ТЫ НАШЁЛСЯ!

 

– Ну и пусть! Раз вы такие злые, уйду! Уйду насовсем… Вот попробуйте, без меня обойтись! Кто вам будет бегать за молоком к тете Поле?! –

бормотал Серёжка, как заученное стихотворение, одни и те же фразы. Не щадя свои босые, с коричневыми пятнышками болячек ноги, он шёл, почти бежал в сторону ближнего леса. От обиды хотелось плакать, но слёз почему-то не было. Мальчик двигался по тропинке, петляющей между заросших берёзовых пеньков и цветущих яркими желтыми цветами болотных кочек. Вообще, где-то в глубине души, он понимал, что виноват и что другого выхода, кроме как запретить ему дружить с Гриней, у матери не было, но согласиться с этим отчаянно бьющееся мальчишеское сердце никак не могло.

 

Сблизились они с Гришей практически после первой встречи на берегу речушки Тетензы, куда Серёжа пришёл ловить пескарей. Лето выдалось в этом году просто чудесное. С самого Первомая установилась солнечная погода, и поляны горели сплошным ковром огоньков. Порхали бесчисленные бабочки, щебетали птицы. После пыльного города всё это воспринималось, как прекрасный райский сад.

Серёжка, позабыв про отчаянно сигнализирующий поплавок, пристально следил за беспорядочным движением стайки рыбёшек в маленьком омутке и поэтому вопрос, вдруг прозвучавший у него за спиной, застал его врасплох:

Что, дачник, решил всю нашу рыбу выловить? А ну, давай сюда свою удочку! – Но, оглянувшись назад, Сергей увидел улыбающуюся, всю в золотисто-рыжих веснушках, мальчишескую физиономию, и испуг сразу прошёл.

Гришка был крепким, коренастым, впрочем, как и все деревенские пацаны, пареньком, младше Серёжи на один год. Семья Самковых проживала на нечётной стороне улицы Дачной в крепком бревенчатом доме. Именно с их двора частенько раздавались громкие крики и женский пронзительный плач. Глава семьи, дядя Витя, крепко выпивал, и становился при этом агрессивным, давая волю своим рукам. Хотя подобное поведение для жителей деревни считалось обычным делом. Обязанности Грини – самого младшего члена семьи заключались в очистке коровника, прополке и поливке огорода, кормлении домашней птицы и ещё целой куче всяких поручений, каких всегда предостаточно в сложном деревенском хозяйстве. Так что освобождался он уже под вечер, когда в густом, как парное молоко, таежном воздухе повисал саднящий комариный звон. Деревенская детвора к этому времени подтягивалась к окраине деревни, располагаясь группами на брошенных кем-то посреди травянистой поляны березовых брёвнах. Девчата держались немного в сторонке, изредка постреливая взглядами в направлении шумно гоготавшей мальчишеской ватаги. Парни поголовно смолили папиросы, девушки лузгали семечки. Вот именно на эти посиделки Гриня пригласил Серёжку в первую же их встречу у реки.

– Только папирос прихвати обязательно! Проще будет с толпой сблизиться – пояснил он как бы, между прочим. Сергей согласился, хотя сразу лихорадочно стал соображать, как выкрутиться из создавшейся ситуации. Дело было в том, что после девяти часов вечера мама не разрешала ему уходить со двора, а уж про курево он даже и вспоминать боялся! Целый день Серёжа молча слонялся без дела, рассеянно отвечая на вопросы. Во время обеда, наконец, решился заговорить с матерью – Меня сегодня пацаны на вечернюю рыбалку пригласили. Обещали показать, как щуку на живца ловят. Мам, можно?

– Ты бы ещё в ночное отправился! – проворчала мать – Знаю я этих деревенских! Ничему хорошему они не научат! Вон давеча милиция приезжала, искала, кто пасеку у Ковшовых разорил!

– Мам, ну один разок! Я не долго, – заканючил Серёжа, и, понимая, что разрешение получено, быстро выскочил из-за стола.

Теперь предстояла следующая нелёгкая задача: где взять папиросы? И думать было нечего, что в сельмаге их ему продадут. Можно было выклянчить одну сигарету у глуховатого соседа дяди Петра, но этого мало. Оставался последний, самый нежелательный способ – стащить из отцовских запасов.

Отец приезжал в деревню по воскресеньям. Приезжал с ввалившимися от постоянной усталости глазами, пропахший угольной пылью и табаком. Его появление всегда вносило оживление и радость в размеренную жизнь обитателей дачи. Особенно радовался сидящий на цепи пёс Мухтар. Он знал, что предстоит приятная его собачьему сердцу прогулка в лес.

Первым делом отец расстилал на поляне перед забором старенький плед, растягивался на нём и с наслаждением закуривал. Курил он исключительно папиросы «Север» – чрезвычайно крепкие и вонючие. Это у отца называлось: « Сбросить усталость!»

Серёжа знал, что в сенях на одёжной полке всегда в запасе хранилась пачка «Севера». Пододвинув к полке скамейку, он дотянулся до заветной добычи, и, засунув её под рубашку, укрылся в сарае. Коробка была ослепительно новенькая. С обеих сторон на ней красовался полуовал солнца с ярко-голубыми, расходящимися веером, треугольничками лучей.

Распечатать пачку незаметно не получилось. Но отступать было уже некуда. Серёжа высыпал все папиросы на крышку погреба, отсчитал ровно пять штук, остальные запихал назад, и, помусолив слюнями высохший клей, посчитал операцию законченной…

 

Постепенно журчание речушки и умиротворяющее шелестение прибрежной осоки отвлекли Серёжу от невесёлых мыслей. Плавно переступая по

 

разноцветной гальке, он вошёл в воду и побрёл вниз по течению. Мальчишка любил такие минуты – ему представлялось, что он ступает прямо на облака, которые, как клубы белоснежной ваты, отражались в воде, и что он сам становится невесомым. Как будто свершалось какое-то маленькое волшебство, и он оказывался в зазеркалье, где все предметы поменялись местами.

Выбравшись на другой берег, Серёжа двинулся по глинистой дороге вглубь леса. Хранящая накопленное за день тепло пыль приятно расступалась под босыми ногами, просачиваясь тоненькими струйками между пальцев. Так далеко от дома мальчишка ещё не уходил.

А места, между тем, становились всё интереснее. Вот справа вплотную к дороге подступил участок горелого леса. Громадные обугленные стволы елей, как мачты погибших кораблей, возвышались над гребнями безбрежного таёжного моря. Мрачноватая картина пожарища сменилась осиновой рощей. Здесь, шелестящие серебряными листочками, прямые как частокол деревья выстроились в правильном порядке, вытеснив за край своих владений другие породы деревьев. На покрытой невысокой травкой поляне Сергей заметил ягоды крупной земляники, и только тогда понял, что он сильно проголодался.

Встав на корточки, мальчик стал жадно поедать ароматные плоды, постепенно удаляясь от дороги. Насыщение пришло нескоро, а земляника всё не кончалась. Несколько раз больно наколов пятки, Сережа остановился и обнаружил, что совершенно не представляет в какой стороне дорога. Тем временем теплый летний вечер плавно сменил день.

Появление Серёжи на деревенской тусовке не осталось незамеченным. Гришка подхватил его под руку и представил местному предводителю – Гапону.

– Это Серёга, дачник – мой друг. Он курево принёс! – легонько ткнув после этих слов его в бок. Сергей вытащил из заднего кармана штанов завёрнутые в газету папиросы и протянул их Гапону. Тот, взяв одну папироску за мундштук, провёл ею под носом, как губной гармошкой, шумно втянул ноздрями воздух и изрёк – Северо-ок! Закуривай, курачи! Кто не хочет, тот …!

Здесь Серёга впервые услышал слово, которое с таким негодованием потом восприняла из его уст мать. Папиросы мигом расхватали и, прикурив друг у друга, стали выпускать струйки дыма.

– А ты, дачник, почему не закуриваешь? На мою, затянись разок!

– Я не умею, – почувствовав, как заполыхали уши огнём, промямлил Сергей.

На самом деле, прошлым летом он, неумело раскурив окурок сигареты, попытался вдохнуть дым. Полученный эффект был настолько противен, что больше к экспериментам с курением мальчик не возвращался.

– Молодёжь! – покровительственно процедил предводитель. – Ну, ничего! Научим…

Возвращался домой Серёжа, ослепленный мерцающей в темноте, как громадный кошачий глаз, полной луной, сбивая с листьев черёмухи и гигантских лопухов холодные капли росы. Пытаясь заглушить противное жжение во рту и запах табака, на ходу жевал жёсткий, переплетённый нитями, лист подорожника. Голова разламывалась на части от полученных новых ощущений и мыслей о том, что он скажет матери. Но на удивление всё прошло гладко: мать ничего не заметила, не ругала за позднее возвращение, лишь спросила: « Ну, где твоя щука?»

До конца недели Серега ещё два раза умудрился под разными предлогами смыться на вечерние посиделки. Его уже не удивлял беспричинный мат в разговорах деревенских, папироса не казалась такой уж противной, хотя вдыхать табачный дым по-настоящему, взатяг, он пока не мог. Не краснел он и от сальных шуточек в адрес девчат, и даже сам, как бы невзначай провёл дрожащей рукой по кофточке, скрывающей высокую, упругую грудь Наташи. Понемногу Серёжа становился среди деревенских «своим парнем».

Но неприятности уже поджидали мальчишку. После выходного дня он привычным движением пододвинул скамейку к одёжной полке и достал папиросы. Сергей уже хотел приступить к вскрытию пачки, но в этот момент его рот самопроизвольно открылся от изумления. Чёрным карандашом, прямо на голубом солнце, отцовской рукой было написано: «Засранец!» Он выронил папиросы из рук, как будто обжёгся. Затем подобрал и быстро возвратил на место. Где-то, чуть пониже затылка, нестерпимо жгло. Он представил разгневанное лицо отца, и страшно захотелось, чтобы время возвратилось назад, и чтобы не было встречи с Гриней, и больше не нужно было воровать папиросы, и чтобы не вырывались у него в разговоре с мамой нецензурные слова!

Сережа затаился, вёл себя тихо, безоговорочно выполнял все, даже самые неприятные, поручения. Думал: « Может, пронесёт!» Но тщетно! Разговор, которого он так не хотел, все же состоялся. Получив на полную катушку, обиженный на весь белый свет Серёжа выбежал из дома…

 

…Испуга не было. Все-таки Серёже не раз случалось ходить в тайгу с отцом за ягодой и черемшой. Но тогда всё было по-другому. Во-первых, с ними непрерывно курсировал, высунув алый язык, верный пёс Мухтар. Кроме этого, походы были в дневное время. У отца в кармане штормовки всегда были припасены спички и нож, а в рюкзаке - вода и еда. А сейчас, здесь, в кромешной темноте, посреди тайги, без обуви Серёжа ощутил себя совершенно беззащитным. Но сильнее всего в эту минуту хотелось пить!

Очень скоро сообразив, что метаться в темноте бесполезно, он набросал охапку травы, и, укрывшись, насколько это было возможно, курткой, свернувшись калачиком, попытался заснуть. Видимо, сильные душевные переживания и накопившаяся усталость сделали своё дело: Серёжка, не обращая внимания на комаров и подозрительные ночные звуки, провалился в царство снов.

Проснулся он оттого, что ему стало холодно. Косые солнечные лучи прорезались сквозь заросли, преломляясь на тысячи радуг в крупных ослепительных шариках росы.

Вновь почувствовав жажду, мальчик стал слизывать чистейшую влагу с бархатистых листьев медуницы. Растирая замершее тело руками, тщательно выбирая место, прежде чем сделать шаг, Сережа двинулся, стараясь придерживаться одного направления.

Проплутав в зарослях несколько часов, Сергей, наконец, вышел на старую просеку, и, спустившись по ней в низину, очутился на дороге. К этому времени ступни его ног уже не чувствовали боли.

Понимая, что дорога, в конечном счёте, должна привести его к людям, Серёжа из последних сил ускорил движение. Но беда заключалась в том, у всякой дороги есть два конца, и после нескольких часов движения, мальчишка понял, что всё дальше и дальше уходит в тайгу.

Рукава куртки пришлось оторвать. Из них Сережа сделал обувку, что-то наподобие лаптей. Голода он почти не ощущал, но для восстановления сил несколько раз набивал рот недозрелой кислицей.

На вторую ночёвку мальчик устроился более основательно: выложил пихтовым лапником углубление в глинистом овраге и сплёл из веток что-то вроде двери. Утром, сквозь дымку тумана, он продолжил движение. За поворотом дорога круто скатилась в лог, где её пересекал маленький кристально-чистый ручеёк. Серёжа, опустившись на колени, погрузил лицо в омуток и стал жадно пить. Вдруг он увидел в воде маленького пескаря. Молниеносным движением ладони мальчик, как сачком, вышвырнул рыбёшку на берег, и, засунув в рот, не обращая внимания на её судорожные движения, разжевал и проглотил. Вкуса он никакого не почувствовал.

За каждым поворотом Сергей с надеждой ожидал появление горелого леса. Но его всё не было. Исцарапав до крови о шершавую сосновую кору руки, мальчишка вскарабкался на высокую сосну, в надежде увидеть хоть какой-

нибудь ориентир. Но на все четыре стороны света простиралась, словно изумрудно-зелёный океан, бескрайняя тайга…

Сергея долго преследовал странный сон. Он настойчиво повторялся, раз за разом, по практически неизменному сценарию. Снилось, что он с огромной скоростью, едва касаясь земли, движется по осеннему лесу. Лес словно толстым лоскутным одеялом покрыт слоем разноцветной шуршащей листвы и озвучен оглушительно-торжественной классической музыкой. Мелькают под ногами поляны, овраги, спуски, подъёмы. И вдруг деревья расступаются, и взору Сергея предстаёт великолепное двухэтажное здание-дворец, с просторной застеклённой ярко освещённой верандой. На веранде, в массивном кожаном кресле, погрузив ступни ног в пушистый ковёр, дремлет седой старик. В руках у него дымится покрытая изящной резьбой трубка. Мерцает камин, мигает огоньками магнитола, из которой и звучит та самая музыка. Сергей приближается к веранде, прижимает лицо к холодному стеклу и почему-то понимает, что человек, сидящий в кресле – это он сам…

Отключившись от реальности, Серёжа опять вспомнил этот сюжет. Даже мелодия зазвучала в ушах. Захотелось, чтобы старик обернулся и позвал его. Назад, на землю, Сергея возвратил такой знакомый собачий лай. Мухтар буквально летел к нему навстречу, смешно закидывая задние лапы в стороны. За ним следом бежал коренастый мальчишка с огненно-рыжей шевелюрой. Не по размеру большие кирзовые сапоги стучали по дороге. А дальше… – родное мамино заплаканное лицо, и шепот сквозь слёзы: «КАКОЕ СЧАСТЬЕ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ… ТЫ НАШЁЛСЯ!…ТЫ НАШЁЛСЯ!»