Романтики

 

Мне хотелось бы рассказать о солнечных днях, о чём-то розовом и светлом. Но ничего этого нет, и я могу только описать зимнее утро, застывшее стекло окна, кабинку общественного туалета, грязный, оббитый по краям унитаз, себя, полусклонившуюся над ним, и изо всех сил пытающуюся унять боль. Вместе с кровью из меня выходит нечто. Липкие куски, чем-то очень похожие на варенье из чёрной смородины. Стены тоже измазаны кровью. Я вытираю о них руки, а нечто всё выходит и выходит… Кричу, но кажется это всего лишь шепот. Снова резкая боль и спасительная пустота.

***

 

Мы познакомились случайно. Он почти сразу же сказал, что устал от жизни, а я ответила, что тоже, в общем, то устала, хотя она ещё только началась. Мы пили кофе в маленьком, полупустом кафе «Романтика», а потом он заказал красное, разбавленное вино. Я молча глотала его, время от времени, закуривая сигарету, и стеснялась признаться, что не отказалась бы и от чего-нибудь покрепче, что мне просто хочется забыться, хотя бы на короткое мгновение.

- Ну, что мы ещё встретимся? – спросил он уже тогда, когда навстречу, громыхая, летел трамвай, и мы, прижавшись, друг к другу, стояли на остановке.

- Встретимся.

- Когда?

- Когда захочешь. Ты же записал мой номер…

Во дворе меня, как обычно, встретили две голодные кошки. Рассеянно приготовила им жижу из прокисшего борща и кусочков чёрствого хлеба, налила в миску. Теперь им было не до меня. Грубо отталкивая друг друга, пуская в ход зубы и когти, они пытались завладеть желанной пищей.

В маленькой и тесной комнатке, именуемой «моей спальней», было сыро и неуютно. Я не стала настежь отворять форточку. Всё равно на улице накрапывал дождь. Зарылась под одеяло и, стараясь не слушать громкий храп отца, стала мечтать о Нём. Я не наивная и, конечно, сразу поняла, что он женат. След от обручалки на безымянном пальце. Неважно. Гораздо приятнее было вспоминать серые глаза, лёгкую улыбку, красивые ухоженные руки. В то время, когда мы прятались от дождя на остановке, он обнимал меня за плечи и ещё как---то несмело надавливал на ключицы кончиками пальцев. Наверное, в следующий раз он будет решительнее…. Уже тогда, в холодной спальне, я чувствовала обжигающее желание, притрагивалась к соскам, и нервно теребя подушку, пыталась представить его прикосновения, гадала, как это будет, и после отчаянно ждала встречи.

И он позвонил. И долго ждал меня у фонтана, перекинув через плечо пиджак. Босоножки жали сразу в нескольких местах, но я стойко терпела. Он поцеловал меня в губы, приобнял за плечи и, мы, не спеша, вразвалочку, пошли по людному проспекту. Мне нравилось в нём всё. И то, что он не боится встретить знакомых, и то, что ведёт себя так, будто знает меня с самого рождения. Солнце светило так ярко, что в глазах рябило, немного кружилась голова. Мы ели мороженое и пили пиво, кормили сдобной булкой голубей на площади. Они так неожиданно взмывали в небо, что сердце прямо плюхалось в груди. Я включила музыку на телефоне, но она звучала слишком тихо.

- Какая старая модель! – удивлённо воскликнул он.

- Что поделаешь! – смущённо протянула я и спрятала мобильный в карман.

- Хочешь я куплю тебе новый?

- Нет, не надо.

Я поспешила перевести разговор на другую тему, потому что не привыкла получать подарки. Обычно меня просто угощали или давали немного денег.

Потом мы, конечно же, в обнимку сидели на лавочке и слушали, как журчит вода в фонтане. Небо, усеянное белыми облаками, не предвещало дождя, но вот его неожиданно

2

быстро затянуло тучами, и мы не успели опомниться, как уже хлынул отрезвляющий душ. Струи хлестали по плечам, голым рукам, так и норовили попасть под одежду. Рядом охнул гром. У нас не было зонта, и мы побежали прямо под дождём, наискось, через парк, по мокрой траве. Бежать в босоножках было очень неудобно, и тогда я нагнулась, не сразу, но всё же достаточно скоро справилась с застёжками, стянула обувь с ног. Теперь трава щекотала пятки, я захлёбывалась от восторга, мне хотелось смеяться как ребёнку, несмотря на то, что я продрогла. Мы незаметно миновали парк и оказались в зоне полуразрушенных гаражей, забежали в один из них, отряхнулись от воды. Под ногами хлюпала жидкая грязь, стены обросли плесенью, вместо окон зияли голые дыры. Не каждый бродяга решился бы остановиться здесь. Но, мы словно не чувствовали ни сентябрьской прохлады, ни ветра, рвущегося внутрь. И вот тогда то всё и произошло. Он привалил меня к стенке, а я обвила ногами его торс. Он тяжело дышал мне в ухо, пока я нетерпеливо расстёгивала молнию на его брюках. Всё внутри меня кипело, от лёгкого озноба на лбу выступил пот… Всё произошло до обидного быстро. Так же тяжело дыша, он расслабил объятия, и я медленно встала на ноги. Нестерпимо хотелось пить. Дождь немного поутих, и теперь слышалось только редкое постукивание о крышу. Он так нелепо смотрелся на этом унылом фоне, что я невольно улыбнулась. Он тоже непонятно чему рассмеялся.

- Скажи, ты, и, правда, Николай?

- Зачем тебе? – он не нахмурился, а лишь слегка поморщился.

- Да, честно говоря, мне неважно.

- А ты опытная, девушка что надо!

- Спасибо, - я не раз уже слышала нечто подобное, но именно от него это звучало особенно приятно.

Он украдкой взглянул на часы и сделал вид, что только сейчас вспомнил:

- Мне нужно бежать, друг уже заждался.

- А где вы встречаетесь?

- Да, там, - он неопределённо махнул рукой, и мы поспешно вышли из гаража и побрели по тропинке, которая выводила к трассе. Теперь уже я провожала его до остановки. Он запрыгнул в переполненный автобус и жизнерадостно помахал рукой из окна. Ещё некоторое время я рассеянно смотрела вслед. Домой идти совсем не хотелось. Я бесцельно побродила по парку и только затем вернулась на остановку, устало прислонилась головой к каменной стенке….

Следующая наша встреча началась совсем по-другому. Он пригласил меня в ресторан, заказал несколько необычных блюд и ещё, специально для меня, мартини. К мартини я долго не притрагивалась, боялась, что оно окажется чересчур жгучим или терпким.

- Это не похоже на коньяк, - вполголоса заметил он, - не бойся.

Я нерешительно отпила глоток, взглянула на него и улыбнулась.

- А у меня для тебя кое-что есть…

- Что?!

- Сейчас покажу, закрой глаза.

Я послушалась.

- А, вот теперь можно, открывай.

Я невольно улыбнулась. Он же, конечно, не собирался подарить мне кольцо с предложением руки и сердца.

На столике, рядом с бокалом, лежал плоский, модный телефон.

- Неужели мне?

- Бери, бери, он твой.

- Спасибо… Так неожиданно.

Я чмокнула его в щёку, но он удержал меня за руку, поцеловал в губы.

Наконец, мартини было выпито, блюда съедены, и очень хотелось выйти на свежий воздух. Он уже давно придвинулся ко мне поближе, шарил руками по телу, расстёгивал и

3

снова застёгивал пуговицу на блузке.

Когда мы оказались на улице, он без предисловий взял меня за руку и повёл к парку. Я всё поняла и только крепче, ободряюще сжала его ладонь. И вот, мы снова были в том же, крайнем гараже, и всё повторилось, как тогда, в дождь.

- Понимаешь, номер в гостинице стоит слишком дорого…

Кажется, так он говорил, не помню точно, до того или после. И всё бы ничего, но теперь уже зловонный запах перегноя не давал мне покоя, забирался в нос, спина промокла от влажной стенки…

Только в трамвае, я позволила себе, как следует, рассмотреть подарок. Помимо того, что телефон выглядел достаточно солидно, он ещё и выполнял много функций. Я вставила свою карточку, нажала на кнопочку справа и на экране появилась заставка. Ярко-оранжевое небо, берег моря в лучах заката. Я не могла и мечтать о таком… Вошла в меню и нашла значок, изображающий видео-камеру. Навела на него курсор и нажала кнопку по центру. На экране возникла часть трамвайного салона, обшарпанные сиденья, дремлющая в углу старушка. Я захватила окно и ночные огни за стеклом, огни чужих квартир и чужих семей. Наверное, за одним из них сейчас и он, вместе с женой и детьми, пьёт чай в уютной, красивой кухне…

Думать об этом было грустно. Но я не могла долго киснуть, снова захватила телефоном часть сиденья, окно и ногу спящей старушки (и куда только она может ехать ночью), вышла на своей остановке, на всякий случай, от греха подальше, спрятала телефон в карман. До дома было недалеко, но в который раз, уже подойдя к воротам, я замерла, прислушалась…. Ни звука. Хорошо, если отец спит, должен спать в это время. Я дёрнула калитку и медленно вошла во двор. Двери в дом были не заперты: что, называется, заходи, кто хочешь. Я закрыла их изнутри на крошечный крючок, не зажигая света, на ощупь переоделась и укрылась в своей комнате. Как обычно громкий храп и голодное мяуканье кошек за окном. Спать не хотелось, но я взяла с собой в кровать недавно-приобретённую игрушку. Пока ещё в памяти телефона не было других картинок и мелодий, кроме стандартных, не хранилось ни одно видео. Теперь уже мне предстояло заполнить её разными фишками, создать свои папки. Я набрала номер подруги и с улыбкой стала слушать долгие гудки. Наконец, в трубке послышался её недовольный голос.

- Ты, что ли?

- Алка, ты спишь?

- Теперь нет.

- Да, вот, звоню с нового телефона.

- С нового? Почему?

- Мне подарили…самсунг.

- Ага, новый ухажёр…

- Новый, - я с удовольствием отметила, что её сонный голос заметно окреп.

- Кто, кто это, рассказывай.

- Ну, не хочу я деньги тратить.. Увидимся, тогда.

- Какая же ты противная, Светка. Слышишь, чего молчишь?

- Слышу я всё.

- Он красивый?

- Очень. И ещё богатый.

- И, что у вас уже всё было?

- Ну, понятно было…

- Как я отстала от жизни! Ой, Светка, а где ты его подцепила?

- В кафе, как раз в тот день, когда ты меня кинула и уехала с Деном.

- Вот дурочка. Да, ты извини всё по-пьяни.

- Ладно, уж, вышло даже лучше.. И где ты все дни пропадала?

Но она видно так была захвачена моим новым приключением, что даже не поняла вопроса.

- И как, у вас, серьёзно?

4

- Серьёзно… Он звонит и, мы видимся, время от времени, когда он не занят.

- Женат?

- Похоже, да.

- Не страшно… Так значит, он и подарил тебе цацу?

- Он… и даже в ресторан сводил, мартини заказал… ну, в общем, всё расскажу после, в деталях. Спокойной ночи!

- А когда же следующая встреча?

Я молчала, не зная, что можно ответить.

И уж, конечно, я не могла знать, что следующей встречи больше никогда не будет, что мы уже не увидимся, и всё, что останется от него будет только моим. Горькие воспоминания о трёх встречах, о его улыбке, новый телефон и зародыш в теле, его семя на долгую и вечную память.

Я не знаю, почему он не позвонил, почему не захотел меня видеть. Не успела надоесть, и тем более не навязывалась. Наверное, он оказался самым странным из всех, кто у меня был. Мы познакомились и расстались в начале осени, а уже в конце октября я поняла, что беременна. На дворе заметно холодало, желтели листья на деревьях, а ко мне так и не пришли месячные. Сначала я, как обычно, ждала их с неизбежным предчувствием боли. Боль не приходила, низ живота не рвался на части и, ничего нигде не покалывало, не жалило острыми иголками. Прошла неделя, вышел срок, и я, не желая догадываться, признавать очевидное, принялась ждать боль, подолгу сидеть на унитазе, обманывая себя, что всё вот-вот начнётся. Прошёл месяц, и появилась боль, но, совсем другая, новая. Мне всё казалось, что в животе засело что-то твёрдое. Даже ночами мне снилось, что я руками разрываю свои внутренности и вытаскиваю наружу гладкий камень. Он серого цвета и весит около ста килограммов. Я просыпалась, бежала к крану и зачем-то мочила руки в холодной воде, как будто пытаясь отмыться, смыть с себя нечто нечистое.

В один из долгих, тёмных вечеров я решилась. В промежутке между тяжёлым сном и приступом рвоты, я рухнула на пол и принялась со всей дури колотить себя руками по животу. Не знаю, как долго длилось это самоизбиение. Наверное, со стороны я была похожа на безумную, свирепую ведьму. Я колотила кулаками по стенке, взвизгивала и снова била по животу, до тех пор, пока рвота фонтаном не полилась изо рта на пол. Обессиленная и дрожащая, я уже не чувствуя ни злости, ни отвращения, обвила руками живот и долго-долго сидела в одной позе, как маятник раскачиваясь из стороны в сторону. В комнату, пошатываясь, ввалился отец. На его красном лице, как два шара, вращались белки глаз. Ему хватило нескольких секунд, чтобы всё понять.

- Что, сука, опять беременна? – прошамкал он и почесал заросший подбородок.

- Уйди, - я взвилась и как пантера набросилась на его обмякшую тушу, - вон отсюда, тварь.

- Ах, ты стерва!

Он, конечно, не сдался и залепил мне пару хороших оплеух, но я тоже не хотела остаться в долгу и потому кусала его за уши, до крови впивалась в руки. Захлёбываясь, мы откатились к порогу, сцепились в последней, отчаянной схватке и всё больше сникая, теряя силы, он, наконец, расцепил руки. Я вырвалась и, напоследок, крепко обозвав его, заперлась в своей комнате. Из-за двери доносились его проклятия, поток угрожающей брани, но я не слушала, а только всё трогала и трогала живот, с ужасом понимая, что камень остался, что он застрял там, впился, прирос, и его ничем не выбить. Теперь уже наши свидания представлялись мне омерзительными, в эти минуты мне хотелось вернуть время и расцарапать его сытое, насмешливое лицо, заранее, за будущее, бросить ему под ноги телефон и сказать, что у меня нет денег на аборт. Как же сейчас я ненавидела своё плотоядное желание, мне казалось, что больше я никогда не буду с мужчиной.

Наверное, я бы не вынесла, свихнулась, если бы не Алка. Она приходила и днём, и вечером, пыталась убрать в доме, трещала о каком-то знакомом мужчине, который, якобы,

может помочь.

5

- Вспомни, ведь твои прошлые хахали всегда давали деньги, если ты залетала, - напоминала она, но что я могла ответить, у кого просить, где искать? С приближением холодов нужно было подумать о том, как, запастись углём и дровами для растопки, но у меня словно опустились руки. Во мне теперь тикали невидимые часы, они неумолимо отсчитывали драгоценное время.

Зима пришла слишком рано. Снег покрыл мои последние сомнения и вместо того, чтобы пить какие-то снадобья, как советовала Алка, я, однажды, заперлась в спальне и сильно-сильно била себя по животу увесистой статуэткой. Удары эхом отдавались внутри. Я била, но проклятый камень не поддавался. Ещё бы! Вода по капле точит камень тысячи лет, а я хотела, чтобы он сразу, сам собой распался. Если бы Алка увидела, она бы обязательно крикнула «Что ты делаешь?». Да, чёрт с ней, с Алкой. Ей никогда не понять меня, ведь она ещё ни разу не беременела. Мне во что бы-то не стало, нужно было выбить из себя камень затем, чтобы нас уже не стало двое и мне не пришлось бы думать о ком-то ещё.

Жадно глотая ртом воздух, видя только свою взмахивающую руку, я упорно продолжала бить, но дверь внезапно отворилась, вошла Алка, с криком вырвала статуэтку, бросила и разбила об пол. У меня уже не было сил противиться, по-моему, я долго плакала, орошая слезами, её знакомый, чёрный свитер.

- Всё равно у тебя ничего не выйдет. Давай одевайся, пойдём на улицу.

- Не хочу, ничего не хочу!

- И жить не хочешь?.... Давай, я уже не могу смотреть.

Пока я медленно одевалась, она спросила:

- Давно ты это делаешь?- и я солгала, что около пяти минут. До сих пор не понимаю, почему и зачем, я, едва держась на ногах, поплелась в «Романтику».

Утро уже вовсю царило в городе, но, как это часто случается зимой, его было трудно отличить от лёгких сумерек. Алка бодро вышагивала впереди, то и дело оглядываясь. Ноги меня не слушались, в животе навязчиво ныло. Несколько раз мне казалось, что я упаду, Алкина спина то извивалась кусачей змеёй, то увеличивалась до немыслимых размеров и вдруг отчаянно сужалась и вытягивалась в трубочку.

- Алка!

- Идём, идём, бодрее!

Внутри кафе пахло апельсинами и спиртом. Шумная компания напустила столько сигаретного дыма, что в нём плавно покачивались круглые столики, привычные картины на стенах.

- Пойдём туда, в угол.

Скользя, как по канату, я приблизилась к столику, опустилась на стул. Откуда-то издалека Алка уже кричала у барной стойки:

- Бутылку хорошей водки, - а потом шептала мне в самое ухо, - сейчас отъедешь и, всё будет хорошо.

Она подкурила сигарету, сунула мне в рот и хитро подмигнула. Дым вошёл в горло, защекотал стенки, я поперхнулась, но не выплюнула, а просто зашлась в беззвучном кашле. Алка хлопнула меня по спине. Официант уже нёс на подносе прозрачную бутылку и какой-то ярко-красный напиток в графине.

- Что-то мне плохо, очень плохо.

- Чего? – Алка старалась перекричать музыку.

- Плохо, - с усилием повторила я, но даже сама не расслышала своего голоса. Не только Алка, но и люди за соседним столиком прогнулись и повалились на стенку.

- Зачем же так на стенку, - вслух подумала я, слишком легко встала, направилась к туалету. Я прекрасно помню, что летела к маленькой дверце и долго, невыносимо долго дёргала ручку. За этой ручкой снова дёргала ручку одной из кабинок, падала на унитаз и отчаянно боролась с болью. Я хотела вырвать, и уже присев над унитазом прямо на ледяной пол сортира, почувствовала, как внутри что-то оборвалось, вышло наружу, потекло по ногам и

6

шлёпнулось рядом. Горячее. Толком не сознавая зачем, я вскочила на ноги и теперь новое, липкое, шлёпнулось прямо на унитаз. Ещё и ещё один кусок. Дрожа от ужаса, я пошарила рукой между ног, по локоть испачкалась в крови, вытерла ладони о стенку. Ну, почему же никто не догадается и не заберёт меня отсюда? Словно под наркозом я покачивалась в тумане, была бабочкой в коконе. Передо мной парила прозрачная паутина, горло душил крик. Аборты не давались мне так дорого.

- Господи, господи, помоги мне!

Я всем телом обрушилась на унитаз, и паутина оборвалась, открыв прореху чёрной, зияющей дыры. Земля ушла из-под ног….

В больнице меня продержали не долго. Всё дело в том, что я живучая, как кошка и умею быстро зализывать раны. Запах лекарств и жёсткая, казённая койка. Я только и делала, что ждала Алкиного прихода, ела жидкую, несоленую кашу и подолгу смотрела в залапанное окно. Меня никто ни в чём не упрекал и ни о чём не спрашивал, но мне самой было муторно смотреть на жёлто-синюю россыпь синяков в низу живота.

Дома было лучше. Это понятно. Дом есть дом. Всё только своё и даже приятно оттого, что кошки день и ночь мяукают за окном, поскрипывает ставень. Я сразу растопила печь, про себя отметив, что отец где-то раздобыл угля и дров, убрала заваленную грязной посудой кухню. Отец ежедневно заставлял бежать за выпивкой, бил кулаками по столу и мне приходилось чуть свет покупать водку и сигареты, занимать, отдавать, выкручиваться. Но зато, когда ближе к вечеру он засыпал, я собиралась, и мы с Алкой шустро бежали в «Романтику». Там среди постоянного веселья и новых людей, я забывала про всё. Казалось, что жизнь налаживается, но в феврале со мной что-то случилось.

Стояла тихая, морозная ночь. Мне не спалось. Я зажгла свет и долго смотрела на стенку, вспоминая всё, что было за последние дни. Из кухни доносились шорохи, скорее всего там хозяйничали мыши, тикали узорчатые часики на тумбочке. Рядом с ними, как всегда, лежал телефон, и я открыла его, вошла в меню, выбрала папку с видеозаписями, пролистнула список. Вот она, эта дата. А вот и мы с Алкой. Кто-то снимал со стороны. Танцуем со старыми приятелями. Как странно было наблюдать за самой собой. Ну, да, сначала мы с другом танцевали достаточно скромно, но вот он начал прижиматься ко мне всё теснее, трогать за бёдра, схватился и неожиданно поднял на руки. Свитер задрался вверх, натянулся по самые уши, из-под брюк высунулась узенькая полоска трусов. Я закричала и со смехом хлопнула его по лбу. Алка тоже расхохоталась, закрутилась в странном вальсе со своим кавалером. Где-то сзади, со столика упал бокал, послышался звон разбитого стекла и, видео оборвалось…. Другой сюжет. В кадре только Алка, а я снимаю. Она вертится в своей зале, то и дело до колена приподнимая подол сарафана, пьяным голосом повторяет:

- «Стриптиз».

На заднем фоне коричневый диван и пожелтевший кактус на подоконнике. Я уже хотела перейти к следующему видеоролику, но что это? Кактус на заднем фоне поменял цвет, и я отчётливо разглядела, как по нему стекла красная струйка. Я в одно мгновение вскочила с постели, прижала руки к сердцу. Ничего не было. Снова только Алка и пожелтевший кактус.

- Нужно спать и тогда ничего не будет мерещиться, - убедительно сказала я себе и резко потушила свет, положила телефон на место, с головой укуталась в одеяло.

- Спать, спать, спать.

Я представила, как мы с Алкой кружимся на карусели в луна-парке. Всё внутри замирает, из груди вырывается крик, небо кружится вместе с качелью….

- Спать, спать, спать.

Но во сне, я снова очутилась в Алкином доме, и на меня человеческим глазом смотрел злополучный кактус.

- Чудовище! – я попыталась обломать его иголки, но он ужалил меня прямо между пальцев, радостно запрыгал в горшке. Я ждала хриплого, нечеловеческого смеха, но кактус вдруг заголосил младенческим плачем, тонким и жалобным. От этого плача мурашки бежали по

7

телу и уже было не понять, то ли кактус, то ли это я сама голосила на все лады….

От ужаса я проснулась, и только тогда плач оборвался. Вот так и начался этот долгий кошмар, мой тихий ад. Я разбила камень, но по ночам меня начал преследовать страх и всё время чудился тихий детский плач. Даже выпивка не помогала. Сквозь свинцовую тяжесть хмеля, дурман и забытьё, я всё равно его слышала. Если хотите, можете не верить, мне всё равно, что вы подумаете. Только плач каждую ночь и больше ничего, никаких звуков. Я не была уверена, но всё же мне казалось, что плач нёсся из правого угла, из щели в полу. Как-то я приложила к ней ухо, и слышала, как плач прорывается наружу, с силой движется мне навстречу. Кто может плакать под полом? Я вернулась в кровать, зажала уши ладонями и стала напевать мотив модной песни. Утром всё затихло. К утру всегда затихало. Но если я спала, то меня мучили кошмары. Какая-то детская площадка со следами крови в песочнице, разбитые игрушки и я сама. Я видела себя, неистово хохочущей и пляшущей. Я громко хохотала, чтобы заглушить плач. Да, нет, это была не белая горячка, не мыши и чёртики. В воспалённом мозгу плач сливался с чьими-то стонами…

Я рассказала Алке и она утешила:

- Дура, ты, это кошки. Развела целый питомник, а теперь спать не можешь.

- Кошки…, - я с сомнением покачала головой.

- Кошки, кошки. Они же точь - точь, как младенцы орут. Разгони ты их к чёрту, вот и всё.

Если бы это были кошки! Я знала, что не они, но всё равно с жаром ухватилась за эту мысль. Когда плач звучал особенно громко, я про себя повторяла, что это кошки, кошки и никто больше. Но если я отчётливо слышала, что плачут под полом, то сомнений уже не было, какие кошки живут под землёй! В минуты, когда меня охватывала паника, хотелось бежать, куда глаза глядят, только бы поближе к людям. Я звонила Алке, умоляла её поговорить со мной, но ей хотелось спать, да и деньги на счету таяли, как дым, и вот я снова оставалась в зловещей тишине. Время от времени ветер гулял по прохудившейся кровле, а тоненький плач подпевал ему. Он казался мне мышиным писком, стоном одинокого, нечеловеческого детёныша.

- Прекрати, ну прекрати, пожалуйста, - просила я невидимое существо, и тогда оно чуть-чуть затихало. Отец храпел за стенкой и ещё что-то бормотал во сне.

- Сволочь, - думала я о нём, зная, что он никогда не поможет, включала телефон и рассматривала одни и те же картинки. Мне было некому звонить, кроме Алки. Временные ухажёры могли послать подальше в такой поздний час, а другие подруги давно для меня умерли. Именно, умерли. Все те, с кем я играла в детстве, училась в школе, теперь проходили мимо, важно вышагивали вместе со своими мамашами, не считая нужным сказать даже «привет». И не то, чтобы обидно, подумаешь цацы, просто мне иногда становилось немного не по себе от мысли, что я отвержена, что меня умышленно избегают и за что-то наказывают всем своим видом. Мне хотелось бы спросить, за что и почему, но ответ и так сам просился наружу…. Вот о чём только мне не приходилось думать в эти ночи. На экране телефона заманчиво горел закат на берегу моря, а я в своей комнате, одна, кутаясь в одеяло, пыталась уйти от неизвестного, этого странного нечто, которое всё плакало в углу и однажды позвонило мне. Сумбурный сон обрезала попсовая песня, которую я недавно поставила на звонок. Не сразу поняв, что это звонят, и что нужно взять мобильный, я приподнялась на локоть, только затем пошарила по тумбочке, нащупала его и приложила к уху.

- Да.

Никто не ответил.

- Я слушаю.

На том конце провода кто-то еле слышно вздохнул и вдруг прошептал:

- Мама.

Нет, я не ослышалась, затем ещё и ещё один раз:

- Мама, ма-ма.

8

Всё перевернулось. Не помня себя, я вскочила с места.

- Кто это?

Мобильный погас. Отключились, и на экране снова появился лазурный берег. Кто же это? Сна как не бывало. Я дрожащей рукой вошла в папку с входящими вызовами, взглянула на номер. Неизвестный, значит ошиблись. Конечно, ошиблись. Никто не мог так пошутить, кому это нужно? Просто какой-то малыш звонил матери, но ошибся номером, набрал не те цифры. Я совсем отключила телефон и резко откинулась на подушку. Чёрт возьми, скорее бы уже утро! Утром всё заканчивается. По спине сами собой пробежали мурашки. Стало холодно. Алка, ну, почему ты так крепко спишь, и ничего не знаешь? Я, было, решилась позвонить ей, но в последний момент передумала, и не помню, как заснула тревожным и чутким сном.

На следующий день, когда она уже прискакала ко мне до обеда, я всё ей рассказала. Алка хихикнула и погрозила кулаком:

- Ах, вы проклятые глюки. Кого вы только не мучили.

- Алка!

- Да, я шучу. Ну, подумаешь, ошиблись номером. Хочешь, я им со своего перезвоню. Ты уже пробовала?

- Да.

- И, как?

- Никто не отвечает.

- Ну, ладно.

Она набрала тот самый номер и прислушалась. Даже до меня долетали зовущие гудки. Мобильный не брали. Алка повторила попытку ещё несколько раз, наконец, повернулась ко мне.

- Ладно, забудь, идёшь сегодня на свиданку?

- Пойду.

- Ну, и как он, этот… Что-нибудь уже купил?

- Хватит, - я с отвращением плюнула в сторону, - причём здесь это?

- Чего ты? – она вытянула лицо и стала похожа на гусыню.

- Не хочу говорить, пойду и всё.

- Ой, господи, в тебя точно бес вселился.

Меня душила непонятная злоба и если бы Алка вовремя не замолчала, кажется, я бы вцепилась ей в волосы. К вечеру я всё была на нервах и даже разбила суповую миску. На стрелку идти совсем не хотелось, а от одного воспоминания о «Романтике» становилось тошно. Но, Алка всё устроила по-своему. Снова пришла под вечер, угостила выпивкой и холодными котлетами на закуску. Какие-то мгновения я, ещё противилась, мяла в руках пластмассовый стаканчик, но потом, конечно, глотнула, на душе просветлело, страх спрятался на дно, и через стол я весело глядела в хитрые, сощуренные Алкины глазки. Мы забылись и, уже не отдавая себе отчёта, в обнимку катались по кровати. Алка то смеялась, то плакала, рассказывая, как последний бой-френд при всех ударил её по лицу. Размазывая по щекам блестящую помаду, она спросила:

- А, чего ты не пошла?

- Тоже опротивели.

- Козлы, ох и козлы…. А, какой с них толк?

Она придвинулась ещё ближе и обожгла дыханием. Незаметно, её руки оказались на моей груди, обвили тело.

- Алка, ты чего?

- Может, мы вместе ляжем?

- Да, мы и лежим….

- Фу, ты, дура…. Переспим что-ли, ты же видела парнуху, видела, что там девки вытворяют… И мы можем не хуже.

9

- Не знаю….

- А я знаю, - она вдруг сладко причмокнула губами и захватила ртом моё ухо, - плохо не будет.

Я слабо попыталась оттолкнуть, но она уже целовала мои шею и плечи, одновременно скидывая с себя халат. Горячее, привычное желание заговорило во мне с полной силой, низ живота запылал огнём, и я сама не заметила, как тоже обхватила руками её голую спину, потонула в этой дикой страсти. Алка распалялась всё больше, её поцелуи стали похожи на укусы, груди нависали над моим лицом и, то и дело один из сосков тыкался в глаза. Чуть ниже шеи, у самого плеча, алел кляксовидный засос, поставленный каким-то мужчиной. Что же мы делаем?

- Прекрати, - я оттолкнула Алку и вскочила с кровати, - зря всё это.

- Да, ладно, - она позволила мне вырваться, без тени стыда, не спеша, натянула халат, - что тебе не нравится?

- Не тем мы занялись. Может, лучше выпьем?

- Да, ты чего забыла, что уже давно всё кончилось? – она развязно покрутила мне пальцем у виска.

- Ну, а это ни к чему, - я не могла глядеть в её лицо, - иди домой, а то мамаша хватится.

- Мамаша, - она залилась визгливым смехом, - а, ты про папашу своего сильно много думаешь? Лучше вот скажи, чем я тебе не угодила?

- Ноги у тебя грязные.

Наверное, этого не следовало говорить, но я не долго раздумывала над словами. Понятно, что Алка просто взбесилась и, тут уже мне пришлось услышать о себе самое скверное, что только можно представить.

- Вали отсюда, - я скомкала её дублёнку и швырнула к порогу.

- Свалить, говоришь? Ноги грязные? А, ты барышня-принцесса давно на себя в зеркало смотрела?

- Недавно.

- Плохо значит смотрела. Протри его и увидишь, какое у тебя лицо пухлое, тушь под глазами вечно размазана, а волосы нечесаные…. Ноги у меня грязные!... А, ты, богачка, чистюля выискалась! Да, что у тебя есть кроме телефона?.... В том то и дело, что ни черта нет, спятила совсем, побирушка!

- Вали, последний раз говорю!

- Слышу, закрой за мной…. Подружка! Чтоб тебя черви сожрали! – она бросила на меня последний презрительный взгляд и гордо удалилась, не забыв, от всей души шарахнуть и без того еле державшейся на петлях дверью.

Отец с утра где-то пропадал, да и кошек не было слышно. Я зажмурила глаза и удивилась. Только что в комнате было шумно, стены дрожали от Алкиных криков, а теперь ничего кроме ударов сердца. От съеденного и выпитого мутило, тело сковывала слабость, но спать совсем не хотелось.

Если вы спросите, о том, что было дальше в тот вечер, я просто не смогу ответить. Кажется, всю ночь меня одолевал то ли плач, то ли скользкий сон, кто-то звонил и говорил «Мама», но утром я не нашла в телефоне новых входящих вызовов. Сигареты не приносили облегчения, мне было трудно весь день сидеть дома, из окна наблюдая за грязным дождём. Отец так и не вернулся, из щелей в стенах задувал ветер. Может, это он и насвистывал тоненьким плачем? Неужели мне самой придётся идти в «Романтику»? А, Алка? А, мой нынешний? Она же прогонит вон, опозорит при всех, а он, наверняка, уже не захочет видеть. Самой позвонить и как ни в чём не бывало предложить встретиться? Но, кому, ему или Алке?.... Я наугад вошла в телефонный справочник. Алкин номер первый. Попробуем.

Она долго не брала трубку, но потом всё же ответила:

- Чего тебе надо?

- Алка, ты не сердишься?

10

- Было бы на кого!

- Точно не сердишься?

- Ну, точно.

- Идём гулять?

- О, вот так новости! Значит раскочегарилась?

- Вполне.

- Трезвая?

- Как стёклышко. Думала, ты не простишь.

- Ой, господи! Главное…

- Мама, я не камень.

- Что?! Алка, повтори, что ты сказала!

- Повторяю: мужики всё равно лучше.

- Нет, не это. Ты сказала «мама, я не камень».

- Не говорила. Точно бредишь.

- А, кто же тогда? И голос вроде бы не твой, детский.

- Светка, ты точно чокнутая.

Отключилась…. И, откуда мог взяться этот голос, кто влез в наш разговор? Кто это не хочет быть камнем? В волнении я откинулась на спинку стула, перед глазами взрывались красные снаряды. Что же дальше? Как с этим справиться?

Прокручиваю ленту жизни вперед ещё на несколько кадров. Бурное примирение с Алкой, которое мы залили водкой, шум кафе, и долгое возвращение домой, как водится с песнями и провожатыми…. Ещё несколько дней, таких, о которых и вспоминать не хочется, стычка с отцом, головная боль утром, детский плач ночью и уже навязчивое ожидание звонка.

Вот ещё одна сцена. В полдень выглянуло мартовское солнце, и мы с Алкой выбрались на лавочку. Снег таял, с крыш свисали сосульки, небо было сказочно голубым. Вытянув ноги в ботиночках из сэконд-хэнда, Алка полулежала, опёршись спиной о забор.

- А вот если бы…, - я запнулась.

- Чего? – она жеманно вынула изо рта сигарету и выпустила дым.

- Если бы мне родить.

- Ха, ха. Да, кто же тебе мешает? Посмотрим, как бы ты запела с ещё одним ртом.

- Так, что никогда что ли?

- Ну, может в будущем, а пока стоит ли рыпаться.

- Но…, - я слегка привстала и чуть не грохнулась с лавочки. Алка вовремя подхватила и громко хохоча, заметила:

- Смотри, мамаша, а то, как бы ты с похмелья голову свою не потеряла.

Мне надоел её вечно насмешливый тон.

- Я, что и матерью быть не могу? Что тут смешного?

- Да, ты посмотри, как заговорила, серьёзно родить захотела?

- Нет, - я снова уселась поудобнее, и тоже закурила, - просто захотелось поговорить.

-Опомнись, ты сама мозгами своими куриными раскинь, кому нужен твой незаконнорожденный? Ты будешь мучиться, растить, а он потом ещё тебе за всё хорошее спину переломает или сам скажет «на что ты меня рожала?».

- Глупости, ты говоришь.

- Глупости… глупая это ты. Твоя мать тебя, небось, по-пьяни заделала, совсем головой не думала, нужна ли ты ей вообще.

- Причём тут мама? Её не тронь, - я с гневом выплюнула сигарету, - она не сразу пить начала.

- Ну, да, конечно, она же институт окончила, а уж потом с папашей твоим связалась, и спелись… вернее спились.

- Она с горя пить начала.

- Какого ещё горя, - она отбросила в сторону окурок.

11

- Мои предки тоже чуть ли не с детства пьют, и я их не оправдываю.

- Если бы мама была жива, она бы….

- Что она, ну, что, говори? Пила бы за компанию с отцом. Толку от того института, если ей самой такой жизни хотелось, и от водки она сгорела, а не от горя.

- Помолчи, - я снова ощутила приступ ярости, - а ты и училище не окончила, всё бросила.

- А, ты после школы вообще никуда не пошла, о себе расскажи, а то всё про мать свою грамотную чешешь.

- Не пошла, чтобы не позориться, как ты.

- А, я, может, швеёй быть не захотела, а что-то другое у меня бы и вышло, - Алка мечтательно закатила глаза, представив себя какой-нибудь парикмахершей, - папаши своего тебе не достаточно, кричит весь день, чего-то требует, а ты ещё мотаешься, долгами обростаешь, да я бы на твоём месте палец о палец не стукнула, пусть хоть подыхает.

- Жестокая ты, Алка, - серьёзно, вполголоса заметила я, но вышло это так комично, что мы обе чуть не лопнули со смеху. Мы долго стонали, держась за животы, пока, наконец, обессиленные снова не откинулись на спинку лавки.

- Нет, Алка, а если без шуток слышится мне всё время какой-то плач, детский, по-моему, и чудится, кто-то звонит, говорит «мама».

- А, ты его, того, кто звонит и пошли к чёртовой матери.

Она не верила и уж, конечно, не понимала.

- Мне страшно становится, хочется бежать, сама не знаю куда.

- Далеко не убежишь. Разве только до моего дома или кафешки. Странные у тебя глюки.

- Дай мне ещё сигарету.

Она милостиво протянула пачку, мол, бери, сколько совесть позволяет. Я вытянула две и, спрятав одну из них в карман, подкурила другую, с удивлением заметив, как дрожат пальцы.

- Слушай, - мне было неловко говорить, будто кто-то невидимый подслушивал за нами, но сказать всё же очень хотелось, - слушай, а можно ли назвать ребёнка, который ещё не родился, человеком?

Она немного помедлила с ответом.

- Наверное, можно…. Он же живой.

- Живой, но он не похож на человека, и не думает, не говорит; особенно, когда ему несколько месяцев, то его вообще и ….

- Всё равно человек, - Алка убеждённо кивнула головой, - какой ни есть.

- Но аборт не убийство, - мне так хотелось, чтобы она согласилась, но Алка только пожала плечами, без интереса возразила.

- Убийство, наверное, живой, всё таки.

- Ну, что ты заладила: живой, живой, какой же он живой, я видела в последний раз….

- Когда выбила? – хладнокровно уточнила Алка.

- Да… какие-то сгустки крови, вонючие, скользкие…. И это человек? Бред! Какой же это человек? А ты говоришь…. Подумай, сначала.

- Ну, ладно, не человек, - поспешно согласилась она, - ты только не заводись, странная какая-то стала, из ничего скандал раздуваешь.

Я словно не слышала, о чём она говорит.

- А, если и человек, то всё равно не убийство это, в тюрьму не сажают и даже моралей никто не читает. Доктора, они же тоже аборт делают, и никто не говорит, что они убийцы, работа такая. Какая разница, что они мне тогда вычистили, что я сама из себя выбила.

- Да, никакой, - похоже, Алка решила со всем соглашаться, да и вообще было видно, что разговор этот ей заметно поднадоел.

- Когда человек рождается, тогда он только и человек, все о нём говорят, убивать его уже нельзя.

- Хватит тебе про эти роды, не за чем о них говорить…. Макса упустила, а где теперь нового спонсора найдёшь, опять никаких денег не увидишь, кроме отцовой пенсии?

12

- Как-нибудь проживу…. Да и, вообще, зачем всё время искать кого-то, может, я работать пойду.

Алка с сомнением хмыкнула.

- Пойду, и перестану от мужиков зависеть.

- Ой, ли! – она откровенно смеялась надо мной, - да, что ты сделаешь, если уже так жить привыкла, пропадёшь ты без этих самых мужиков.

- Что я шалава?

- Вот именно: ша-ла-ва.

- Да ты чего, Алка? А, ты кто?

- Ну, и я шалава, подумаешь, трагедия. Доля наша такая, кто, чем занимается, а мы будем своё дело делать, всё лучше, чем пахать на заводе…. Вот тебе чего, стыдно что ли? Мне, например, нет, плевала я на всех, и кто там что скажет.

- И мне не стыдно, - сказала я, хотя от этого противного слова на душе кошки скребли, - но, что мы так теперь и будем, и ничего нельзя исправить?

- А, зачем? Мне лично нравится…. Есть хочется… снова придётся пустыши делать, пельмени без начинки…. Идём по домам.

Она встала и лениво потянулась….

Вот так и окончился наш разговор. Понятно, что ничего нового Алка не сказала, но её так спокойно-брошенное «шалава» ещё долго звучало в моей голове. Я бродила по улицам вечером, бродила днём, когда над головой свистел пронизывающий ветер, и думала, думала о том, что раньше меня не тревожило. Я стала внимательнее, любопытнее. Мне понравилось наблюдать за прохожими, отличать среди них богатых и бедных, занятых и бездельников, спешащих по делам и бесцельно слоняющихся у витрин магазинов. Правда, с первого взгляда нельзя было понять, с кем можно спокойно заговорить, и даже выпить по бокалу пива, а кого нужно обходить сотой дорогой. Мы видим только то, что само бросается в глаза. Похоже, и я раньше смотрела, но не замечала. Меня не мучили воспоминания, однако после одной встречи с совершенно незнакомыми людьми передо мной будто воскрес образ матери.

Гуляя по городу, я как-то незаметно забрела в парк. По телу растекалась слабость, с похмелья мучила головная боль, и, казалось, утреннее солнце припекает слишком ярко. В один миг мне даже показалось, что я упаду и потому лавочка, попавшаяся на пути, пришлась очень кстати. Я вытянулась на ней чуть ли не во всю длину, так, чтобы голова оказалась в тени, а ноги на солнце, и, полу прикрыв глаза, стала отдыхать. Находились такие, которые с осуждением косились в мою сторону, но большая часть равнодушно проходила мимо. В полудрёме незаметно текло время. Уже после полудня появились они. Их было двое: молодая мамаша и малыш-сын. Конечно, кем для них была я, и потому их совершенно не заботило то, что я смотрела во все глаза, даже не пытаясь скрыть свой болезненный интерес. Наверное, девушка была не старше меня, а малышу я бы дала не больше года. Но он уже во всю лопотал, улюлюкал, протягивал ручки, улыбался матери, и даже пытался встать на ноги. На незнакомке были чёрные брюки и розовая курточка, в одной руке она держала соску и лохматого медведя, а другой катила впереди себя небольшую, но очень удобную коляску. Малыш всё время пытался выбраться из неё, тихонько хныкал и жалостливо перехватывал материнский взгляд. Наконец, она улыбнулась, вполголоса пообещала «сейчас», подвезла коляску к моей лавочке и села на краешек. Я невольно привстала и уже собиралась уйти, но почему-то передумала. Девушка взяла ребёнка на руки и аккуратно опустила на землю, достала чистый платочек и вытерла его лицо и ручки, несколько раз чмокнула в пухлую щёку. Малышу так трудно было устоять на месте, что он снова начал хныкать и рваться к зелёным клумбам. Тогда, мать, держа его под мышки, немного провела по дорожке, опустилась на корточки и что-то стала говорить, изредка показывая пальцем то на синее небо, то на голубей, важно прохаживающихся рядом. Малыш всё понимал. Раньше мне бы и в голову не пришло, что такие маленькие дети могут всё понимать. Если бы кто-то сказал, я бы не поверила, но малыш осмысленно кивал головой и смотрел серьёзным взглядом. Он

13

делал то, что от него хотела мать; капризничал, но тоже как-то осмысленно и чем больше я наблюдала за ним, тем больше мне казалось, что он взрослый, совсем взрослый человек, такой же, как я. Мне неожиданно захотелось самой протянуть к нему руки, заговорить, но я, конечно, преодолела это желание. Воспоминания раннего детства, которые сидели так глубоко, хранились за семью печатями, и так долго не хотели высовываться наружу, нахлынули солёной волной…. Я отчётливо увидела почти такой же парк, зелёную листву, лицо мамы в венке ярко-каштановых волос. Кто-то ещё был с нами, говорил, что я просто красавица, и, что на мне чудесное платье, туфли, банты. Платье и банты не помню, но чёрные лаковые туфельки так и стоят перед глазами, а ещё воздушный шар на тоненькой ниточке, облако сладкой ваты. Мне было приятно, оттого, что меня хвалят, я понимала, что любима, и, естественно не ценила этого. Мама старалась для меня изо всех сил, и, слава богу, что хоть в раннем детстве я была по-настоящему счастлива. Это уже потом, когда всё пошло прахом, я повзрослела и стала получать от жизни тупые пинки ниже спины. Так было ещё до её смерти. Каждый раз, приходя со школы, я заставала одну и ту же картину. Они с отцом сидели за столом, вокруг было неубрано, стоял тяжёлый пьяный угар, в тарелке лежала нехитрая закуска – колбаса и солёные огурцы. За двойки меня больно отдирали ремнём, четвёрки поощрялись дешёвой карамелью, но независимо от того, получала ли я награду или наказание, мне обязательно приходилось убирать из под стола пустые бутылки, вытряхивать бычки из пепельницы, мыть посуду, снова и снова выслушивать историю о внезапном горе, которое якобы заставило маму пить. Алка права, никакого горя не было, но раньше почему-то я об этом не задумывалась, верила и от всей души жалела. Потом за столом остался один отец. И потянулись долгие дни, когда на уроках в школе я считала минуты, терпела насмешки учителей и одноклассников, ловила сочувствующие взгляды соседей…. Нет, об этих днях вспоминать не хотелось, да и не было смысла, но тот полдень в парке, воздушный шар и блестящие туфли-лодочки вернулись только сейчас. Словно пытаясь подольше удержать возле себя прошлое, я невольно сжимала и разжимала руку, вздрогнула и оглянулась: девушки с ребёнком уже не было, голуби разлетелись, на асфальтовой дорожке остался только затейливый след начерченный коляской…. Поднялась и так же пошатываясь от слабости, побрела домой, чтобы в одиночку бороться со злобными бессонницами.

От холодной стенки веяло могилой, ветер и мрак снова звали страх, и вот уже детский плач звенел, как привычная мелодия, а дрожать заставляли тени на стёклах. Рука тянулась к телефону, палец нажимал на кнопку справа. Мобильный мигал мне синим глазом, показывал берег моря и через некоторое время гаснул, как восковая свечка. Иногда я входила в папку с вызовами и подолгу изучала цифры того незнакомого номера. Мне хотелось позвонить, но в то же время что-то мешало, я не решалась и только листала картинки, включала видео, уходила в этот маленький виртуальный мир. Почему меня так манил этот номер? Что я так боялась и одновременно желала услышать? Не знаю. Наверняка лишь то, что и не выскажешь словами. Позвонить или нет? Может, лучше не стоит?

Я не могла заснуть, и темнота постепенно становилась всё зловещее и зловещее. Бывало, что я вставала с кровати, зажигала свет и подолгу рассматривала в зеркале своё тело. Мне казалось странным, что кожа уже имеет сероватый цвет, что ногти на ногах не подстрижены, волосы на лобке торчат вылинявшей мочалкой. Я следила за собой. Кто подсунул мне это некрасивое тело, это преждевременно увядающее лицо?

За всю свою жизнь я не переживала таких кошмарных, изматывающих ночей; всё умерло, осталось только живое сердце, оно работало, как заведённый механизм. Я думала о том, сколько мне осталось и как всё могло бы быть, если б родители не пили, если бы я родилась в другой семье. Эти бесконечные «если», по сути, так мало значили в сравнении с настоящим. А страшные ночи, тем не менее, продолжались…. Как-то я увидела, что море на заставке шевелится, волны колышутся и закат отражается в них косыми, алыми лучами. Красные, кровавые нити теперь плясали по волнам, окрашивали купол неба, а вместе с ним и солнце в оранжевом ореоле. Затаив дыхание, я пристально смотрела, следила, уже ничего не

14

чувствуя, отбросив в сторону страх. Море на глазах становилось всё прозрачнее и чище, и хотя я никогда не купалась в нём, но просто кожей ощущала ледяные объятия воды. Я погружалась в неё всё глубже и глубже, уходила туда, откуда нет возврата. А вода, между тем, продолжала очищаться, стало видно гладкое дно, чистое, как лист бумаги. Кто-то невидимый взял карандаш и вывел на нём детское личико. Плаксивое, сморщенное, не понятно чьё: мальчика или девочки. Но и личико тоже становилось всё прозрачнее, растворялось и вот остались одни огромные глаза, постепенно вобравшие в себя и небо, и море. Глаза смотрели на меня с экрана. Грустные, огромные, мокрые. Детские глаза. Похоже, я тонула. Мне не раз приходилось слышать рассказы наркоманов; у меня был парень, который сидел на игле, и часто, прямо при мне, всаживал шприц в вену. Проходило время и его лицо будто покрывалось стеклом, зрачки закатывались под веки, бледные губы не шевелились…. Потом, он говорил, что в это время ловил кайф, изучал иные миры. Наверное, сейчас со мной происходило нечто похожее. Я оторвалась от реальности. Глаза смотрели так жалобно, и в то же время так испытующе, что я не могла выдержать этого взгляда. Мне хотелось прекратить, сделать что-нибудь, но тело онемело, даже пальцы не слушались…. Плач теперь переместился в мою голову, он стучал о виски, вылетал из ушей, ноздрей, распирал меня изнутри и не в силах выдержать этого, я закричала. Стало немного легче. За стенкой послышались тяжёлые шаги отца, скрипнула половица. Всё исчезло….

А теперь перемотаем плёнку чуть дальше, пропустим совсем немного. Я знала людей, которые обречённо ждали смерти. Рак или СПИД подтачивали их, как червь дерево. Раньше они казались мне очень несчастными, но сейчас мне уже не хотелось жалеть их, себя было ещё жальче, и временами жизнь казалась тяжелее смерти. К чему говорить про бред? Он уже стал не опасен. Во всяком случае, теперь уже я боялась не ночного плача, а предчувствия внезапного звонка. Иногда мне казалось, что играет мелодия вызова, я отчётливо слышала её сквозь дрёму. Кровь застывала в жилах, я мгновенно дотягивалась до выключателя, проливался тусклый свет, и я понимала, что ничего нет. Немой телефон, как чёрный таракан лежал на тумбочке, он не светился.

Бывали дни, когда я, выпивши и нахлобучив на себя всё, что попалось под руку, в одиночку слонялась по кварталу, отдыхала на лавочках чужих улиц, оказывалась в зоне многоэтажек, и снова бродила без цели. В такие часы мне был никто не нужен. Пустые, одинаковые дни, среди которых нельзя выделить ни один. За всё это время со мной не случилось ничего запоминающегося…..

Весна выдалась дождливой. Ливни так и хлестали по крыше, потолок протекал, казалось, кто-то огромный плачет и плачет над своим горем. Как-то в полдень я увидела, что к нашему дому подъехала большая машина. Из неё вышли двое мужчин и со всей дури затарабанили кулаками по воротам. Я выскочила на улицу и только тут поняла, зачем пожаловали нежданные гости. Один из них уже шустро карабкался по лестнице, приставленной к электрическому столбу. В руке он держал нечто похожее на тонкий длинный нож. Второй незнакомец оскалился и зло произнёс:

- За неуплату долгов, мы отключаем вам электричество.

Он радовался. Я, как ребёнок, только во все глаза смотрела в его наглое лицо и не говорила ни слова. Из калитки вывалился отец. Наверное, его пухлые, заросшие щёки, большие кулаки и полубезумный взгляд немного испугали их. Тот, что был на столбе, неуверенно вертел в руках свой инструмент, второй перестал ухмыляться.

- Разорву, - проревел отец, и я чуть не закричала со страху. От него снова несло мочой, и я прекрасно знала, что когда он пускает под себя, становится особенно диким. Но вот «гости» очнулись и стали ещё развязнее.

- Сёма, начинай, - скомандовал тот, что стоял возле нас, снова нахально осклабившись.

- Мы уплатим, - проговорила я, почему-то отвернувшись в сторону.

- Поздно, раньше надо было думать, - заявил он и вдруг пошёл прямо на отца, засучив рукава куртки, - не надо нас запугивать, а то в следующий раз явимся с ментами.

15

- Я вам дам, - отец ринулся на него всей тушей, но тут же получил удар в живот, осел на землю и так и остался возле забора.

- Не трогайте, - я вдруг изловчилась и ловко ухватила за руку непрошенного гостя, впилась в неё зубами, но тут же после его короткого вскрика, как и отец, была отброшена ударом ноги.

- Стерва, куда ты сунулась? Убью! – он вскочил в машину, в то время, как его друг уже успел наполовину спуститься по столбу. Смутно до меня долетали их резкие слова, шум мотора. На губах остался солёный вкус крови, в теле боль. Отец неуклюже поднимался, хватаясь за ствол тоненького деревца. Как побитые собаки, мы не глядели друг на друга, хотя и чувствовали, что в эту минуту вместе. В одну из редких минут. Оборванный провод напоминал хвост ужа. Я выплюнула кровь и первой побрела в дом….

Дом, который плохо согревал, а теперь ещё окутывал темнотой. Под одеялом словно крошечный маяк – свет мобильного. Телефон я заряжала у Алки. Этот маленький мир, в котором жили голоса знакомых, хранились кадры из прошлого, тексты старых сообщений, манил меня только одним. Мысленно, я видела, как набираю тот самый номер, слышала длинные гудки и детский голос, который говорил «Мама». Я знала, что если позвоню, он обязательно ответит. Вот только стоит набрать. Ничего не выходило. Легко сказать, но трудно сделать. Мне мерещились нелепые картины, меня душили кошмарные фантазии, клубком сворачивающиеся у горла.

- Светка, - кричал кто-то непонятный, бесполый. Я не просыпалась, потому что вовсе и не спала.

Утром я шла к Алке, вечером мы вместе шагали в родное кафе. За нами уже закрепилось почётное звание завсегдатаев, и даже прозвище мы получили соответствующее. «Вот они, романтики, снова на месте», - говорили о нас, провожая взглядом.

Я жаловалась подруге, что темнота на меня слишком давит, бессонница душит, выпивка не вставляет. Как-то я увидела его. Он сидел за соседним столиком, сигаретный дым скрывал лицо, но я узнала эти немного ссутуленные плечи, широкую грудь, русую макушку. Ярость сжала кулаки, в груди заворочался ком.

- Смотри, Алка, вот она дрянь, вот он.

- Который подарил телефон? – она вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть.

Я тяжело встала из-за столика, двинулась к нему, с размаху опустила ладонь на плечо. Он повернул ко мне лицо. Чужое, чужие незнакомые глаза. Вот, чёрт возьми! Осечка. Пробормотав что-то себе под нос, я вернулась к хохочущей Алке.

- Это не он.

- Оно и ясно. Ты бы видела себя со стороны. Как собака, когда она хозяина с кем-то перепутает.

- Замолчи.

Я снова ничего не видела. Мы пили, знакомились, а ночью чьи-то руки шарили по телу, кто-то терзал меня судорожными рывками, потом долгожданный сон уносил в отлёт, губы шептали «всё равно», и я сладко спала на какой-то жёсткой кровати, у кого-то в доме, рядом с кем-то, не помня, почему и как здесь оказалась.

Одна или две таких ночи? Может, быть и несколько, кто его знает. Похмелье и снова бессонница в своей спальне.

Отец храпел за стенкой, на улице гулял ветер, в моей руке мигал телефон, но что-то было не так, как всегда. Именно сейчас должно было случиться и я как-то сразу без лишних сомнений, набрала злополучный номер, позвонила. Вы, знаете, что у меня не было выбора. Когда слишком чего-то боишься, нужно просто переступить через страх. Я слушала, как идут гудки, и дышала себе на грудь, чтобы согреться. На том конце, как всегда не отвечали. Но я была настойчива, и позвонила ещё раз, одновременно чувствуя, как моё дыхание становится всё горячее.

- Ответь же.

16.

- Мама, - детский голос застыл, в нём был вопрос, - мама это ты?

- Я…. Это я, я….Ты меня слышишь?

- Слышу.

Кто же это был: девочка или мальчик?

- Я звоню тебе, чтобы сказать….

Что же я хотела сказать, неужели то, о чём не знала, не хотела понимать?

- За что ты меня убила? Ты же убила….

- Нет, нет, - я закричала и дёрнулась, мобильный чуть-чуть не вылетел из рук, - это не убийство, Алка сказала, что шалава не может воспитывать…. Ты не должен жить. Ну, прости, сынок.

Почему, сынок? Он должен понять, что Алка….

- Ты меня убила….убила….убила….убила.

- Неправда! Ты же не человек, а куски в унитазе….ты весь из густой крови.

- Убила!

Он кричал в трубку только одно слово «убила», а я яростно сжимала одеяло. Голос надломился, связь прервалась, телефон потух…. И теперь для меня окончательно всё кончилось.

***

Наутро я растрёпанная и слабая, вдоль улицы потащилась к «Романтике». В кармане были только телефон и мелочь. Кажется, кто-то оборачивался вслед, кто-то шарахался в сторону и, как обычно, у дверей кафе встречала весёлая, охрипшая Алка. С ней было ещё несколько подруг и друзей. Мы сидели за столиком у самой барной стойки, перекрикивали музыку и вдыхали густой дым. Несмотря на ранний час в «Романтике» было людно. Посреди застолья, я вскочила и метко, никто не успел и глазом моргнуть, швырнула телефон о стенку. Мобильный раскололся на мелкие части, они разлетелись в разные стороны.

- А – а – а.

С безумным криком я повалилась на пол и, разрывая на себе одежду, покатилась, стукаясь о ножки стульев. Я не просто кричала. Я пыталась выговорить слова, но они давались мне слишком сложно.

Вокруг были сначала испуганные, а потом насмешливые лица.

- Да, ты, чё, Светка? – взвизгивала Алка, во все глаза пялились дружки.

- Я мать, мать, ма-ть, - вырывалось из моего рта и что есть мочи летело куда-то в бездну, - я всё равно мать….Мать!

- Белая горячка!

- Ну, и напилась девка!

- Она говорит: мать твою, - пошутил кто-то и сразу со всех сторон раздался громкий хохот. Но я не унималась. Ломала руки и снова кричала ещё ужаснее, отчаяннее.

Смех затих и теперь среди молчания звучал только мой голос. Сквозь пелену покачивались белые маски-лица. Они смотрели на меня, но не могли понять.