«Тоска царит и в книжных замках,

 

Где тени роз пьют огнь зимы»

 

«Космополис архаики», 2.1. Потир

 

О времена! Российские астенические квазиинтеллектуальные издательские круги (о прочих умолчим – либо хорошо, либо ничего) продолжают сошествие по крУгам дантовского Ада. Это символичное окарикатуренное эпохой действие весьма печально для наблюдения и созерцания. Вергилием поневоле, точнее, отраженным, теневым Вергилием определен был никому не известный Яков Есепкин, автор гениального «Космополиса архаики». Книга века не издана, литературное полотно стало культовым после его частичного опубликования в Интернете. Думал ли великий современник о том, что ему выпадет подобный жребий? Возможно, более того – вероятно. Юным Есепкиным восхищались Арс. Тарковский, Иосиф Бродский, Юрий Кузнецов. Ведают об этом биографическом перманенте нынешние молчальники? Избранные не знать не могут. Но отторгнутый Советами гениальный художник был известен элите и тогда, когда она прекрасным образом с режимом сосуществовала. Сейчас признаться в коллаборационизме (исполать благоденствующему Филарету, воистину святая Церковь тружданиями и мнимым крестоношением его и ему уподобленных мертва ныне, присно и во веки веков) и априорно признать Есепкина, тем самым засвидетельствовать свое отступничество, могут лишь атланты. Их нет. Как и не было. Вершинное произведение русской литературы никак в целокупности не дойдет до читателя (интернетовский миллион в счет не берем), интеллектуальная Россия с грациозностью накачанного отеческим газом слона в посудной старосветской лавке рухнула на отлакированный нефтью пол. И лежит здесь с лица необщим выраженьем. Потешно? Да, очевидно. Хуже, что поистине трагично. Есепкин уйдет, нищие духом возалкают. Ныне ж вечно современные маргиналы от художественности без всякого стыда тиражируют макулатуру с двумя ошибками в букве и прячут уже от Клио бегающие бумажные глаза.

 

Написано по прочтении статьи «Герника Есепкина». Сильные мира сего притягивают к себе чужую славу и в характерных обстоятельствах ею пользуются, безвестность гения их поведение не определяет, они равнодушны к слабости, нищете царей в рубищах. Власть любит а р х э т и п а ж н о с т ь и блеск, не любит мёртвых, приходит, когда не нужна, чернь любит мёртвую власть. Если Бессмертие есть Смерть, «Космополис архаики» можно считать выдающимся литературным произведением, ставшим бессмертным едва ль не мгновенно. Кальдерон уповал на сны, З. Фрейд сновидения толковал, сновидческий мир создал Толкиен. И всё же – сон, летаргия сродни побегу. Есепкин бегству (не бегу) предпочёл условную статичность, он избрал единственное место, откуда только и пристало наблюдать. Фавор, Елеон, Голгофа, подводная Атлантида – не важно, хоть Шамбала иль пенаты Буэндиа. Созерцать, значит находиться в пространстве, с лёгкостью меняемом в вечности, прострация созерцателя порою даёт человечеству такие золотые плоды, вкус которых остаётся на устах последнего смертного. Бессмертный «Космополис архаики», воспевающий вечное, построен в сообразности с высшей геометрией искусства, поверять алгеброй стоит каждое слово, чтобы увериться в идеальной гармонии. Русская литература с небрежностью развивала мистическую традицию, перечесть достойные внимания труды несложно, вооружившись бухгалтерскими счётами, в буквальном смысле по пальцам. Интернет-сенсация вобрала в себя мировую и российскую традиционность, результат поверг в прострацию интернациональный русскоязычный социум, кстати, уже известны фрагментарные переводы текстов на восточноевропейские языки. Книга столь минималистична, что какой-нибудь тускло отражённый в арт-зеркале Фаддей Булгарин, казалось бы, вправе вопросить: отчего копия ломаются? Это одна из сновидческих иллюзий, т.к. готическая одиссея размером превосходит «Божественную комедию», взятую элитой за эталон. В есепкинском космополисе никому не тесно, здесь читатель встретится с великими покойниками, отправленными в вечность и явившимися на его пиры в карнавально-праздничном перманенте эпох. Воистину здесь алтарь всех времён и народов.

 

Меж тем гости бесконечных пиров и балов, благодатных пиршеств лишь частично заполняют полисные ниши, литературные парафии целиком и полностью принадлежат адским гостям, именно губители, воинство тьмы, предатели немыслимых мастей являются подлинными хозяевами, владетелями адских ли, райских Баллантрэ. Среди званых к роскошеству трапез неисчислимое количество собственно книжных персоналий, вызывал их тени Есепкин также сообразуясь с вселенской геометрикой. Крысолов прелестного мистического романтика Гриневского, Землемер из австрийского «Замка», детища Мэтьюрина и Майринка, Ал. Толстого («Упырь») и Булгакова, Р. Баха и Джойса мешаются в толпах веселящихся героев и замученных жертвователей, снобов аристократических и советских парий с античными и библейскими персонажами. Бал грядёт для всех, пиры «несотленны», поэтому время теперь не властно над подвигнутыми к бессмертным хождениям, хотя и «в крови всякий новый блаженный», даже ангелки у Есепкина сплошь в кровавом резье, с кровавыми мелками в тёмных перстах. «Безсмертие» в заголовке – в дореформенной транскрипции, лучше, пусть с вековым опозданием, убрать приставку «бес», ведь речь о высоком. Высота «Космополиса архаики» космическая и безвоздушная, готическую соборность выделяет, экспонирует, замковый комплекс целиком куда как сумрачен, овеян мороком жестоких эпохальных катаклизмов, а где ещё твориться пиршествам, на коих вретища и кости праведных жертв – паркет для плясок Иуд и «рогоносцев адской верхотуры» Морочность всемирного предательства отравляет компании и кастовые братства постепенно, однако гости веселы, они поют и слагают шуточные мадригалы, в т. ч. церковные настоятели, диаконы с викариями, осенние патриархи, кое-кто тщится цитировать «Римские триптихи» и т. д. Это ль не лучший сон? Пусть в снах убивают, за ними вечное, такие пиршества «одесны» по Есепкину, тяжёлый мрак художественного собора антуражен, в нём должно сокрывать вечного участника веселья теней гипсового (маска на каждом) леворукого Иуду К. (Юду, Иегуду), с безумной любовью подносящего мученикам и мучителям чёрствые в кровавой ряби просвирки.