1.

Жаркое зелье лилось в мое отравленное горло и било чем-то тяжелым в мою больную голову. Сколько я не плакала? 100 лет? 200? Я не плакала и сейчас, просто сидела, окруженная чем-то незабываемо теплым и горьким. Не слышно было шума, не видно света, не ясно было, что происходит вокруг.

Тем не менее, мой организм поглощал все большее количество холодной жидкости. Он был безнадежно испорчен и требовал лекарства. Требовал ненавязчиво, с благодарностью принимая помощь. И мне действительно помогало. Правда, рассудок ко мне пока не возвращался, и я, по-прежнему не двигаясь, сидела в кресле.

Потом, резко и внезапно, я почувствовала, как что-то произошло с моим лицом. Кровь прилила к моим щекам, и почему-то мой ничего не понимающий рот скривился в улыбке.

Меня повели на улицу. Лекарство зачем-то забрали, оставив его в той же темной комнате, где я сидела, а взамен протянули струйку дыма. И я видела тысячу звезд сразу. Рассудок мой проявился в какой-то извращенной форме, и в моем до боли измученном мозге рисовались целые картины жизни звезд. Некоторые из них жили по миллиону лет, но не несли тепла. От них не было даже света. Тогда зачем они жили… для того, чтобы направлять кого-то, чтобы тот не сбился с пути. Тысячи лет просто показывали дорогу, настоящую дорогу, по которой только и нужно идти.

Потом снова наступила темнота, снова я сидела в кресле в углу мрачной комнаты. Какие-то тени приближались ко мне, удалялись и садились рядом. Я снова пила жидкость и чувствовала, как бледнеет мое лицо. Что-то едва различимо кольнуло меня в сердце. Я вспомнила, как хорошо мне было, когда тело мое все болело, потому что тогда я могла чувствовать; а сейчас я просто сидела, зависимая от жидкости, мрака и теней. Я перестала ощущать даже удары сердца, погружаясь, все глубже и глубже, в какую-то грустную сказку.

Я снова увидела звезды и снова вдохнула дым. Последним, что я смогла различить, был белый-белый снег и что-то красное на нем…

 

2.

Звезды блестели надо мной своим ровным нежным светом. Я сидела на снегу, как ребенок, задрав голову вверх. Моя обо что-то пораненная рука была аккуратно перевязана. Реанимация уже была далеко отсюда.

Я не заметила, как выкурила почти целую пачку сигарет, пока подруги рассказывали мне о моей болезни. Оказывается, я серьезно больна. Неделя в коме и две недели без рассудка и всякого рода чувств. Подруги плакали, потому что врачи их напугали. Я не знаю, почему они привели меня в мой любимый клуб в таком состоянии. Они сказали, что я пила пиво и даже курила. Мне помогали. А потом, настрадавшись вволю, увидели, как я падаю. Я успела поранить обо что-то руку… А потом вдруг пришла в сознание. Я вытерла слезы подругам, и мы снова зашли в клуб, наполненный громкой музыкой.

Теперь мне было значительно легче, и я с легкостью вертелась вокруг бара, подходя то к одним своим знакомым, то к другим, протягивая некоторым салфетки, чтоб они вытерли слезы себе и мне. Я была счастлива.

-Аня? – услышала я до истерики заплаканный голос позади себя. Он кинулся мне на шею, первый раз за 5 лет обратив на меня внимание. Выходит, я не зря страдала. Он вцепился в меня и ни за что не хотел отпускать… Он просил прощения, и я, конечно же, его простила. У него была истерика. Ах, если бы хоть половина тех, кто довел меня до этой страшной и дикой болезни, просто попросили прощения…

Но он плакал, обняв меня, и я знала – я буду жить.