А я ведь и не знал, деды мои, что вы участвовали в гражданской войне, да еще и по разные стороны линии фронта. Ведь вполне могли стрельнуть друг в друга.

Я взглянул на дедов. Оба были погружены в воспоминания. На мой голос отреагировали по-разному: Павел Сергеевич Соколик смахнул слезу и тяжело вздохнул, Петр Яковлевич Морин лишь улыбался широко и молчал. Дед Павел, обращаясь к деду Петру:

Ну чего ты все улыбаешься? Весело тебе?

Не серчай, Павло, я радуюсь от того, что детство и молодость свою вспомнил. Как-то не пришлось мне тогда испытать, как тебе, столько страданий. Наоборот, радости я тогда хлебнул на всю оставшуюся жизнь: не голодал, с батей в навигации ходил. Красотища там в глухой сибири. Потом бунт, когда беднота за дубье взялась. Кого-то достали тогда. У нас, слава Богу, все обошлось. Магазин, правда, с товаром дотла сожгли, так ведь после этого никому и в голову не приходило нас грабить. Чего взять с нас - погорельцев? Бате, конечно, приходилось не сладко такую ораву кормить. Да и Костя попал в переплет. А у меня-то служба легкая была: я ведь боролся, я и винтовку-то толком в руках почти не держал.

Боролся? - это я вступил в разговор, - это как?

Ну как-как? Вот так. Борцом я был. За роту сначала боролся, за полк, за дивизию. А когда англичане какого-то чемпиона из Владивостока привезли, так и за Россию пришлось постоять.

Ну и как? За Россию-то?

Ну как-как? Вот так. Заломал я его. Не сразу, конечно. Поначалу он меня на приемы поймал два раза. Толпа уж гудеть начала, не верили в меня. Правитель даже сплюнул с досады. Но постепенно приноровился к ныркам чемпиона, удалось мне захватить его за поясницу. Ну а дальше мой коронный сработал. Отрываю от ковра, резко распрямляю ноги, рву вверх-вправо. А затем резкий наклон вперед-влево и бросок. Ну а дальше дожать и положить на лопатки уже попроще. Из под меня никто тогда не мог уйти. Силенки хватало.

Да уж, Россия-матушка велика. Мне в войну встречались джигиты, которые и не слыхали ничего ни про революцию, ни про гражданскую войну. Кстати о гражданской войне. Мы ведь и не знали о ней ничего пока она не кончилась. А где узнать? Газет ведь не читали. То красные придут, то белые, то вот такие, что Петрова брата чуть не убили.

Мне это высказывание деда Павла показалось неоткровенным, будто он чужие слова повторял. Я спросил:

Дед, Павел, а ты правду говоришь? Неужели вот так все и было из под палки: пришли красные — забрали в армию к себе. А пришли бы белые? Ты бы и к ним пошел?

Ну так а куда было деваться? Вот сват к Колчаку попал, а не занял бы Колчак тот Омск, он бы за красных боролся. Так сват?

Дед Петр ответил без сомнений:

Само собой. А куда было деваться? Они бы в заложники всю семью взяли. Тогда с этим просто было.

Сказать что единодушие дедов меня удивило — ничего не сказать. Я быль потрясен. Закачались основы моего мировоззрения:

Объясните мне, деды мои, а как же классовый интерес? Неужели тот факт, что дед Павел оказался у красных, а дед Петр у белых, - чистая случайность? Вы хотите сказать, что могло бы оказаться и наоборот? А то, что дед Павел — пролетарий, а дед Петр — из купцов, никак не повлияло на ваш выбор?

Пойми, Петруша, никакого выбора не было, - дед Павел прищурил глаз. - Вся эта бойня шла через силу. Народу после четырехлетней войны мир был нужен. Душа рвалась к мирному труду. Никакой классовой ненависти я не помню. Батюшка наш, отец Григорий для всех на селе первым авторитетом был. И князя Достоевского все любили как отца родного. Щедрым был, нанимал агронома, ветеринара, врача, землемера, платил им зарплату, чтобы они для всего села работали бесплатно. А ненависть была, конечно, но не от богатства она зависела, а от того, человек какой. Подлецов и среди бедняков хватало и среди сильных мира сего.

Дед Петр поддержал свата:

Это верно, народ на тружеников и лоботрясов делился. Пример моего отца Якова Сергеевича показывает, что была возможность при старом режиме выбиться в люди.

Ну как же так, деды, классовой ненависти, как вы утверждаете, не было, а откуда же тогда жестокость? Тот же князь, что за агрономов платил. Ведь сожгли его усадьбу. Разграбили и сожгли. Ты ведь сам об этом рассказывал. И кто жег? - Те же самые крестьяне, что называли его отцом родным. Как это так случилось?

Про князя ты правильно вспомнил. Мне и самому не понятно, как это получилось.

Дед Петр подал голос:

Я так думаю: люди друг к дружке испокон веку жмутся. А почему? Вместе и теплее и работы можно больше сделать. Попробуй-ка бревно в одиночку тащить. А вдвоем, вчетвером, вдесятером — совсем другое дело. И защищать родную землю миром сподручнее. Люди понимают это, стараются беречь друг друга. Отсюда и доброта, и щедрость, и братство русского народа. Но в каждом и другого всякого намешано. Каша-то общая, а ложка своя и сколько ты в нее загребешь ты сам решаешь. Честно будешь с другими делить или лучшие куски начнешь хватать. Хорошо, если батя за столом сидит. Треснет ложкой в лоб и сразу понятно что у чему. В России тогда царь-батюшка покинул детей своих. Вот и начали они без отцовской ложки баловаться и хватать все, что плохо лежит.

Что-то меня в этом объяснении не устроило:

Так что ж получается, Петр Яковлевич, в страхе что ли все дело? И доброта, и щедрость, и братство — все это из-за страха?

Не без этого. Малые, да неразумные без отцовской ложки не поймут, что хорошо и что плохо. А те, кто прошел через отцовское воспитание, уже в ложке не нуждаются. Ими уже не страх движет, а порядок. Вот порядок этот, который передается от отцов к сыновьям из поколения в поколение, вот он-то и склеивает людей в народ. Тогда в семнадцатом году ведь что произошло? - Царь-батюшка от доброты своей встал и вышел из-за стола со словами: «Не нравится вам, дети мои, власть отцовская — делайте свою. А я уйду на покой, стану обычным гражданином. Вашей новой власти подчинюсь». И дети составили план мирного перехода власти от отца к народу.

Это ты, сват, об учредительном собрании толкуешь. Так? - спросил дед Павел.

Само собой. Те, кто постарше, кто порядок отцовский усвоил, те и встали у руля поначалу. Они и хотели мирно, без крови выбрать новую власть. Но были и такие среди детей, кто порядок отцовский в грош не ставили. Они поняли, что, если делать все по закону и уму-разуму, то им предстоит оказаться на обочине. Не выберет их народ. Ведь народ-то осторожен ему революции все эти — что нож в горло. А они — большевики, все обещали перевернуть: и закон, и веру, и авторитеты все снизу доверху.

Как же они победили, если про них и не знал никто, а кто знал, тот сторонился и побаивался их радикальности? - вступил я с вопросом.

Ну как-как? Вот так. Зашел матрос Железняк с пулеметом на Учредительное собрание и разогнал всех.

Вот так вот просто, взял и разогнал?

Ну да, вот так вот и разогнал. Пошли, говорит, все вон. Караул, мол, устал.

Слыхал я об этом. Это легенда, скорее всего. Наверняка были причины и посерьезнее.

Может и легенда, - заговорил Павел Сергеевич. - А вот то, что испортили большевики народ — это точно. Церкви все порушили. А ведь там как раз и узнавал народ о добре и милосердии, о том что жадничать нельзя, завидовать нельзя, убивать нельзя, а вот возлюбить ближнего своего можно и нужно. Что жить надо честно, по закону, дружно.

Дед Павел, с церковью, конечно, перегнули, ну а как быть со свободой и справедливостью, со всеобщим счастье в мире коммунизма. Разве это не заменитель религии?

Нет, Петруша, счастья на обмане не построить. А у них все на обмане было, на лицемерии. Совратили леговерных, молодых да зеленых сказочкой о рае на земле, а сунули в самую грязь и подлость. Связали всех кровью и круговой порукой. Послушаешь их — песни сладкие поют, а во власти вор на воре. Чтобы продвинуться в карьере надо мерзавцем стать. Достоинство и благородство — пережитки, доброта и верность — чистоплюйство, а вот оклеветать, продать и предать — это в порядке вещей. Начали как бессеребрянники, потом спецраспределители себе завели, а потом надоело скрывать свое перерождение в буржуев — сделали перестройку, приватизировали все награбленное, стали жить по буржуйски в открытую.

Как-то мрачно у тебя получается, Павел Сергеевич. Злодеи какие-то все у тебя. Но ведь были какие-то причины чтобы из невинного младенца вырос вот такой вот пламенный революционер, как, например Сергей Миронович Киров — рыцарь без страха и упрека. И вообще интересно бы узнать, как они появлялись — вожди революции Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов. Какие у них были отношения между собой? Варились они все в каком-то революционном бульоне. Чем пах тот бульон? Чего там было больше: жажды власти или романтического стремления к всеобщему счастью не земле? Вот это как-то можно узнать?

Ответил Дед Петр:

Узнать можно. Я перед командировкой в небесной канцелярии заказал себе обзор по вопросам участия в революции и гражданской войне видных большевиков. И дополнительно, несколько очерков по участию в революции технической интеллигенции. Я предполагал, что такая информация потребуется. Мы со сватом были далеки от этих сфер, а для общего развития обо всем этом знать бы надо. Так что все подготовлено, осталось только связаться с центром, когда будем готовы.

Мы-то всегда готовы, мы без времени обходимся — вступил в разговор дед Павел, - а вот Петруше наверняка требуется отдохнуть. Так, внучок?

Да, отдохнуть бы не мешало, да и поразмышлять надо над разговором. Давайте завтра поутру начнем новую серию.

Мы расстались.

 

* * *

Долго не засыпал. Картины жизни предков в период революции и гражданской войны проплывали в памяти, сменяя друг друга. Хитрят все же деды, отвергая классовую ненависть. Скорее это традиционная лакировка молодости. Вот, кстати, Петр и Костя Морины: родные братья, всю жизнь вместе, рядышком и в горе и в радости, а реагируют на соревнования по броскам на ярмарке по-разному. Петра радуют успехи других, а Костю печалят. А ведь нет у них никаких классовых различий и не было, значит, если следовать классовой теории, должны одинаково реагировать, а у них реакция такая разная. Почему это? А вот Соханева вспомним. Рабочий человек, пролетарий, а большевиков, которые провозглашали защиту интересов рабочего класса, не поддержал. Не выдержал, не смог преодолеть в себе совесть. Не выдержал? А может быть все наоборот? Может быть это Соханев остался верным отцовскому воспитанию. А все остальные пошли против совести? Что сильнее в этом мире: совесть или интересы класса? И что должно быть сильнее? Как надо жить и как мы прожили этот век?

 

* * *

Наутро дед Петр связался с небесной канцелярией и по каналам духовной связи началась трансляция из центра. Мы вновь погрузились в сцену прощания Якова Морина и Валериана Куйбышева. На этот раз объектом нашего внимания стал не купец Морин, а революционер Куйбышев.

 

* * *

 

1912.

Омск-Петербург. Скачок в карьере омского следователя полиции Матненко, начало его деятельности в аналитическом отделе жандармерии Санкт-Петербурга под руководством полковника Еремина. Петербург — столица Российской империи. Сталин и Свердлов выпускают в печать газету «Правда» и встречаются с революционной молодежью на квартире Григория Гольца.

 

...Валериан Куйбышев вышел из многодетной офицерской семьи. Подростковый период провёл вдали от отца и матери в кадетском корпусе в Омске, где обучение и содержание офицерских детей было бесплатным. После окончания корпуса перед ним открывалась военная карьера, но муштра и несправедливость воинской службы были невыносимы для Валериана. Он с большим трудом уговорил родителей послать его в Санкт-Петербург в военно медицинскую академию вместо согласованного ранее артиллерийского училища. Оказавшись в Питере, Валериан вместо посещения учебных занятий принял активное участие в революционной работе партии большевиков, в которую вступил ещё в Омске.

Революционная работа у Валериана заключалась в исполнении обязанности курьера. Он доставлял нелегальную литературу и оружие из Центра в Сибирь. Сибирь в те времена была местом ссылки политических преступников со всей России. Все видные члены партии прошли через сибирскую ссылку и многим из них запомнился Валериан. Его отличала, энергичность и оптимизм. Трудно было застать его в унынии. Наоборот широкая улыбка не сходила с его лица. Его серые глаза были чрезвычайно любопытны. Он не стеснялся задавать вопросы, а старшие товарищи с удовольствием объясняли ему тонкости марксизма. Конечно же, вся доставляемая им революционная литература была аккуратно прочитана, что позволило ему со временем совмещать обязанности курьера с работой агитатора.

В годы первой русской революции 1905 – 1907 Валериан засветился перед полицией. Был арестован, осуждён, сослан. Из ссылки бежал, перешёл на нелегальное положение. К моменту знакомства с Яковом Мориным это был уже авторитетный революционер. Авторитет в то время определялся длительностью партийного стажа и количеством арестов.

Распрощавшись на перроне Омского вокзала с Яковом Мориным, Валериан кликнул носильщика и вышел на привокзальную площадь. У гостиницы прогуливалась молодая дама, разглядывая витрину. Это была родная сестра Валериана Надежда. На ней был шарфик сиреневого цвета. Это означало, что всё идёт по плану: слежки нет и на конспиративной квартире ждут товарищи.

Валериан дождался пока носильщик, перегрузил багаж в коляску, расплатился с ним и громко сказал извозчику: “Трогай в Горячий ключ”. Это было в противоположной стороне от кооперативной квартиры. Не доезжая моста, тронул спину извозчика: “Поворачивай в Морозовку. Я передумал”.

Следователь охранного отделения Матненко усмехнулся про себя: “Эх, конспираторы, твою мать”. Это он правил лошадьми с места кучера. Матненко считал, что “товарищей” можно задавить только действуя их же методами. Поэтому в операциях по захвату широко использовались переодевания и провокации. Через своего осведомителя Матненко знал адрес конспиративной квартиры. Знал также, что соберётся там вся партийная ячейка Омска для встречи с курьером, приёма литературы и получения инструкций из центра. Можно было взять всех по одиночке без особого риска. Но Матненко предпочитал рискнуть, но взять врага с поличным. Заниматься муторным сбором доказательной базы Матненко не любил.

Матненко ответил:

Будет сделано, Ваше благородие, едем в Морозовку. Только надо будет добавить гривенник. Путь-то не близкий.

Седок ответил:

Хорошо, получишь ты свой гривенник. Езжай. Да побыстрее.

Матненко повернул свой картуз козырьком к спине, развернул лошадей и, размахивая кнутом, погнал коляску в обратную сторону. Поворот головного убора была условным знаком сопровождавшим Матненко переодетыми полицейским на телеге. Этот знак означал приказ: “Следовать на конспиративную квартиру”.

 

* * *

...Стрелять не пришлось. Конспираторов взяли без единого выстрела. Они даже не позаботились поставить часовых. Часа четыре заняли обыск и составление протокола. Все 18 товарищей ждали своей участи в сыром и тесном погребе. Настроение в погребе было подавленным. Большинству пришлось впервые в жизни ощутить себя арестантами. И даже шутки Валериана не разряжали обстановку.

Зато наверху в доме царило оживление. Все предвкушали поощрение от начальства. Улов был знатным. На чердаке найден печатный станок, свежие нелегальные газеты и журналы из центра, несколько пудов листовок и прокламаций. Фактически Матненко удалось накрыть большевистскую типогрфию со всем активом и курьером из центра. Это была большая удача. Матненко не подавал виду, но сердце его подпрыгивало от предвкушения повышения по службе. А может быть (страшно даже подумать об этом), состоится вожделенный перевод в Питер или Москву.

 

* * *

 

... Матненко вызвал тюремный конвой. Арестантов сопроводили в пересыльную тюрьму, а через месяц допросов отправили по этапу в Томск. Там состоялся суд. Валериан был приговорён к трём месяцам тюрьмы. Матненко не ошибся в своих ожиданиях и был переведен с повышением в Питер.

 

* * *

Полковник от жандармерии Ерёмин размышлял над прочитанным отчётом из Омска: “Взяли типографию и партийную ячейку. Потерь нет. Все в наручниках”. Способный однако паренёк. Как там его фамилия? - Ага: Матненко. Еремин нажал кнопку звонка на нижней стороне крышки стола. Дверь в кабинет отворилась. На пороге стоял адъютант, поручик Колесов.

Весь внимание, Ваше высокоблагородие.

Вот, что поручик, запросите-ка мне из картотеки полицейского управления личное дело Матненко Виктора Михайловича из Омского отделения. Впрочем нет. Езжайте сами. Фельдъегеря доставят только завтра, а мне нужно немедленно. Сейчас я удаляюсь на ланч. Вернусь в три. Чтоб дело Матненко к тому времени лежало на столе.

Будет сделано, Александр Михайлович.

 

* * *

… В один из первых дней августа Виктор Матненко стоял по стойке “Смирно” в кабинете Ерёмина. С момента захвата большевистской типографии прошло не более двух месяцев. Обычно дела о переводе кадров из провинции в Петербург тянулись годами и требовали многочисленных согласований. Пройти успешно все эти согласования без влиятельного лица, заинтересованного в назначении, было практически невозможно. Дело Матненко осложнялось ещё и тем, что речь шла не только о переводе его из провинции в столицу, но и о согласовании интересов разных ведомств: в Омске Матненко служил в полиции, а работа в Питере предполагалась в жандармерии. Жандармерия традиционно формировалась из армейских офицеров. Нужны были чрезвычайные обстоятельства для привлечения к работе штатского сотрудника.

Необычная скорость преодоления бюрократических барьеров объяснялась особыми полномочиями полковника Ерёмина. Он руководил секретным отделом жандармерии о существовании которого знали только три человека: министр внутренних дел, военный министр и градоначальник. Для всех остальных это был отдел анализа, а что конкретно анализировал полковник Ерёмин никто (даже адъютант Колесов) не имели никакого понятия.

Ерёмин отложил в папку бумагу, с которой работал, встал из-за стола, подошёл к посетителю и прямо глядя в глаза протянул руку для рукопожатия:

Ну давайте знакомиться, Виктор Михайлович. Можете называть меня просто: Александр Фёдорович. Не надо этого: “Ваше высокоблагородие”. Суть человека ведь от мундира не зависит. А Вы как считаете?

Матненко умел чувствовать людей и довольно быстро осознавал необходимый стиль и манеру общения. Однако в данном случае вопрос полковника поставил его в тупик.

Вопрос Ваш, Александр Фёдорович, далеко не так прост, как кажется на первый взгляд. И у меня нет на него однозначного ответа.

Так, так... Интересно. Присаживайтесь вот сюда. Берите сигару и продолжайте пожалуйста.

Собеседники расположились на мягких кожаных креслах у окна. Матненко размял сигару, достал перочинный ножик из кармана, отрезал кончик сигары, зажёг спичку, раскурил, не затягиваясь.

Я так думаю, Александр Фёдорович, Господь, создавая всех нас, думал больше о конструкции, чтоб про сердце, печень, руки, ноги не забыть. А вот на рецептуру теста особого внимания не обращал. Брал из одной кастрюли немножко жадности, из другой трусости, из третьей ума, из четвёртой чванства.... Ну и так далее. Вот и получилось, что у каждого вроде и голова на плечах, и сердце в груди. А что там – в этой голове и что на сердце: одному богу известно. Получается, что в какой мундир ни наряжайся – суть твоя от этого не изменится. Однако... жизнь – это развитие. Попадёт семечко на благодатную землю – вырастет из него деревце. А может и не вырасти, если дождя или солнца не хватит. Так и подлость и благородство в каждом из нас заложены богом. А вот станут ли они основой нашей сути – это большой вопрос. И ответ зависит от того, в какие условия ты поставлен. Иными словами, какой мундир на тебя надет.

Э-э, да Вы, батенька Виктор Михайлович, марксист. Бытие, значит, определяет сознание?

Ну, марксист – это громко сказано, но нелегальную литературу читаю регулярно. Помогает, знаете ли, понимать этих выродков. Материализм марксовский, кстати, я в основном поддерживаю. И законы диалектики одобряю.

Вы смелый человек, Виктор Михайлович. Не каждый отважится быть столь откровенным. Особенно с жандармским полковником.

Александр Фёдорович, я понимаю значимость момента. Для меня это возможно поворот в судьбе, который случается один раз в жизни, да и то не у каждого. Я понимаю, что речь у нас пойдёт о моём возможном назначении. Учитывая специфику нашей работы, это назначение не состоится без особого доверия. Ну а существует ли доверие без откровенности?

Ерёмин встал, улыбнулся собеседнику:

Да, да. Вы абсолютно правы. Со мной Вам необходимо быть предельно откровенным. Это в Ваших же интересах. Хорошо, что Вы это понимаете. Пройдём к столу. Там продолжим разговор.... Я ознакомился с Вашей биографией. 12-летний опыт работы в сыске, внедрение нового метода борьбы с терроризмом. Расскажите об этом методе поподробнее.

“Новый метод” - это преувеличение. Скорее это смещение акцентов в сыскной работе. Ведь как у нас в полиции принято – пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Ждём пока взорвут кого-нибудь или застрелят. Вот тогда у нас находятся и силы и средства на поиск преступников. А пока террористический акт готовится, нас рядом нет. А мы должны там быть.

С этим трудно не согласиться. Как же этого достичь?

Развитие агентурной сети. Ничего нового человечество не придумало. Я лишь немного сместил акцент в работе. В нашем управлении полиции занимались в основном внедрением агентов в революционную среду. Я же в своей работе делал ставку на вербовку агентуры из уже готовых революционеров.

И какие же это даёт преимущества?

Ну во-первых, дешевле. Революционера можно сделать информатором забесплатно, так, что он этого и не заметит. Ну а во-вторых, платный агент не может играть роль в режиме 24*7. Всегда наступает момент, когда натура берёт своё, или легенда трещит по швам. И тогда прощай роль. Здравствуй провал.

Наступило молчание. Мягкий ласковый взгляд полковника Ерёмина сменился жёсткой отчуждённостью. Нарушив тишину, он продолжил разговор:

Ну хорошо. Скажу прямо: впечатление от первой встречи с Вами у меня самое благоприятное. Надеюсь, что и совместная работа не обманет моих ожиданий. Теперь о деле. В Омске Вы работали следователем охранного отделения в чине коллежского секретаря. Я подготовил приказ о присвоении Вам воинского звания “ротмистр”. Это соответствует восьмому классу табели о рангах, т.е. чину Коллежского асессора – на две ступеньки выше чем Ваш статус теперь. Получать будете 2,500 руб. в год. Плюс питание на службе, плюс обмундирование, плюс 600 руб. квартирных. На первое время Вам хватит. А там посмотрим. В вашем подчинении будет два офицера. Сексотов подберёте сами.

Спасибо, Ваше высокоблагородие.

Александр Фёдорович я. Просто Александр Фёдорович. Забыли? Ну ладно. На первый раз прощаю. А в дальнейшем буду вычитать за каждую оговорку из зарплаты.

Лицо Ерёмина расплылось в улыбке, но Матненко так и не понял, хочет ли он на самом деле обращения к себе не по чину. Прощаясь за руку, полковник сказал:

Задержитесь в приёмной у адъютанта. Он поможет Вам получить обмундирование и оружие, сфотографироваться для удостоверения. Займитесь подготовкой предложений к программе мероприятий на следующий год. Задача: исключить любые проявления террора на всей территории России. Вы знаете, что наступаюший год – это год 300-летия Дома Романовых. Планируются торжества по всей России. В том числе и с участием царских особ. Так что считайте, что ресурс Ваш неограничен. Ни одного эксцесса случиться не должно. Работать будете в библиотеке 1-го отдела. Допуск к секретной картотеке Вам заказан. С результатами жду у себя через неделю, в понедельник 19-го августа в 10-00.

Благодарю от всего сердца, Ваше высокоблагородие.

 

* * *