В 1945-м бывший военный переводчик Федор Шмаков из общежития перебрался в новенький двухэтажный дом на главной улице рабочего поселка текстильщиков. Поближе к средней школе, в которой преподавал немецкий.

В квартире сильно пахло краской, свежо поблескивал паркет и слепили глаза стены. Но новосел оставался равнодушным ко всему.

Его холостяцкое жилище долго еще оставалось необжитым и полупустым. Березовые стойки с грубыми толстыми полками вдоль стен, заставленными книгами и справочниками, напоминали строительные леса. Окна закрывали деревянные щиты. Все его богатство составляли книги, трофейные пишущие машинки с латинским шрифтом да черный габардиновый костюм, который он все-таки решился купить перед поездкой в Берлин. Свою обнову он носил в потертом чемоданчике, так как был убежден, что костюм дома могут украсть...

Высокий, полноватый брюнет-очкарик ходил в холщовых брюках и в рубашке-толстовке навыпуск. Одежда эта была у него на все случаи жизни и штопалась единственной во всем доме пенсионеркой Марьей Михайловной.

Он разрывался на части: учился заочно в инязе, вел большую переписку с зарубежными школами, давал уроки на дому. Но настоящей его страстью были переводы с иностранного. Наспех поужинав, он садился за работу, кружившую голову неизвестностью. Нескончаемый поток получаемой информации звучал для него чудесной музыкой, мысли укладывались в сложнейшие фразеологические обороты и синонимические ряды, Никанорыч забывал обо всем на свете и не замечал, как пролетают дни и месяцы.

Он весь в отца. Настырный, трудолюбивый до исступления. И по части денег экономный. Чтоб без надобности копейку по ветру пустил — упаси Бог! "Запомни, деньги — это великая сила! — наставлял, бывало, его отец.— С ними не пропадешь".

В роду Шмаковых остался один Никанор, молодой потомственный рыбак. Вся его многочисленная родня погибла во время страшного наводнения в 1911 году, а его, обхватившего мертвой хваткой толстенное дерево, полуокоченевшего, выбросило на берег Азова. Вскоре сбил он в родной станице артель, ставшую впоследствии богатым рыболовецким колхозом, полвека был его бессменным руководителем.

За 93 года прижимистый Никанор скопил тьму денег. Однако детям своим, сыну и дочери, кроме старого деревянного дома не оставил ничего. Все завещал советской власти.

2.

Поселок камволыциков только застраивался. Один за другим вставали в нем многоэтажные дома, магазины, рабочие общежития.

Достопримечательностью городской окраины тогда считались средняя школа в четыре этажа, напоминавшая казарму и Дворец культуры камвольно-суконного комбината. Этот белокаменный дворец, украшенный тяжелыми колоннами, радовал людей необычной архитектурой. А сколько душ покорила его муза! Здесь всегда пели и плясали, гремели духовые оркестры, горели "голубые огоньки", как грибы, появлялись вокально-инструментальные ансамбли, доводившие молодежную публику до экстаза.

Раз в неделю Никанорыч приходил в клуб на кинокартину. Возвращаясь домой, любил прогуляться по ночному поселку, вокруг которого на много верст простирались сады да кукурузные поля. Не было еще здесь ни улиц, ни частных подворий с огородами и цветниками. Не пели по утрам горластые петухи, не лаяли собаки. Тут царствовала окраинная тишина, от которой ночами веяло вечностью.

Перед сном Никанорыч просматривал дюжину газет и журналов — подчеркивал, вырезал и откладывал в папки. Этим хламом у него забита вся квартира и два подвала, но он с ним и не думал расставаться. Посторонний человек непременно подумал бы: "Хоть убейте, не пойму, зачем набивать целый склад отжившими свое газетами и полусгнившими книгами? Какой прок с этой свалки?!" Никанорыч так не думал. Все это — часть его жизни. Сколько долгих вечеров просиживал он за каждой книгой, сколько души вложил в свой труд! Книги напоминают ему безмолвных, умных друзей, с которыми невозможно расстаться. В чем-то они схожи с людьми. У каждой своя история, своя судьба. Бессловесные друзья тоже вносят свою лепту в жизнь того, кто имеет их, в поэзию бытия, состоящего из простых радостей и печалей. По части книг Никанорыч большой лакомка и любит поглощать их только в одиночестве.

Но больше всего он преуспел в познании иностранных языков. Особенно — немецкого.

Если кто-то удосужится, к примеру, углубиться в мир сказаний средних веков, то удивится прекрасной осведомленности переводчика в этой области. Никанорыч знает наизусть множество немецких народных и классических стихотворений и сказаний, в подлиннике читает Гете, Шиллера, Гейне...

Попытаться в нескольких словах рассказать о профессии переводчика, в общем, и военного, в частности, значит, ничего не рассказать. С этим мог бы успешно справиться сам Никанорыч. За чашкой чая он поведал бы немало интересного. Но это невозможно, потому что ему вечно некогда. Иногда, правда, в короткой беседе он может предаться мимолетным воспоминаниям о боевой молодости, о войне.

В юности Никанорыч мечтал выучиться на юриста, поступил в Московский университет, но началась война.

На фронт его не взяли из-за близорукости. Он вступил в ополчение и был направлен на станцию подслушивания, где каждый день, в течение восьми часов, слушал по радиоприемнику немецкую станцию и все важные сведения передавал в штаб для составления общей сводки. Так начался его путь военного переводчика. Меньше всего Никанорыч думал о том, что его не очень-то большой запас немецких слов может пригодиться в борьбе с врагом.

Но к войне долго прилаживаться было некогда. Азы и секреты профессии приходилось постигать на ходу: военную терминологию и практику перевода, структуру немецкой армии, характер вооружений, основу боевой тактики, знаки различия офицерского состава и многое другое. Не менее важным было знать и солдатский жаргон. И самой лучшей школой оказались трофейная документация и показания первых "языков". У него имелись при себе кое-какие пособия: разговорники, словари, записи месячных курсов, но главным его "учебным пособием" являлись пленные.

По мере овладения, языком росли у молодого переводчика уверенность и интерес к этой ответственной профессии. И все-таки до профессионализма было далеко. Порой, даже аккуратно переведя с помощью словаря какой-то военный термин, Шмаков и его товарищи не знали, из какой он "оперы".

В сентябре сорок первого в руки армейских разведчиков попал приказ командира немецкой дивизии о готовящемся наступлении на Москва Переводчики перевели весь документ, но затруднение вызвал лишь один термин — "шверпункт". Его можно было истолковать по-разному. И, в зависимости от этого, удар от немцев можно было ожидать или по центру расположения нашей дивизии или . во фланг. "Думайте,— требовал генерал.— Переведете неправильно — трибунал! А тому, кто найдет точное значение слова — награда".

Несколько часов ломали ребята головы над этим проклятым словом. Но тут Шмакова срочно вызвали на допрос "языка", где он и выяснил у пленного значение нужного термина. Генерал сдержал свое слово, представил Шмакова к награде. В двадцать лет орден Боевого Красного Знамени! Не верилось, что его скромный ратный труд может быть так высоко оценен.

Профессия переводчика требует от человека особых качеств, таких, как дотошность, терпение, исключительная работоспособность и усидчивость. А главное, нужно обладать мужеством отказываться от многих прелестей бытия.

Однажды Никанорыч сделал свой выбор и остался верен ему. В жизни ведь, так или иначе, мы все равно чем-нибудь жертвуем. Никанорыч — не исключение. Потеряв в одном, он нашел себя в другом, ибо все на этой земле относительно и за всеми ее благами угнаться невозможно. Лучше уж преуспеть в чем-то своем, дарованном тебе свыше... Так считает переводчик.

Поселок текстильщиков рос, благоустраивался. Вокруг появились десятки больших улиц и маленьких переулков. Комбинат стал известным в своей отрасли предприятием. Во Дворце культуры кипела культурная работа. Никанорыч тоже кое-чего добился в своей жизни. Закончил два факультета института иностранных языков, поработал в школе. Еще успел побывать в Англии, дважды жениться и развестись. Но главное — то, что в своем деле он достиг известных высот.

Если кому-то срочно требовался опытный переводчик, им непременно рекомендовали Никанорыча. С тех. пор, как нашел он свою "золотую жилу", о которой мечтал все эти годы, жизнь его обрела конкретный смысл. И хотя старик напрочь позабыл о покое, хлопоты эти ему не в тягость. Деньги подстегивают...

Он и раньше неплохо зарабатывал. Правда, трудиться приходилось немало, прихватывая и выходные, и красные дни календаря. Но не был бы он Никанорычем, если бы не придумал чего-нибудь такого, до чего никто еще в этом большом городе не додумался.

Началось все с того момента, когда российские немцы стали срываться с насиженных мест и уезжать на свою историческую родину — в Германию. Вот тут и понадобился им Никанорыч. Старик быстро смекнул что к чему и открыл домашнее бюро по заполнению выездных "Антрагов". Из немецкого посольства стали регулярно приходить к нему большие желтые пакеты с формулярами, которые он аккуратно заполнял на немецком и продавал клиентам по рыночной цене. Но никто из них ни разу не упрекнул его за эту вольность, так как вынужденные расходы все равно намного меньше тех, если б заказчик сам ехал в столицу, тратится там на проживание и еду. И неизвестно сколько простаивал бы у здания посольства... Никанорыч едва управляется, а люди все едут и едут к нему — уж очень хотят поскорее вырваться из России и начать на немецких землях новую жизнь. Ни один документ, оформленный Никанорычем для выезда, не был возвращен из секретариата посольства.

Слава о переводчике давно уже разлетелась по городам и весям. Горожане благодарят его деньгами, а сельчане — щедрым провиантом.

Серьезных конкурентов у него нет. Был, правда, один случай, но для опытного, весьма уважаемого переводчика он не более, чем укус комара. Мало кому известный кооператив, пронюхав о прибыльном деле Никанорыча, раздобыл в местном "Интуристе" "старые образцы "Антрагов" и, отпечатав внушительным тиражом, развернул продажу в местах проживания этнических немцев. Узнав об этом, Никанорыч лишь усмехнулся, потому как был уверен: дело прохвостов непременно прогорит. И не ошибся. История с формулярами закончилась для незадачливых предпринимателей скандалом. Оказывается, федеральное ведомство Кельна, выпускающее формуляры, постоянно меняет перечень вопросов для переселенцев. В новых образцах документов на титульном листе были изменены десять вопросов. Скорые на руку издатели этого факта как раз и не учли. Никанорыч не злорадствовал. По натуре он незлобив. Однако, не мог смириться с тем, что кто-то работает непрофессионально и обманывает доверчивых людей.

Просыпается Никанорыч ровно в четыре. Выпивает чашку крепкого чая, отключает телефон и принимается за дело. Пишущая машинка не смолкает до позднего вечера. Ближе к полуночи переводчик отходит ко сну. И хотя квартира его заперта на несколько замков, для пущей надежности кладет под подушку ржавый трофейный кинжал.

Он напоминает трудягу-муравья: снует, хлопочет. Какие-то срочные дела, порой бессонные ночи. Правда, на общественные дела у него уходит теперь не более трех дней в неделю. Во вторник он преподает на курсах языки, а в выходные пропадает в немецком культурном Центре, созданном при участии самого Никанорыча. Здесь он охотно общается с людьми и слушает воскресные проповеди апостола, прибывшего из Магдебурга. Обычно скупой на похвалу, Никанорыч восхищается искусством красноречия проповедника, а также его щедрыми обедами после окончания проповеди.

Больших денег Никанорыч в доме не держит. Так, несколько сотен тысяч. По вечерам достает он из-за батареи заветный целлофановый кулек, вытряхивает на миниатюрный кухонный столик купюры и раскладывает пасьянсом. Деньги кружат голову разноцветьем и неповторимым запахом. Не спеша, с наслаждением старик пересчитывает их, перекладывая с места на место. Он может делать это бесконечно! Если звонят в дверь, спешно собирает добро в кулек и засовывает обратно за батарею или прячет в большой комнате, напоминающей свалку.

Есть в ней, правда, старая кровать, стол, шкаф, но все это завалено всякой всячиной. На полу лежит ворох пожелтевших от времени и пыли газет и журналов. Окна закрыты листами ватмана.

Вторая комнатка, маленькая и таинственная, всегда закрыта. В прихожей среди книг и справочников, брусков мыла, банок с консервами, носков, обуви, смятых сотен валяются два коричневых чемодана, с которыми переводчик отправляется в строго назначенный день и час в Общество российских немцев. По кухне бегают тараканы, но хозяин старается пакостную живность не замечать.

Вся житейская суета — уборка, стирка, чаепитие с гостями, праздники и все, что связано с бесконечными домашними хлопотами, представляется ему не больше, чем мышиной возней, на которую занятый настоящим делом человек растрачивать себя Не имеет права.

Никанорыч так же, как и в молодости, по-прежнему неуклюж, неряшлив и неопрятен. На нем непременно что-нибудь не застегнуто, одежда измята. Его туфли напоминают сказочные скороходы — длинные и до неузнаваемости изношенные. Шляпа чудом держится на макушке. В магазин он ходит со старомодным оранжевым саквояжем, сильно размахивая им.

В редких случаях, когда выпадает приятная возможность блеснуть талантом переводчика, он надевает шикарный костюм черного цвета и повязывает красивый галстук. Седые волосы его аккуратно зачесаны набок, подбородок тщательно выбрит. На приветливом, хитроватом лице откровенное удовлетворение. В среде иностранцев переводчик чувствует себя, как рыба в воде. Он преображается: становится необычайно оживленным, словоохотливым и непременно возбужденным. Смешно размахивает руками и быстро говорит, брызгая слюной.

О чем говорит? О, вы не знаете старого переводчика! Обо всем! Несмотря на преклонный возраст, круг интересов этого немного чудаковатого человека удивительно разнообразен. У него никогда не пропадал интерес к жизни. Ему столько удалось узнать, увидеть и услышать, что иному и малую толику этого не осилить. И все благодаря своему пытливому, острому уму и неугомонному характеру. Многие ли из вас на протяжении тридцати лет, день в день, слушают зарубежные радиостанции, ведут переписку с друзьями и всевозможными обществами, читают в оригинале иностранную и научную литературу, газеты и журналы, живьем общаются с немцами, англичанами и французами? То-то же!

Ну, а в праздник души, или, как говорит сам Никанорыч, в именины сердца, что случается крайне редко, он пиршествует в свое удовольствие: из расписного сервиза пьет любимый индийский чай, ест копченые колбасы и салаты, а на десерт яблоки с рынка. Весь вечер в его - квартире звучат мелодии военной поры, немецкие народные песни, а также песни в исполнении болгарской эстрадной "звезды" Лили Ивановой. "Никанорыч гуляет!" — смеются соседи.

Одиночество стало для него образом жизни, мирно соседствующим с ним под одной крышей. Он построил в своем сердце особый, только ему понятный и желанный мир, воздвиг скит и затворился в гордом уединении. В эту свою обитель переводчик не пускает никого и живет лишь памятью любви к собственному прошлому. Он как бы разговаривает с этой памятью и с душой. Именно душа — главный для него дом, Дворец, где жить старому переводчику до последнего часа.

Нелюдимость — форма его бытия. Иной человек без устали крутится среди людей, а остается одиноким, изнывает от ненужности своей, как неприкаянный. А такие, как Никанорыч, сидят затворниками в собственном углу, как в любимой клетке, однако, не стремятся выбраться из нее, потому что обладают даром воображения, неустанно живут прошлым; встречами и расставаниями с милыми сердцу людьми, без устали перелистывая страницы своей долгой жизни, как бы проживая ее заново. Воспоминания, работа ума и сердца греют их душу и заставляют ее трудиться, ибо иного не дано... Дело в том, что люди в воспоминаниях всегда были ему ближе тех, кто живет с ним рядом...

6.

Однажды Никанорыч изменил строгому распорядку. Проснувшись, он не сел по привычке за переводы, а заспешил к газетному киоску.

В городе резко сократилась продажа некоторых популярных изданий, без которых. переводчик не мыслит своей жизни. Приобрести их стало возможным только в числе первых покупателей. В то время как жильцы со всего двора ранним утром торопятся к молочной бочке, Никанорыч старается одним из первых занять очередь за пищей духовной.

Здесь и познакомился он с миловидной женщиной преклонных лет. Алла Ивановна — полная противоположность ему: степенна, медлительна. Даже разговаривает задумчиво. Роднит их страсть к чтению, рост и комплекция. Оба — высокие, грузные. Вместе коротали они предрассветные часы ожидания и в конце концов подружились. В поселке это не осталось незамеченным. А для досужих соседских старух событие имело эффект разорвавшейся бомбы. Как же! Всю жизнь этот затворник остается для них персоной недосягаемой. Смурной какой-то, словно замороченный. И вдруг, невесть откуда взявшаяся Алла Ивановна безо всякова Якова взяла да и охмурила его.

Они умирали от любопытства: чем могла дородная соперница из бывших учительниц "купить" Никанорыча? Он ведь никого рядом с собой, не терпит. Скорее земля разверзнется, нежели несусветный скупердяй разделит крышу на двоих...

Алла Ивановна стала приносить Никанорычу свежие газеты и горячие завтраки. Особого любопытства он к ней не проявлял. Приходит и приходит. С некоторых пор интерес к женщинам у него пропал. Хотя когда-то он знал в них толк и умел по достоинству оценить дарованные им Богом и природой прелести. По старой привычке он, правда, выписывает из Германии красочно иллюстрированный журнал "Пунте" ("Всякая всячина") и по вечерам, предавшись воспоминаниям о былой молодости, рассматривает очаровательных манекенщиц.

Долго присматривалась к нему Алла Ивановна, наконец, решилась:

— Федор Никанорыч,— начала она без обиняков.— Мы с вами уже немолодые, надеяться не на кого. Я одна в целом свете и хотела бы соединить с вами свою судьбу. У меня хорошая пенсия, есть сбережения.

— Нет, нет! — испуганно произнес переводчик.— Слишком поздно строить дом на двоих: я уже не сумею жить иначе.

Он не мог сказать со всей откровенностью, что как-то боязно, что лень, что не хочется ломать привычный уклад жизни.

"Зря только время тратите",— сказала ей как-то соседка переводчика. Но Алла Ивановна с Никанорычем не порвала. Также приходит к нему по утрам с газетами и кастрюльками. А он впопыхах долго не может отыскать ключи от двери.

— Айн момент,— предупреждает он сиплым голосом и гремит на кухне и в прихожей, пока не отыщет злополучную связку ключей.

— Доброе утро, — приветствует его Алла Ивановна мужиковатым голосом и не сводит со старика своих задумчивых глаз.

— Доброе, доброе,— суетится Никанорыч и раскланивается.— Вы знаете, у меня опять столько работы, что я ничего не успеваю,— жалуется он извиняющимся голосом.— Дорога каждая минута, за которую я зарабатываю пятьдесят рублей.

Несколько минут они говорят через цепочку о пустяках и расстаются до следующего утра. "Ничего, привыкнет ко мне. Сегодня я ему вроде не нужна, а завтра сам позовет",— надеется она в душе. Никанорыч платит ей за хлопоты, однако делает это все Алла Ивановна вовсе не ради денег. Видно, мужчинам не дано понять, что для женщины преклонных лет одиночество...

7.

В последнее время город, в котором живет Никанорыч, словно магнитом, стал притягивать проповедников из других стран. Они арендуют лучшие залы и ежедневно проповедуют библейские заповеди.

В течение месяца со сцены драматического театра вещал учение адвентистов евангелист и педагог из американского штата Флорида Дон Тайвер. Миссионер собирал переполненные залы. Люди стояли в проходах, сидели на скамейках, принесенных из вестибюля и на ступеньках.

Здесь собирались верующие и неверующие, взрослые и дети, солдаты и женщины. Люди приходили, чтобы получить ответы на самые волнующие вопросы. Проповедник внушал им основополагающие качества, такие, как любовь к ближнему, чувство собственного достоинства, чувство ответственности и, конечно же, почитание Бога. В своих проповедях евангелист не открывал чего-то нового, он повторял истину, которой уже тысяча лет. Но собравшиеся слушали с затаенным дыханием. Никанорыч тоже слушал толкование главной Книги человечества с почтением и даже любопытством, однако, глаза его оставались холодными. Его больше интересовала настоящая английская речь, произношение и перевод на русский, за которым он следил настолько внимательно, что проговаривал про себя каждую фразу. Выражение его лица говорило о том, что переводом он доволен. "Толковый молодой человек. Надо бы поближе с ним познакомиться, кое-что подсказать",— подумал Никанорыч. Он с уважением относился к молодым коллегам.

Многое из сказанного Тайвером в четырнадцати проповедях, сопровождающихся демонстрацией уникальных слайдов, прекрасной церковной музыкой и пением юной солистки, запало ему в душу. Никанорыч поймал себя на мысли, что посланцам новоапостолькой церкви из Германии до американских проповедников далеко. Проповеди гостей из-за океана эмоциональнее, зрелищнее, что ли.

Верующие, в основном из российских немцев, терялись в массе неискушенных в религии зевак. Большинство из собравшихся в театре имели лишь мирские интересы. Те, кто, к примеру, три раза прослушали проповедь, получали в подарок Библию, пользующуюся большим спросом. На "черном" рынке за Книгу Господней мудрости можно было выручить более пяти тысяч рублей. По нынешним временам не ахти какие деньги, но зато дармовые.

Цикл проповедей "Библейский путь к новой жизни" обещал привести ко Христу, принести утешение и надежду. Однако, перед атеистом Никанорычем Библия была бессильна.

8.

А время идет.

Старый переводчик заметно сдал — ссутулился, еще больше погрузнел. В его походке нет былой уверенности и твердости. Он быстро устает, а к вечеру одолевает его зевота и слипаются глаза. "Ничего не поделаешь,— успокаивает себя Никанорыч.— Старость уже вовсю хозяйничает. Но силы еще есть. Лет десять-пятнадцать проживу..."

По натуре он оптимист. В его возрасте, собственно говоря, больше ничего и не остается. "Да-а, нынче праздник, завтра будет тризна,— вспомнил он слова известного романса.— Эх, юность без конца и края, где ты?!"

— Никанорыч, ну возьмите меня замуж, мы хорошо будем жить. Вот увидите! Я создам вам уют,— докучает ему Ида Викторовна со второго подъезда.

Никанорыч качает головой.

— А когда совсем состаритесь, заболеете, что тогда? Кто за вами ухаживать будет?

— Найму сестру милосердия,— находится старик.

— Ну тогда хоть этой... сестрой возьмете?

— Не мытьем, так катаньем? — смеется Никанорыч.

— Это вы сейчас так говорите. А старость и немощность не спросят. Возьмут за глотку и все тут,— наседает соседка. .

"А ведь она сто раз права,— соглашается переводчик.— Старость спросит, где была молодость..."

Никанорыч сознает, что в его летах каждый день, да что день — час непредсказуем. Остается уповать на благосклонность судьбы. Какой финал она уготовит ему?

В день Ангела Никанорыч решил наконец расслабиться: ни о чем серьезном не думать и делами не заниматься — подождут.

Наполнив почерневшую от времени и сырости ванну, он погрузил в нее свое тучное тело. Сегодня ему хотелось снять с себя вечную усталость, надеть любимый шелковый халат, в котором он чувствовал себя этаким аристократом. Никанорыч представил себя владельцем единственного во всем городе частного бюро переводчиков. "А что?! — воскликнул он мечтательно.— Почему бы мне и в самом деле не поставить это на широкую ногу?! В квартире открою офис, возьму в помощники семь или восемь молодых переводчиков и развернусь... Что еще? Ах, да! Налажу более тесные связи с посольством и немецкими федеральными властями. Нужно отремонтировать одну из комнат и объявить конкурс переводчиков. Интересно, сколько я смогу зарабатывать? Триста, пятьсот тысяч... А может больше?" От волнения у него застучало в висках. "Надо расслабиться". Никанорыч закрыл глаза и в полудреме пролежал около часа.

Мысли атаковали одна за другой. "Чтобы открыть свое дело, нужны средства, и немалые. Что, если обратиться в Общество немцев? А может, к самому мэру? Думаю, помогут. Дело-то нужное. Не мешало бы и в Германию съездить. Давненько я там не бывал!" Он провел пальцем по деснам. "Тьфу ты, черт! Опять эти зубы! Когда я, наконец, доберусь до вас?! Видно — никогда. Да и не до зубов нынче. Быть бы самому живу. Сегодня за них довольно кругленькую сумму придется выложить. Шут с ними. Обойдусь без зубов и без Германии!"

Распарившись, Никанорыч с трудом выбрался из ванной, вытерся большим, когда-то белым, полотенцем и присел на табурет. Но тут же вскочил. "Как он мог позабыть?! Клиент завтра улетает в Москву, а документы еще не готовы". "Праздник отменяется",— сказал Никанорыч привычно бодро и направился за свой рабочий стол, за которым его всегда ждала любимая пишущая машинка.

И так всю жизнь...

Долгая умственная работа, которой отдается Никанорыч, бесконечное совершенствование уже приобретенных блестящих знаний, наложили на облик лучшего в городе переводчика свой отпечаток. Лицо его, кажется ему, облагородилось, печать интеллигентности сделала его прекрасным, одухотворенным...