КОГДА Я БЫЛ МАЛЕНЬКИЙ… Взрослые люди любят вспоминать о своем детстве, оно ведь не повторяется и бывает один раз в жизни. Когда они вспоминают о нем, им кажется, что к ним вернулись детство, и вся их жизнь еще впереди. Поэтому не теряйте из памяти своего детства – оно еще пригодится в будущем. Начало Когда я уже не был маленьким, а немного подрос, моя мама рассказала мне, как меня везли из роддома домой, где я провел все мое детство. По этому случаю, мой папа заказал лучшего в городе извозчика и подкатил с ним в назначенный час к подъезду роддома, где мама уже его ожидала. Она торжественно передала ему меня, завернутого во множество одеяльцев, так как был сильный мороз. Папе даже не было позволено приоткрыть мое лицо и посмотреть на меня. – Еще успеешь насмотреться, простудишь, убедительно сказала мама. Но он все-таки незаметно от мамы немного приоткрыл одеяльце и посмотрел на свое сокровище, как он говорил. Мама рассказывала, что я притих, вероятно, в ожидании новых впечатлений. Папа попросил кучера ехать осторожно, не быстро, чтобы не трясти меня. Извозчик, посмотрел на сияющее лицо отца, спросил: – Первенец что ли? – Третий. – Ого!– воскликнул кучер и сильным взмахом хлестнул кнутом гнедого, от чего произошла сильная, первая в моей жизни, встряска. Но папа крепко держал меня своими сильными руками, поэтому со мной ничего плохого не случилось. Дома меня с нетерпением ждали бабушка и две сестренки, они родились на два и четыре года раньше меня. История с горбушкой Когда я был маленький, я очень любил горбушки. Родители мои знали об этом и по доброте своей всегда уступали мне хрустящие вкуснятинки. Другое дело в детском саду, куда меня водили каждое утро. Как на зло, не одному мне нравились горбушки от городских булок. Желающих на горбушки было – хоть отбавляй: и Витька Серов, и Вера Чуб, и, особенно, Райка. Эта самая Райка – вредная девчонка с веснушками на носу, одна смехотня. Ее косички рыжего цвета, похожие на мышиные хвостики, торчали в разные стороны. Косички, как магниты, притягивали Витьку – его излюбленное дело – дергать за эти косички. Райка – известная ябеда, сразу же начинала реветь и жаловаться воспитательнице: «Анастасия Григорьевна, а он опять дергает за мои косы!». Нянечка Любовь Ивановна за завтраком, как всегда, раздавала ребятам ломтики хлеба. На сей раз, горбушка досталась доброй Вере. Она тихонечко положила свою горбушку около моей тарелки, хотя и сама она любила горбушки, но Райка, сидящая рядом, схватила предназначенную мне горбушку, быстро поднесла ее ко рту и откусила самую вкусную хрустящую корочку. В тот же момент произошло ужасное: раздался нечеловеческий хрип – видно в спешке корочка попала Райке в дыхательное горло, и она стала задыхаться; лицо ее сначала покрылось красными пятнами, затем стало синеть. Любовь Ивановна очень испугалась, начала бить кулаком Райку по спине – наверно думала, что корочка от ударов вылетит из горла. Потом Любовь Ивановна бросилась к двери из столовой, привела врача Лидию Петровну. Они взяли Райку, как маленького ребенка, на руки и унесли из столовой. Мне стало жалко Райку. А, если она умрет? Моя, надкусанная Райкой горбушка, осталась лежать на столе рядом с моей тарелкой с рисовой кашей. Но никто эту горбушку уже не брал. Я то же. Не беспокойтесь, Райка осталась живой, только до конца дня она вела себя тихо, ни над кем не смеялась. С тех пор я почему-то разлюбил горбушки и полюбил мягкие ломтики из середины булки. Я – воришка Когда я был маленький, я очень любил рисовать. Сидел у окна и рисовал дом, что напротив, вместе с воротами, калиткой, за которой виднелся таинственный двор, где я никогда не был. Срисовывал с портрета Пушкина, себя в зеркале. Рисовал простыми карандашами, к ним я был неравнодушен, относился к ним с трепетом, считая, что рисовать умеют они, а не я. Моя страстная любовь к карандашам, как и другая любая страсть, привела к событиям, вспоминать которые мне до сих пор неприятно. А случилось вот что. По субботним дням мимо нашего дома проходил с тележкой меняла. Так мы называли человека, старьевщика, принимающего разные ненужные людям старые вещи, даже просто тряпки, кости и прочие отходы. Никто не знал, что старьевщик делал с собранным барахлом. Взамен меняла давал полезную людям мелочь, для чего в его тележке находилось целое богатство, особенно для мальчишек и девчонок ценные вещи: заколки, английские булавки, прищепки для белья, перья для чернильных ручек, ластики, ученические тетрадки, карандаши, и, даже, мыло. Вот карандаши и были для меня самой большой ценностью. Я каждую субботу выпрашивал дома не нужные старые вещи, чтобы обменять их на необходимые мне товары. – Нет у меня больше ненужных вещей! – однажды в очередную субботу ответила мне мама на мою просьбу дать что-нибудь для обмена у менялы. Несмотря на мамин отказ, я с дворовыми друзьями побежал на зов менялы: – Меняю старое на новое! Меняю ненужное на нужное! Вокруг менялы уже собралась шумливая гурьба мальчишек и девчонок, подошли также две пожилые женщины. Они принесли на обмен какие-то старые одежды и просили взамен хозяйственного мыла. Мне удалось протиснуться сквозь толпу к самой тележке, чтобы поближе посмотреть на предлагаемые товары. Увидел то, что мне было очень нужно – карандаши. Их было так много! И они были уложены в красивые коробки. Я с дрожью в руке взял один карандаш, спросил: «Дядя, что нужно за него?» Меняла не успел мне ответить, как кто-то его отвлек, кажется одна из женщин, требовавшая у менялы не два, а три куска мыла. Они громко спорили, а я все держал и держал карандаш, обнимая его в горячей и влажной от пота ладони. На меня никто уже не обращал внимания, да к тому же я был оттеснен толпой от тележки. Я оказался один на один с карандашом. Я машинально, как лунатик, отошел в сторону и направился домой. Дома меня встретила мама. Она посмотрела на меня и с беспокойством в голосе спросила: «Что случилось? На тебе лица нет!» Я рассказал ей все по порядку, как было дело. Выслушав меня, мама решительным тоном в голосе заявила: «Иди обратно и верни карандаш, воришка!» Вот здесь началось мое тяжелое испытание. Как я пойду, что скажу меняле? Медленно пошел к месту моего преступления. Но меняла уже ушел. Ушел в следующий квартал, призывая людей: «Меняю старое на новое!» Я поплелся за ним. Подошел, крепко держа украденный карандаш в руке. Меняла опять был окружен толпой. Я стоял около толпы, не решаясь выполнить мамин наказ. Меняла пошел в следующий квартал, я за ним. Наконец, я решился, догнал менялу, протянул ему карандаш. «Дядя, вот возьмите, я нечаянно взял у Вас». – За нечаянно бьют отчаянно, – сказал меняла, взял карандаш, и небрежно положил, почти бросил, его в коробку с другими карандашами. Освободившись от ненавистного мучителя, я помчался, что есть мочи, домой. – Мама, мама! Я вернул! – Молодец, мой руки, садись обедать. Крестики и нолики Когда я стал уже не совсем маленький, моим любимым развлечением была игра в крестики и нолики. Я радовался моей победе, а поражение, хотя и вызывало досаду, разжигало желание еще и еще играть до тех пор, пока не выигрывал. Играл я часто в эту игру с моим дворовым другом Костиком. Наши силы были равны, мы поочередно то выигрывали, то проигрывали и играли до изнеможения, крестики и нолики мелькали у нас в глазах. Я смотрел на дерево, а вместо листьев, мне казалось, качались крестики и нолики. Тогда мы бросали играть и занимались чем нибуть другим. И еще иногда я играл с Райкой, она жила в соседнем доме. Но играть с ней было неинтересно – она совсем не умела играть, ни разу у меня не выиграла. Я изучил, мне казалось, все тонкости игры, и когда мой противник делал ошибочный ход, я уже знал наперед, что выиграю. Если я ставлю первым ходом, например, нолик в центре, а Костик ставит свой крестик сбоку, то я ставлю нолик в любом углу и выигрываю! Если же Костик ответным ходом ставит крестик в любом углу, то ответным ходом я ставлю нолик в противоположном углу, и если Костик ставит крестик сбоку, то я ставлю нолик в углу и опять выигрываю. Однажды я убедился, что не все так просто в мире, и как можно узнать себя с помощью игры. Жила на первом этаже нашего дома домработница тетя Нюра. Она была неграмотной, доброй, тихой женщиной. Как-то раз она попросила мою маму прочитать письмо от своего сына, который жил где-то в другом городе. Слушая, как мама читала ее письмо, тетя Нюра вытирала слезы кончиком платка, который доставала из кармана цветастого фартука. Чтобы ей не было так грустно, я, после прочтения письма, предложил тете Нюре сыграть со мной в крестики и нолики. Она согласилась, я побежал домой, принес свою тетрадь, два карандаша, и привычным движением нарисовал нужные линии. Затем я объяснил ей правила игры и предложил ей выбрать для себя крестики или нолики. Она выбрала крестики, мне остались нолики. – Тетя Нюра, как только ваши крестики займут подряд три окошечка, значит, Вы выиграли. Если мои нолики займут подряд три окошечка, то, значит, Вы проиграли, а выиграл я. Понятно? – Да, миленький, понятно. – Тетя Нюра, начинайте,– и снисходительно предложил ей сделать первый ход. Странно, что первую партию выиграла тетя Нюра. «Случайность», – подумал я. – «Давайте еще», – сказал я, – и нарисовал свой нолик в углу. Тетя Нюра немного подумала и нарисовала свой крестик напротив, тоже в углу. Игра закончилась в ничью. Третью партию выиграла тетя Нюра. Четвертую, пятую партии, я опять проиграл. Отчаяние охватило меня. Кажется, от горечи глаза мои наполнились слезами, все вокруг как бы поплыло, тетя Нюра тоже. Дальше я не мог выиграть ни одной партии. Правда, случались иногда и ничьи. Тетя Нюра после каждой выигранной ею партии виновато смотрела на меня своими добрыми глазами. – Ну, давай еще, – тихо выговорила тетя Нюра, – начинай, миленький. И тут я заметил, что тетя Нюра сделала специально неверный ход, сделала зевок. Я, конечно, воспользовался этим и выиграл партию. В следующей партии она опять поддалась. Но что-то во мне надорвалось. Я почувствовал себя ужасно обиженным, беззащитным и беспомощным, но как мог – не показывал вида, хотя слезы душили меня. Уже не поражение меня мучило, а поддавки тети Нюры. Я ненавидел крестики и нолики, я ненавидел себя. Я до сих пор не могу понять – что со мной тогда происходило. Я – уже не маленький, а взрослый У каждого человека есть момент, когда он себя почувствует уже взрослым, а не маленьким. Такой момент однажды наступил и у меня. Когда меня водили в младшую и среднюю группу детского сада, мне категорически запрещалось одному переходить дорогу. Во время таких переходов, взрослые, сопровождающие меня, крепко держали мою ладошку, чтобы я вдруг не вырвался и не помчался в опасный путь в одиночку. И правильно делали, так как, время от времени, я пытался вырваться на свободу, но, увы, такой трюк мне никогда не удавался. Наконец, меня перевели в старшую группу и сказали, что на будущий год я пойду в школу, в первый класс. «Настало время», – решил я, и стал упрашивать родителей одному ходить в детский сад и переходить две дороги, которые были на пути к детскому саду. – Сынок, ходить одному так опасно, мало-ли что, а вдруг машина или что нибудь еще? Папа был на моей стороне: «Сколько же можно водить его за ручку, пусть привыкает!». Я продолжал уговаривать маму, даже немного заплакал, и, наконец, она согласилась. Мне был устроен строгий экзамен по правилам дорожного движения. Папа объяснял: «Сначала посмотри налево, если машин не видишь, потом посмотри направо, и затем быстрым шагом переходи дорогу. Если увидишь машину, даже далеко, терпеливо жди, уступи ей дорогу, пока она не пройдет, потом опять посмотри налево, направо. Ясно?» – Ясно, ясно, давно ясно, – ответил я. И вот я первый раз в жизни пошел в детский сад один. Оглянулся – мама с тревогой наблюдала за мной из окна. Прошел первый квартал, первую дорогу перешел так, как объяснял папа. Машин не увидел. И тут я почувствовал себя уже не маленьким, а взрослым. «Райку наверно еще водят в детский сад, она еще маленькая», – подумал я, уверенно шагая по знакомому тротуару вдоль знакомых домов. Но, кто же идет впереди? Какая-то девочка, похожая на Райку. Такие же косички-хвостики. Действительно, к моему удивлению впереди шла Райка! Она тоже, как и я, шла одна в детский сад. Я стал догонять ее. Когда между нами было еще довольно большое расстояние, Райка обернулась, увидела меня и показала язык. Я, конечно, разозлился и показал ей в ответ кулак, хотя бить ее не собирался; с девчонками я никогда не связывался, да и с мальчишками, откровенно говоря, избегал драться. Тем временем, Райке мало было языка, она стала пятиться задом наперед и дразниться: «Вовка – морковка, Вовка – морковка», – и разными другими глупостями. Но, вдруг произошло невероятное. Она неожиданно пропала. Была только что на виду. Я подбежал к тому месту, где была Райка, и увидел, что она упала в большую канаву, вырытую недавно, наверно, дорожными строителями. Райка сидела в яме живая и ревела от испуга. Хорошо, что мимо проходил незнакомый дяденька, я позвал его спасать Райку. Дяденька тоже услышал Райкин рев, быстро подошел, нагнулся над ямой, подал Райке руку и вытащил. Я тоже помогал ему спасать Райку. «Девочка, не ушиблась? – спросил дяденька. – Будь осторожнее». Райка сразу перестала плакать, начала стряхивать с себя пыль и грязь. Ее было не узнать: размазанная по мокрому от слез лицу грязь, делало ее такой смешной, какой я никогда ее не видел. Мне было смешно, но я почему-то не смеялся. Мы с Райкой пошли рядом. Вторую дорогу переходили вместе. Я посмотрел налево, машины нет, посмотрел направо, тоже нет. Взял за руку Райку, она послушно дала мне свою ладонь, и, как взрослый, я перевел ее через дорогу. Нянечка тетя Дуся, когда увидела Райку, сначала испугалась, потом, пряча улыбку, увела Райку в душевую отмывать. Ужасный случай в первом классе Когда я учился в 1А классе, во время урока произошел удивительный случай. Он помнится мне до сих пор. О нем я даже рассказал своим детям. Но они, прослушав мой рассказ, почему-то громко смеялись, хотя не для всех он был смешным. К примеру, он был неприятен тому, с кем он произошел. А произошел он с Райкой. Ее парта находилась перед моей партой, так что ее мышиные косички-хвостики все время маячили перед моим лицом, отвлекая меня, и мешая сосредоточиться на объяснениях нашей новенькой молодой учительницы Ольги Ивановны. Шел у нас урок рисования. Ольга Ивановна раздала каждому по листу чистой бумаги, и дала всему классу задание: каждый должен нарисовать, как он провел зимние каникулы. Была поставлена не простая задача. В классе стояла мертвая тишина, каждый думал, вспоминал о самом главном. Мой сосед по парте Костик шепнул: «Чего ты будешь рисовать? Я вот нарисую новый год, елку. А вместо Деда Мороза нарисую дядю Мишу, нашего соседа. Я сразу узнал его по голосу дяди Миши. Оказывается Дедов Морозов и не бывает совсем. Всю жизнь меня обманывали, говорили, что есть настоящий Дед Мороз, ведь он был не настоящий, а понарошку. Поэтому я нарисую дядю Мишу без бороды и усов. – Костя, не разговаривать!– прервала нашу беседу Ольга Ивановна. В классе опять стало тихо-тихо. Костик наклонил голову ко мне, и опять шепотом: «А Райку нарядили в снегурочку. Каждый дурак узнал бы в ней Райку, ее выдали косички торчком». – Костя, успокойся, престань же, наконец, разговаривать, не мешай своему соседу и всему классу, хочешь постоять у доски?», – строго предупредила Ольга Ивановна. Костя замолчал, и опять в классе наступила тишина. Вдруг я услышал какой-то тихий, странный, непонятный звук. Через минуту таинственный звук повторился. Я толкнул Костика под партой ногой: – Ты зачем крякнул? – Я не крякал, сам ты крякал. Мы бросили рисовать и прислушались. Где-то впереди звук повторился. Не одни мы с Костиком услышали звуки. Все начали переглядываться. «Балуется Витька, известный озорник и двоечник», – подумал я. Когда в очередной раз мы услышали, как в тишине повторился звук, на этот раз более громкий, я понял – кто-то икал. А икала Райка. Звуки, исходящие из нее, с каждым разом становились все громче и выразительнее. Когда они на какое-то время прекращались, весь класс с нетерпением ждал очередного икания. Конечно, рисование про зимние каникулы было прекращено. Класс был погружен в глубокую тишину, которая нарушалась периодически громкими звонкими икотами Райки. Я видел, как при каждой икоте голова ее и плечи вздрагивали и дергались. Видно, ей не удавалось подавить, непроизвольно вылетающие из нее звуки. Она сдерживалась, что только усиливало спазмы. Ольга Ивановна нервно ходила по классу, понимая, что урок сорван. Тут Вера Чуб подняла руку, будто хотела отвечать урок. – Ольга Ивановна, можно сказать Рае, что надо сделать, чтобы перестать икать? Меня этому научила моя бабушка. – Ну, скажи. – Надо прикусить кончик языка и минутку не дышать. И все пройдет. Все в классе начали тренироваться по совету Вериной бабушки, а некоторые даже стали задыхаться, оттого, что долго при этом не дышали. Райка сразу начала лечиться бабушкиным методом, и, действительно, вскоре ее икота прошла, и все ребята стали продолжать выполнять задание Ольги Ивановны – кто как провел зимние каникулы. В конце урока Ольга Ивановна успокоилась после Райкиных икот, собрала наши рисунки, просмотрела их и показала нам самые интересные. – Костя, а почему твой Дед Мороз так странно одет – в полосатую пижаму? Таких Дедов Морозов не бывает. В классе поднялся хохот, выздоровевшая Райка смеялась тоже вместе со всеми. – Зато, правда, – ответил Костя. Дядя Миша всегда ходит в пижаме. |