Да, я во всем проигрывала ей. Ника полностью оправдывала свое имя- капризное, горделивое лицо, уверенные движения победительницы. Так мы и стояли друг напротив друга, разделенные дверным проемом - она на освещенной солнцем лестничной площадке, в коротком белом платье, по плечам струится волна светлых волос, а я, как будто для того, чтобы еще больше подчеркнуть нашу полную несхожесть – в неосвещенном коридоре, вся в темном, с выбившимися из хвоста черными прядями. Через 10 минут они ушли вдвоем, с наспех упакованными вещами Макса. На пороге муж обернулся, молча положил на тумбочку ключи. Первое время я жила по инерции, как курица, которой отрубили голову - мозгов уже нет, а тело движется, судорожно бьет крыльями, куда-то бежит. У меня всегда так: в моменты стресса делаю сотню ненужных движений, глупых поступков, лишь бы бежать, не сидеть на месте. Но бежать было некуда. И я металась по квартире, из угла в угол. Слез не было, не было сна. Конец этой любви казался мне концом жизни. По этой ли причине, или потому, что переживала я тогда первые свои потери, первое предательство и первый удар по самолюбию, но только тогда мне было по-настоящему больно. В первый раз - всегда больней. Но как вода точит камень, так с каждым новым ударом все устойчивей ты на ногах, все жестче панцирь, ниже болевой порог. И вот ты уже знаешь, как притупить боль, научилась принимать разочарования, умеешь дорожить тем, что имеешь. Со временем я научилась терпеть. Да, не кажется мне тогдашняя моя беда такой уж серьезной, но состояние свое помню отчетливо . Как все разрывалось внутри от обиды и непонимания. Как пришла в голову мысль, что заезженное выражение «душевная боль» - не просто слова. Как невыносимо было терпеть эту ноющую боль, которая поселилась где-то в районе солнечного сплетения и стискивала все внутри приступами то тоски, то отчаяния. Особенно трудно было держать эти эмоции в себе. «Держать лицо» на людях. Мой отпуск закончился, деньги тоже. Нужно было выходить на работу. С улыбкой принимать поздравления, даже придумывать какие- то подробности счастливой семейной жизни. Никто, ни подруги, ни коллеги, ни бабушки во дворе, не должен был догадаться о том, что происходило на самом деле. Почему-то это было особенно важно для меня. Натянув на лицо вымученную улыбку, я ходила весь день как натянутая струна, а вечером бежала домой, изо всех сил стараясь не растерять по дороге остатки своей маски. Дорога домой походила на бегство. Приклеенная, казалось, намертво улыбка сползала с каждым шагом, приближающим к дому. Тяжелая железная дверь захлопывалась за мной одновременно с долго сдерживаемыми рыданиями. Я сползала по двери на пол и сидела так часами, не вытирая слез, выпуская из себя по капле накопившуюся боль. Иногда раздавался дежурный звонок от отца – и нужно было подниматься, отряхиваться, откашливаться, что-то отвечать ( дела - хорошо, чувствую себя - нормально, кушала, да; сейчас досмотрю фильм и буду ложиться спать) Каким облегчением было положить трубку! Темнота и одиночество – только это тогда приносило облегчение. Сидеть в темноте и плакать, раскачиваясь, убаюкивая себя. И бродить по темной квартире, прижимая к себе своего Тяпу. И сидеть у окна, вглядываясь в темноту, слушая шаги поздних прохожих. Кажется, тогда же начал мне сниться этот сон... ...Я бегу вдоль кромки моря, по узкому пляжу, заваленному каменными глыбами. Бегу, оставляя следы в мягком желтом песке. Бежать радостно и легко. Рядом дышит теплое море. Полная, яркая луна бросает серебряные искры на воду, они переливаются и вспыхивают на темних волнах . Ясное, без единого облака, звездное небо. Сухой, соленый ветер. Я ощущаю себя удивительно сильной и беззаботной. И по- настоящему, безоглядно счастливой . Потому что именно в этот момент я свободна, и нет у меня ни прошлого, ни будущего, а есть только этот миг, который бьется в каждом ударе. Ног - о песок, сердца – о ребра. Я не замечаю движения времени - оно летит легко и быстро, свистит в ушах, как попутный ветер; с одной стороны- гладь моря, с другой- горы. Пляж, казавшийся бесконечным, упирается в скалы: у самого горизонта, посреди равнины, открашенной луной в серебристый цвет, возвышается горная гряда, мрачная и неприступная. По мере того как я приближаюсь к скалам, меня охватывает удивительная сила. Я уже не бегу - я лечу, как молния, вдоль кромки прибоя, переполненная свободой, силой и скоростью. Я будто сливаюсь с морской водой, с криками ночных птиц, со стаей дельфинов, взлетающих над темной водой вдалеке. Капли воды скатываются по лбу и срываются с разгоряченных щек, ноздри раздуваются, впитывая в себя эту таинственную силу. Я вижу тропинку, ведущую по крутому склону, и с необычной легкостью, какая бывает только во снах, взбираюсь на самый верх отвесной скалы и останавливаюсь у входа в пещеру. Сердце мое бьется все сильней. Эта сила сильнее меня. Она - как море, она зовет за собой. Я знаю, что нужно лишь войти в полумрак пещеры, сделать несколько шагов сквозь голубоватый туман, протянуть руку... 2 ...Монотонно щелкал ксерокс, наполняя офис запахом озона, за окном оживал город. Из окон офиса был виден цветочный базарчик. Был сезон роз, и они - алые, розовые, белые, оранжевые, - выстроились в ряд, - длинноногие, свежие, нарядные. Раньше по утрам я любила смотреть, как цветочница раскладывает и опрыскивает свой ароматный товар. Сейчас же это розовое царство напоминало о том, что бывают в жизни людей и праздники, и свидания. В другой жизни, у других людей. Хотя... я ведь и не люблю роз, слишком претенциозны они и банальны, что ли. Мне нравятся орхидеи. Да и вообще, срезанные цветы - что может быть отвратительнее. На столе ожил телефон, в трубке бодро затараторила Люсинда. - Представляешь, вчера отцу звонила твоя бабка . Зовет тебя к себе в гости. Отец никогда не скрывал неприязни к теще. Видел он ее только раз в жизни, когда приезжал просить маминой руки. Что произошло между ними, мне неизвестно. Знаю только, что с тех пор имя матери бывшей жены отец произносил с раздражением и даже некоторой опаской. А тогда, хотя согласие маминой семьи получено не было, свадьба все же состоялась. Со стороны мамы были только ее институтские друзья, никто из многочисленной родни так и не приехал. - Странно, ты не находишь ? , - продолжала Люся, - сколько лет внучку знать не знала, и вот на тебе... Возраст, видать, берет свое. А может, дармовые рабочие руки понадобились. Дом-то большой, в сезон курортников обслуживать некому. Я слышала, что бабка прежде была биохимиком, вела серьезную научную деятельность на Биостанции, но, как и все приморские жители, подрабатывала тем, что пускала курортников на постой. - Ну так как, поедешь ? - Да нет, что мне там делать. - Да понимаю, -вздохнула Люсинда, - Но ты о будущем подумай. За квартиру платить как собираешься? - Думаю, должно хватить. Да и отец поможет, если что,- припугнула я Люсинду - На отца слишком-то не рассчитывай, слышишь? Ему свою семью кормить надо,- завелась Люся - Не тараторь,- поморщилась я, -сама как-нибудь разберусь - Так что бабке-то передать ? - А не надо ничего передавать. Мобильный мой продиктуй. Ну или ее номер запиши, сама наберу. Я снова взглянула в окно. Веселый парень с огромным влажным букетом огненно-красных роз расплатился с продавщицей и сел в машину. ... Кто та счастливица, которая возьмет в руки это огненное великолепие, вдохнет сладко-приторный аромат, зароется лицом в бархатную глубину. Интересно, дарит ли он ей цветы ? Я посмотрела на свое отражение в оконном стекле. Полное, невыразительное лицо. За стеклами очков- заплаканные глаза; отекшие, тяжелые веки. ”Наверняка. Ну не мне же, в самом деле”. День тянулся медленно, перед обеденным перерывом заскочили девочки из бухгалтерии, звали в кафешку. Я вымученно улыбнулась и отрицательно замахала головой. "В главбухи метит" - cразу же сориентировались они,- “Ну, терпи, казак, атаманом будешь». И, предложив в качестве альтернативы обеду яблоко, с хохотом умчались. Я вышла в парк, посидеть на лавочке возле фонтана. В фонтане купалась банда растрепанных голубей, степенная бабушка выгуливала толстого внука на велосипеде, асфальт плавился от жары, а воздух, казалось, дрожал и раскачивался в такт мелодии, несущейся из ближайшего кафе. Или это у меня в глазах все дрожит и качается, мельтешат и мелькают черные мушки. Резкая боль - и радуга над фонтаном поблекла. В палате нас 6 человек. По вечерам здесь рассказываются удивительные истории о любви и предательстве - истории, которые не расскажешь и случайному попутчику в поезде. Меня выписывают в конце недели.А вчера позвонили с работы и будничным тоном сообщили о том, что я уволена. Робкие попытки объяснить, что лежу больнице, наткнулись на холодный тон секретарши: шеф уже взял на мое место другого человека. Но мне совсем не хочется об этом думать. Хочется спать. И тогда в тумбочке зазвонил телефон. Еще не взяв трубку, я уже знала, что это бабушка...Мама мамы... Хриплый властный голос, никаких утешений, никаких сантиментов. «Записывай адрес. Ждем тебя на следующей неделе. У нас много работы» 3. Вещи собраны, я остановилась на пороге и окинула взглядом квартиру, в которую недавно въезжала с совсем другим настроением, с которой связывала столько надежд. Квартира сдавалась давно, многое повидала на своем веку, ну что ей до слез, которые лила здесь чужая ей девица. И сначала квартира равнодушно молчала, а потом, наверное, вспомнив , как старательно я чистила и убирала ее, тихонько приотворила дверцу книжного шкафа. Немного поколебавшись, я решила, что обязательно верну книгу потом, и провела пальцем по запыленным корешкам. Простите меня, модные Коэльо и Мураками: руки сами тянутся к любимым с детства знакомцам – Жюль Верн, Дюма, Стругацкие, Грин. Ну конечно же, Грин! Ведь я еду к морю... Ох, Александр Степанович, скольких наивных домашних детей заразили Вы неизлечимой болезнью, мучившей Вас самого. Нет, я никогда не мечтала об Алых парусах, ну не привлекала меня идея рукотворных чудес. Сколько помню себя, всегда жила в ожидании чуда настоящего, истинного. Куда идут школьники, когда прогуливают уроки? В кино, в парк? Я ехала на вокзал. Покупала подозрительно дешевые пирожки с капустой, садилась на скамейку рядом с перроном и открывала Грина. Вдыхать запах поездов, слушать стук колес и переноситься на набережную Гель-Гью или в порт Зурбагана. Не важно, что на улице слякотная осень. Здесь, на пересечении множества дорог, всегда был совершенно особенный ветер, свежий и теплый, ветер странствий и надежд на приключение. А потом мне в руки попала «Бегущая..», и я была поражена необычайно точным, полным и красочным описанием того, что происходило со мной. Болезнь моя, оказывается, имеет название : "Тоска по Несбывшемуся". Есть выражение, которое принадлежит Толстому - «энергия заблуждения» : cильная вера, пусть даже она будет ошибочна, способна творить чудеса. Я - верила. Истово, отчаянно, верила в свою избранность. В то, что именно мне предстоит испытать нечто головокружительно-прекрасное, что обычная жизнь обывателя - не для меня. Какими скучными казались разговоры друзей, когда они обсуждали планы на будущее: карьера, семья, работа, деньги, изредка поездки заграницу. И это...все? Но ведь их это устраивает... Нет, я не могла смириться, я ждала, когда мое Несбывшееся позовет меня. "...Всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?". Я искала знаки - и находила их! А потом, в очередной раз, понимала, что снова попалась на крючок собственных ожиданий. "...Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня». Чего я ждала? Я не могла ответить на этот вопрос даже самой себе. «Несбывшееся, которому я протянул руки, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации». Но в самом деле, разве в состоянии воплотиться Нечто, не имеющее ни названия, ни очертаний? Но, как бы глупо это ни звучало, само Ожидание - весь этот туманный ворох чувств, эмоций, надежд; все то, что манит, сверкает - было настолько реально, что имело громадную власть надо мной. Пусть и в очередной раз оказывалось всего лишь фантастической игрой собственного воображения. Знаю, что всё это – « суета и томление духа». Знаю – и все же беру с полки Грина. 4 У моего чемодана есть странное свойство: как ни уменьшай количество вещей, которые хочешь в него сложить, он все равно окажется полным, набитым под завязку. И ужасно тяжелым. Я трижды пожалела, что не взяла такси, пока добралась на вокзал. А когда, наконец, втащила чемодан в вагон и плюхнулась на свое законное боковое нижнее, оказалось, что это синее чудовище еще и не желает влезать в ящик под полкой. Чемодан стоял на проходе, люди спотыкались об него и чертыхались , я сидела в полной растерянности и прикидывала, что убрать его с прохода можно будет, только закинув на третью полку. Сама я эту тяжесть, конечно, не подниму. Так я и осталась сидеть, придерживая чемодан руками, втянув голову в плечи и выслушивая пассажиров, поминутно спотыкавшихся о чемодан. В купе рядом шумное семейство. Галдящие дети прыгают с полки на полку, мать , нарезая колбасу и огурцы, раздает им оплеухи, отец с затравленным видом уткунулся в газету, теща вещает на весь вагон о целебных свойствах сакских грязей, попутно демонстрируя необычайную гибкость суставов, приобретенную на этих самых грязях прошлым летом. В вагоне жарко, все время кто-то проходит мимо, задевая одеждой. Сна ни в одном глазу. Я лежу и вглядываюсь в темноту. Мимо проносятся станции, поселки, реки. Привычное небо постепенно сменяется южным, усеянным крупными созвездиями. Вспыхивают и гаснут далекие огни. Колеса поют свою песню "Скоро-скоро. Море-море". А скрещивающиеся на фоне звездного неба провода танцуют под эту музыку ... Когда я проснулась, ничего уже не мешало паcсажирам спокойно курсировать в туалет и обратно: моего чемодана не было. Пометавшись для приличия, поспрашивав у проводника и соседей, я села у окна. Чтобы не смотреть на попутчиков, уставилась в пыльное стекло, как будто пытаюсь разглядеть что-то очень важное, видимое только мне. Наконец Феодосия, ее утренняя, еще пустынная, набережная, пролетающие прямо вдоль пляжей поезда. Еще час в дребезжащем автобусе - и из-за крон деревьев показался южный склон Карадага. Я ступила на землю предков и только тут поняла, как будто очнувшись: вот оно, мое море! Вдоль дороги - ряд белых домов, спрятавшихся в зелени. Солнце уже высоко, жара стоит такая, что небо будто подернуто белой пеленой, воздух дрожит, плавится асфальт на дороге. А вдалеке видна полоска пляжа и зеленовато-синее море. Нестерпимо хочется туда, окунуться с головой в волны — вон они, прозрачные, с белыми гребнями, — расплавленный изумруд. 5 ... еле поспеваю за широкими быстрыми шагами бабушки, с трудом сдерживаю шумное дыхание. Я ужасно запыхалась, но признаться в этом пожилой женщине, бодро вышагивающей впереди меня, стыдно. Темный двухэтажный дом и белый памятник у входа. «Терентий Иванович Вяземский, родился в 1857, умер в 1914 году». Пока все, что знаю о нем. Директора перехватили уже на пороге его кабинета. «Ничего сейчас решить не могу, срочно уезжаю в Киев, на совещание» ,- замахал на меня руками, запирая дверь на ключ. Но увидев бабушку, осекся на полуслове, заулыбался, кажется, даже побледнел. « В кабинете не сижу. Финансы, электричество, отчетность", - оправдывался, возращаясь в кабинет. Вопрос с моим устройством решился быстро, слету, — и в коридор я вышла уже полноправным сотрудником Биостанции. Поднимаемся на 2 этаж по скрипучей лестнице, я молча плетусь сзади, не задавая вопросов. Приоткрытые двери лабораторий. В конце коридора - кабинет с табличкой « Зам. по науке». Бабушка открывает его своим ключом. Ого, да с чего я взяла, что она на пенсии? Будто прочитав мои мысли, бабушка обернулась и сухо, начальственным голосом распорядилась, показав пальцем на 3й этаж: «Бухгалтерия этажом выше», - и захлопнула дверь своего кабинета у меня перед носом. Михал Семеныч, мой начальник, оказался милейшим человеком. Иначе как «деточка» он меня не называет. Передвигается этот пожилой маленький человечек быстро, рывками, и его раскатистый смех доносится то из кабинета, то со двора. . Утром он появляется в бухгалтерии, держа в руках очередной гостинец - кисть лилового винограда или огромный персик : «Кушай, деточка, тебе необходимы витамины» . Увлекшись, может рассказывать истории часами. А в суботу мне 6 Из окна моей комнаты виден маяк. Каждый вечер я смотрю, как смотритель маяка взбирается наверх, чтобы включить приборы. И вроде бы- сплошная автоматика и никакой романтики. Но по ночам, когда огни маяка прорезают темноту за окном, моя комната превращается в корабль, затерявшийся среди темных волн, а я – в капитана, ведущего судно в гавань. Я начинаю оживать. Я снова мечтаю, снова становлюсь собой. Или даже не так: я становлюсь новым человеком. Такой прилив сил мне в новинку. Лентяйка и любительница поваляться в постели до полудня, встаю теперь засветло. Ноги сами несут меня по узкой дороге, вьющейся вдоль моря. Одна часть меня наслаждается чудесными пейзажами и свежим бризом, другая – не перестает удивляться переменам, происходящим с моим телом. Тому, как легко и упруго толкают ноги меня вперед. Тому, как ровно и ритмично бьется сердце. Никакой одышки, никакой усталости. И вот еще что: очки, которые я носила, сколько помню себя, больше мне не нужны. И чувство каное то...что-то вроде вдруг появившейся четкости восприятия, когда понимаешь, что до этого то ли спал на ходу, то ли не все ощущал : эмоции, краски, звуки - все стало вдруг ярче. И даже знаю, с чем сравнить - так бывает, когда в ухо попала вода, но ты ее не чувствуешь, ничего вроде не беспокоит, и только когда эта вода случайно вытечет сама, звуки сразу становятся четче, и ты понимаешь, что НА САМОМ ДЕЛЕ ДО ЭТОГО СЛЫШАЛ НЕ ВСЕ. Пугает ли меня скорость, с которой меняется мое тело? Настораживают ли перемены в мыслях и ощущениях? Нет. Я наслаждаюсь ими. Я удивительно спокойна. Я уверена, что все идет именно так, как надо. Я пробегаю десятки километров в день, не чувствуя усталости. А потом ныряю с разбега в теплые волны. Городские пляжи обычно забиты так, что свободного места просто не найти. Но я отыскала чудесный малолюдный пляж в тихой бухте. На этом пляже обычно собираются охотники за ветром - виндсерферы. Загорелые мускулистые флибустьеры. Здесь у них своя атмосфера. Лагуну здесь бороздят десятки досок с разноцветными, как крылья бабочек, парусами. Я заплываю на полкилометра от берега , лежу на спине, качаюсь, пока все мысли из головы не вымоет, и чувствовую себя то ли русалкой, то ли медузой, то ли еще какой тварью морской- бездумной и счастливой. Или ныряю подальше от берега на закате солнца. Нырять надо в солнечную дорожку, тогда вокруг тебя встает мерцающий шатер из лучей, на дне колеблется сетка, сотканная из света, а над головой, как крыша – солнце. И можно вынырнуть прямо к нему! | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
