С мамой я познакомился второго марта 53-го года - когда родился. Сталина сразу хватил инсульт - он протянул ещё только три дня. Мамин отец - мой дед в это время находился в подвалах КГБ в Киеве на Короленко, где ему был выставлен неутешительный диагноз - агент американской, английской и израильской разведок. Одной разведки ему, видимо, было мало. Немного позже холодной апрельской ночью измождённый и едва одетый, но живой, он пешком вернётся домой - на Толстого. Но пока что мы с мамой находимся недалеко от госкомитета - в 17-й больнице, где профессор Лурье, принявший роды, выявил у меня два килограмма семьсот граммов жизни. Эту жизнь назовут Мишей. С тех пор мы с ней почти не расстаёмся...

 

Мама родила меня то ли мастером, то ли кандидатом в мастера спорта по женской спортивной гимнастике: будучи на первом - втором месяце беременности друг другом мы что-то там выиграли на чемпионате Киева. Может - прыжки через вертящийся стол, а может - кольца в каче - такая тогда была женская спортивная гимнастика. Мне очень приятно ощущать себя чемпионом Киева по женской спортивной гимнастике 1952 года...

 

Потом я осознавал маму посредством вселенского страха, паники, смертельной тоски от одной мысли, что я могу потерять её. Этот страх заслонял собой всё то невообразимое наслаждение минут и часов пребывания с ней. Тоска вернулась, когда я понял, что мама умирает... На несколько минут вернулась. Не сама тоска, а её необъяснимая краткость мучает меня до сих пор...

 

Мама хотела видеть меня врачом. Устоять перед сиянием её надежд не мог ни один человек, входивший в близкое с ней соприкосновение. Но я хотел писать стихи. А вот читать их не любил, поэтому долгое время не понимал технологию их производства. Мама мне помогла. Некоторое время она работала редактором в детской редакции на украинском телевидении и готовила аналог "Спокойной ночи, малыши" на украинском языке. Мне удались несколько сказочек, и мама анонимно протолкнула их в эфир. Несколько раз я получил гонорар в районе двадцати рублей, когда мне было лет 17, что дало мне право возгордиться и назваться груздем. Однажды был день рождения отца, а подарок я не подготовил. Мама попросила меня срочно что-то сочинить. У меня оставались 10 рублей от гонорара за сказку. Именно столько стоили модные гедеэрские плавки. Помню я бежал по Саксаганского, судорожно прилепляя слово к слову. Получилось:

Плыви против течения,

Борьбой будь одержимый.

Наполни эти плавки

Достойным содержимым.

Мама засмеялась, что-то открылось в моей поэтической шкатулочке Пандоры. Я расставил силки и сети, засел в долгие засады. Редко, но что-то попадалось.

Лишь мамина смерть дала мне мой голос...

 

Прошу прощения у мамы.

К ней, озираясь, кралась смерть,

Шепча мне белыми губами:

"Не верь, не я это, не верь...

Не верь - она ещё девчонка..."

И усадила в самолёт.

Забрала всё. Осталась плёнка,

Где мама песенку поёт.

Остались ночи, как торосы,

Где боль слагает свой сонет,

Где ноют к холодам вопросы,

Где - "жизнь прошла, а счастья нет",

Где мы немытыми умами

Не можем выскрести ответ...

Прошу прощения у мамы.

Свеча.

Стена.

Её портрет.