АНОНИМКА,

 

или месть чиновника

 

Чихать никому и нигде не возбраняется.

 

А.П.Чехов «Смерть чиновника»

 

Так случилось, что Червяков оплевал лысину своего начальника.

 

Подобным образом он выражал свой протест крайне редко и никогда по отношению к вышестоящим, а тут плюнул, что называется, с размаха, именно тогда, когда начальник мило беседовал с Лобзиковой, секретаршей отдела «Быта, определяющего сознание», явно пытаясь выяснить, на каких условиях согласиться снять с себя платье.

 

В этот момент у Червякова сорвался плевок, вызванный чихом, а не презрением. Начальник, повидимому увлечённый сложностью стоящей перед ним задачи, на плевок не отреагировал, а извлёк из кармана по-холостяцки несвежий носовой платок и, не отрываясь от милой сердцу беседы, обтёр им лысину, даже не взглянув в сторону Червякоа.

 

«Брезгует, а может и презирает, – огорчился Червяков. – Четверть века беспорочной службы, а для начальства ты всё равно, что прыщ или бородавка какой-нибудь, да и то, обнаружив, наверно, побежал бы к врачам, а тут... Казалось бы, после такого, с моей стороны, проступка я заслуживаю хотя бы тени интереса с его стороны, а он никого и ничего, кроме Лобзиковой, не замечает. Впрочем, удивляться не приходится: нынешнему руководству только и милы, что подхалимы, взяточники и... лобзиковы.

 

Терзаемый подозрениями, Червяков кое-как отбыл остаток рабочего дня, маясь по кабинетам и подглядывая через плечи углублённых в служебные кроссворды сотрудников. Их безразличие по отношению к тому, что с ним произошло, показало Червякову, сколь одинок борец, противостоящий грубой силе власти, и что рассчитывать ему приходится только на себя. В тот вечер Червяков ужинал без аппетита, в телевизор глядел без интереса, а ночь провёл в кошмарных сновидениях, где начальник, явно путая его с Лобзиковой, обещал повышение по службе, при условии, что тот поступится своей мужской добродетелью.

 

С утра пораньше Червяков дал знать начальству, что желает с ним встретиться по вопросу, отлагательства не терпящему. При этом вид у Червякова был такой, будто речь шла о жизни и смерти, хотя неясно было, чьей именно. Но разбалованный заботами о себе со стороны подчинённых, начальник решил, что об его.

 

– Ваше превосходительство, – Червяков предпочитал о печальных предметах говорить торжественно, – вчера произошёл пренеприятнейший казус, о котором весьма сожалею и умоляю о прощении.

 

– Вы, собственно, о чём, милейший? – уставился на Червякова начальник.

 

– Неужто запамятовали, ваше превосходительство? Я имел случайность вас обчихать именно тогда, когда вы были замечены в беседе с Лобзиковой.

 

– Вот вы, значит, о чём, – начальник беспокойно огляделся по сторонам, хотя, кроме них двоих, в кабинете никого не было.– Между прочим, коллега, не кажется ли вам, что она...

 

– Никаких на сей счёт сомнений, ваше превосходительство, откликается на шелест кредиток и воспринимает исключительно команду: «Ложись»! К тому же глупа, как барабан. Попробуйте до неё дотронуться, без предварительного, так сказать, оповещения, шума не оберешься. Однажды, ваше превосходительство, я нарочно, смеха ради, так она, представьте... Впрочем, я отвлёкся. Что же касается чиха, то произошло сие отнюдь не по злому умыслу, а что-то попало в нос, возможно, пыль, в связи с чем обращаю внимание вашего превосходительства на нерадивость технического персонала.

 

– Идите, – отмахнулся начальник, – я разберусь. А о Лобзиковой...– он приложил палец к губам, – вы меня понимаете?

 

– Как не понять, ваш превосходительство, – на том стоим!

 

«Разгневался, – трепетал Червяков, опускаясь из высших сфер в повседневность производственного бытия. – Того и гляди, начнёт мстить. С него станется. Премию зарубит. Повышение заволокитит. А то и вовсе под сокращение подведёт. Надо же было так глупо влипнуть... – И Червяков уставился в потолок, в углу которого неторопливый паук, методично и сноровисто, затягивал в сети муху. – Как меня, – кольнуло предвидение.– Да и я хорош, позволяю себе, пускай и мысленно, сравнивать начальство с насекомым».

 

В один из последующих дней Червяков подстерёг начальство у персонального авто и, оттеснив замешкавшегося шофера, предупредительно распахнул дверцу.

 

– Счастливого пути, ваше превосходительство, затараторил Червяков. – Не держите на чих зла в виду отсутствия заранее обдуманного намерения. В нашем учреждении, извините за откровенность, не идеи витают в воздухе, а микробы. Касаемо же Лобзиковой, так своё обещание вашему превосходительству...

 

– Пошёл вон! – побагровел начальник. И прихватив Червякова за лацканы пальто, притянул к себе, насколько позволяли габариты и отвращение. – Уволю гада!

 

«Ишь, чего надумал! – Червяков взращивал в себе протест, как учёный бактерии пробирке. – Слова поперёк не моги. А ежели накипело! Ежели невмоготу оставаться свидетелем развращения чистейшей женской души»!

 

Вернувшись домой и цыкнув на обеспокоенную жену, Червяков заперся в туалете с чистым листом и давно бывшей не у дел авторучкой, и, пользуясь в качестве письменного стола крышкой от унитаза, сопя и потея, принялся очинять анонимку...

 

Борис Иоселевич