Я улыбаюсь в далёком где-то - веке ракет, а для вас - телег. Что там у вечности под корсетом, года трёхтысячного человек? Мне 35. Горизонт - старение: скоро и мой посветлеет кров. Можно летать, растеряв оперение, лишь с неприветливых стенок в ров. Старость - девица-ремикс, на выданье, "с уровнем высшим" заподлицо: сколько людей щеголяют гнидами лишь бы своё "сохранить лицо". Я закрываю глаза свои карие и представляю тридцатый век: в прошлом остался духовный кариес и чувствоплюйство людей-калек. В храме моём - без икон и лавочки - пыльную обувь своей души я вытираю, терзая клаву, чьи буквы затёрты в сплошной ушиб. Правда - не парна копытным слухам, осень седая - итогам лет: хватит под старость святого духу честно признаться, что бога нет там, где державят гламур и ботокс девы равняются на чувих. Больно - это когда жестоко больно, что боли огонь затих. Жестикулируя этой эклектикой там, где своими словами - пшик, напоминаю себе эпилептика, вдруг проглотившего слог души. Я расскажу лишь Пина Коладе о том, что столичный пустынник скис только поверить в своё же радио - то же, что резать себя в куски. В городе этом довольно хворости: совесть - у честных попов и шлюх - те и другие не жгут без хвороста: север - на севере, с юга - юг. Неомываемым зурбаганом пристань глухая в "немытой" стране, только молчание барабана не говорит о любви и не. Где не поют, а молчат красиво - солнцу не жарко, ночам - темно - аккузативом и аблативом номинативно трещит кино. Мелочных днишек крупа темнеет: смежных цариц-королев этикет: тысячи правд здесь одна "вернее" - вся голяком, голова - в платке. Ты не уснул там, листая нюни? Я поднимаю здесь третий тост, чтоб сорок первые ваши июни не превращали любовь в блокпост. Хочешь - копайся в суглинке книжном: был такой древний аул Москва, был интернет и в угаре винном дым сигарет проникал в слова. Корреспондент этой грустной песни, автор безумный - не я, а жизнь... Ты там не кисни, дружище, если и для тебя белый свет закис, если не синь под бровями росья, если не золото на голове, это не к богу с таким вопросом, с этой гранатой - в другую дверь - в мега-провинцию, в дымный гарлем, в громкого пастбища глухомань. Чарли упал - очень больно Чарли - в смехе кричат ему: "Ванька, встань!" Хочется выйти из всех составов: клубов элитных, экспресса лет. Истина - там, где вина - отрава, там, где вина и в помине нет. Стрелки часов продолжают виться... Кто их поймёт - эти все века: тридцать секунд и столетий тридцать - всё одинаково засекать. Падать на каменную подстилку - дольно. Чем выше - тем больше доль, время нанижет судьбу на вилку и перемелет годами боль, выплюнет в очередную яму - Ползай - летай - улыбайся - в путь. Вечность потрогать нельзя руками. Можно лишь нужное подчеркнуть. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
