рядом с вами палатку поставить? – Ставьте дальше, – показал пионервожатый в сторону леса, – там есть готовое кострище. И приходите к нам вечером песни петь. Вечером Тоня Харитонова, как всегда, села поближе к Валентине Николаевне и даже, томясь сердечным восторгом, немного прижалась к ней боком. В тёмное небо, потрескивая, летели искры, от реки слышался плеск: дежурные мыли посуду и чистили рыбу – местные рыбаки подарили ведро карасей, завтра на обед будет уха… Саша перебирал струны, настраивая гитару. – Тонечка, – наклонилась к ней Валентина Николаевна, – возле моей палатки лежит куртка, принеси, пожалуйста. Тоня с готовностью понеслась к учительской палатке. В полумраке отыскивая куртку, она вдруг услышала за спиной: – Привет! Из тени вышел тот, весёлый, который спрашивал у Саши разрешения поставить на их поляне палатку. – Здрасть. – Вы тут давно? – Да. Послезавтра уезжаем уже. Тоня словно раздвоилась: одна её часть старалась скрыть смущение и отвечать непринуждённо, а другая наблюдала со стороны, насколько удачно это получается. Получалось не очень. Худющая девчонка в ситцевых шароварах и вытянутом сером свитерочке явно не привыкла беседовать на равных со взрослыми парнями. – Понравилось? Она тряхнула стриженой головой, отгоняя неловкость. – Очень! Мы вчера раков ловили! – Вот это да! И много поймали? – Целое ведро… Тоня собралась рассказать незнакомцам, что раков под камнями у берега видимо-невидимо, что она может показать, где их ловить, уже набрала воздуха в грудь, но не успела – весёлый задал следующий вопрос: – А откуда вы приехали? От неожиданности Тоня икнула и замерла с открытым ртом. Калейдоскопом закрутились в голове образы сотрудников «первого отдела» – там тоже был такой… улыбчивый… как он велел отвечать? Очень важно не перепутать, назвать правильно… Стало жарко. Ох, не надо, не надо было задавать такой вопрос! Зачем ему это знать? Собираясь с мыслями, Тоня подняла с пенька куртку Валентины Николаевны, отряхнула и сказала небрежно, унимая внутреннюю дрожь: – Мы… Мы из Областного центра. Получилось неуверенно и неубедительно. Она растерянно теребила куртку, не зная, что делать дальше. Убежать? Или лучше продолжить разговор, как ни в чём не бывало? Подошёл второй, молча встал рядом с другом. И снова, глянув в серьёзные серые глаза, Тоня вспомнила свои тайные ночные фантазии под выцветшей фотографией... Он смотрел внимательно, чуть пристальней, чем должен смотреть посторонний человек, чуть более понимающе и даже… наверное… так мужчина смотрит на женщину, когда она ему нравится и Тоня почувствовала, что заливается краской от макушки до пяток. Первый насмешливо присвистнул: – Надо же, земляки! А школа какая? К этому вопросу Тоню не готовили, поэтому она, помявшись, решила сказать правду: – Сорок вторая. – Сорок вторая? Это где же такая? На какой улице? Жар сменился холодом, в голове поднялась метель суматошных мыслей… Что делать? Как ответить и не вызвать подозрений? Ладно, если он не знает такой школы, какая ему разница, где она стоит… Раз на этот счёт «первый отдел» не дал указаний, придётся говорить, как есть: – На Льва Толстого. Парни переглянулись. Весёлый расхохотался. – Девочка, в Областном центре нет такой улицы. К подобному повороту событий Тоня не была готова. Как так – огромный город, и нет улицы имени известного писателя? Вот тут, в этом месте очень хорошо сохранился кусочек плотной материи памяти. Тоня хорошо помнит ощущение полной растерянности и впервые в жизни промелькнувшую чисто женскую мысль: я, наверное, сейчас очень глупо выгляжу... Она опять представила себя со стороны – такой, какой, как ей казалось, она выглядит в глазах серьёзного парня, молча наблюдавшего за беседой: неуклюжей, некрасивой, косноязычной – и страшно смутилась. До онемения ног, до жара в животе, до холода в груди… Внутри Тони столкнулись две одинаково важные задачи: понравиться Второму и достойно выйти из неловкой ситуации с Первым. Не зная, как справиться с решением, она оцепенело молчала, а он… …Он шагнул к Тоне, протянул руку и коснулся её плеча. Она стояла, ничего не понимая, только чувствуя его прикосновение и такой огонь внутри, что, казалось, вот-вот вся заполыхает костром. Парень отступил обратно и показал раскрытую ладонь – на ней зелёная гусеница судорожно скрючивалась и разгибалась, силясь встать на свои многочисленные ноги, но сама себя в страхе толкала, не пускала, снова падала на бок и опять напрягалась в тщетных попытках удрать. Тоня смотрела на испуганное насекомое, но все мысли её были поглощены поиском выхода из щекотливой ситуации. Надо было что-то сказать… – Есть! – от неловкости Тоня почти кричала. – Есть такая улица, просто… просто вы про неё не знаете! Вот! Первый снова засмеялся, второй отбросил гусеницу в кусты и улыбнулся краешками губ. Так, наверное, улыбаются французские лётчики, прежде, чем пропасть без вести навсегда. Таня почувствовала, что сейчас расплачется. Крутанувшись на пятке, она бросилась прочь. У костра уже собрались ребята. Валентина Николаевна взяла куртку и, увидев в свете костра смятенное Тонино лицо, спросила: – Что случилось? Что же тогда случилось? Тоня хорошо помнит: не было у неё в тот миг никаких мыслей о шпионах, о государственной тайне. Обида была – на «первый отдел», не предусмотревший позорной ситуации, на Валентину Николаевну с её курткой, из-за которой Тоня оказалась наедине с любознательным незнакомцем, на весёлого парня с неуместными вопросами и на серьёзного, с волнующей полуулыбкой… Даже на классика русской литературы, увековеченного в маленьком секретном Городе и не сумевшего обрести известность в огромном Областном центре Тоня очень обиделась! Вот эту обиду она и выплеснула с искренним возмущением любимой учительнице и ушла в палатку – переживать позор и… чего уж скрывать, первые женские чувственные переживания, которые разбудил в ней молчаливый парень одним только своим взглядом. Надо было к ним привыкнуть. Через полчаса, когда душевная буря поутихла, Тоня заскучала и вернулась обратно. Там уже вовсю веселились одноклассники: под руководством Саши играли в «испорченный телефон». Валентины Николаевны не было видно. Ушла спать? Странно, она всегда последней укладывалась… Неясный тревожный холодок тронул сердце. – А где Валентина Николаевна? – Поплыла на тот берег. Сказала, на главпочтамт, срочно позвонить домой. Из сумбура мыслей выкристаллизовалась одна: а что, если Валентина Николаевна поехала в Ростов звонить в «первый отдел»? Их ведь предупреждали… Что, если она решила, будто эти двое – шпионы? А что если они и, правда, шпионы? Нет! Не может такого быть! Это просто совпадение! Но выходит, Тоня «настучала» Валентине Николаевне, донесла? Гадость какая! Теперь что? Этих парней арестуют?.. Ужас! А потом… Что может случиться потом, Тонина фантазия представлять отказывалась... Почему-то вспомнился дед Семён. «Я не доносил! Я докладывал! Спасал Родину от врагов народа!» Тоня доложила или донесла? Ох, да ни то, ни другое! Она пожаловалась любимой учительнице, потому что обиделась… И Валентина Николаевна тоже никакая не стукачка! Она хорошая! Они враги народа или нет? Конечно, нет! Таких симпатичных врагов не бывает. В «Аквалангах на дне» вон какая у шпиона рожа, сразу ясно – враг… В¬ конце концов, могут же люди просто так поинтересоваться, кто откуда приехал… Могут, конечно, могут!.. Тоня тупо смотрела в огонь, погружённая в сумятицу чувств. Они оба пришли к костру вслед за ней, о чем-то разговаривали с Сашей, с ребятами, и песни, кажется, тоже пели. Тоня старалась не смотреть на них. Наверное, парни назвали свои имена и что-то о себе рассказали, но Тоня слышала только свои суматошные мысли. В лесу закуковала кукушка. – О! – Весело вскинулся Первый и толкнул локтем в бок Второго. - Сейчас узнаем, сколько нам жить осталось! И стал считать: «Один, два, три…» Если получится чётное число, загадала Тоня, всё будет хорошо, а если нечётное… Тогда я виновата, я их предала… Кукушка остановилась на двадцати двух. – Перебор, – сказал Первый. Второй лишь приподнял уголки губ. «Почему перебор? – подумала повеселевшая Тоня. Двадцать два – вовсе не так уж много… Через двадцать два года мне будет… тридцать шесть, как сейчас Валентине Николаевне…» Утром над рекой, над лесом расплылся хрустальный росный туман, скрывший очертания леса, берега, лагеря. Тоня попыталась разглядеть палатку тех двоих, прислушалась, но ничего не услышала и ушла к заводи умываться. Когда возвратилась, солнце уже рассеяло молочную пелену и… Вокруг палатки в беспорядке валялись их вещи, а в потухшем костре – закопченный котелок с остатками каши. Словно люди бежали отсюда в панике, бросив на произвол судьбы свой временный кров. – Валентина Николаевна! Валентина Николаевна! Ей стало страшно. Так, как в детстве, когда папа и дедушка напивались и ссорились. Казалось, развалился на куски привычный спокойный мир и никогда уже не будет прежним. – Что случилось?! – Там… Эти двое… Их арестовали, да? – Да что ты, девочка! – учительница удивилась искренне, открыто, но Тоня почему-то всё равно ей не поверила. – У тебя слишком богатое воображение. Не нужно фантазировать. Они ночью уехали на рыбалку. Ты плачешь? Почему? – Там… всё валяется… – Танечка, мужчины крайне неряшливый народ, – Орлова рассмеялась. – Выйдешь замуж, узнаешь. Иди завтракать. У нас сегодня последняя экскурсия, завтра уезжаем. В музее Тоня никак не могла сосредоточиться на рассказе экскурсовода. Перед глазами стояли оба незнакомца. Ей хотелось поскорее вернуться обратно, услышать смех Первого, увидеть серьёзные глаза Второго… Едва паром ткнулся в берег, она понеслась к лагерю сломя голову. На прежнем месте не было ни палатки, ни раскиданных вещей, ни котелка. Кострище аккуратно залито водой. - Саша, Саша! А где эти… которые тут были? - Тонь, ты чего шумишь? Они поехали дальше, у них свой маршрут. Почему он покраснел и отвёл глаза? Почему торопливо ушёл, почти убежал? - Дурак! – кричит она вслед Саше сквозь сжавшееся горло. – Ты всё врёшь! - Харитонова, что с тобой? Ты как со старшими разговариваешь? – сзади подошла Валентина Николаевна. – Чего себе навыдумывала? Эти мужчины взрослые, самостоятельные люди. Приехали – уехали. Что за паника? Чего ты опять себе навоображала? Ничего странного. Ничего необычного. Всё она себе навоображала. Только почему-то в тот день Тоня внезапно разлюбила Валентину Николаевну. И математику тоже. Дорога домой в памяти не сохранилась, среди пёстрых лоскутов – дырка и больше ничего. О той встрече на берегу Дона Тоня Харитонова никогда никому не рассказывала. *** Она стала врачом. Живёт с мужем – человеком молчаливым, неулыбчивым, но добрым и надёжным – в Областном центре, название которого давно сменили на дореволюционное. Улицы имени автора «Войны и мира» там действительно нет. Алексея Толстого есть, а Льва – нет, и никогда не было. Тоня часто навещает в Городе постаревших родителей – как близкой родственнице ей оформили постоянный пропуск в зону. Стена с колючей проволокой пока стоит, но большая государственная тайна уже потеряла свою цену, её всё чаще называют «коммерческой», а святостью народ потянулся в церковь... Тот дальний поход и свои детские страдания Антонина Сергеевна вспоминает очень редко. Вдруг щёлкает в памяти таинственный спусковой крючок, и встают перед глазами берег Дона, беспорядочно раскиданные у палатки вещи, котелок в потухшем костре… Архивы КГБ открыли, реабилитировали безвинно приговорённых и даже соответствующий памятный день учредили. Щёлк! – те двое среди них? нет? Секретный завод рассекретили. Теперь за забор с «колючкой» возят иностранные делегации и дарят гостям красочный буклет с подробным описанием бывших секретов и тайн… Щёлк! – улыбается из прошлого Первый, хмурится Второй… Шпионы? рыбаки? Недавно в «Одноклассниках» узнала: умерла Заслуженный учитель РФ Валентина Николаевна Орлова. Щёлк! – донос? фантазия? Было?.. Не было?.. – Спаси, Господи, душу новопреставленной Валентины. Третья свеча затеплилась перед ликом святого благоверного князя Димитрия Донского. Под непрерывный колокольный звон Тоня зажигает четвёртую. – И меня, Антонину, и всех людей на земле спаси, Господи, сохрани и помилуй, ибо не ведаем, что творим. Дон, дон! Дили-дили-дон… Ничья вина не выше Божьей милости.  | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
