МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНЫ

 

Когда-то я нравился женщинам и ничего необычного в этом нет. Удивительно другое: я ужасный их ненавистник.

 

В детстве, в юности, да и в зрелом возрасте, до определённого момента я относился к ним вполне благосклонно. На предмет пошутить и пустить пыль в глаза, я слыл большим докой, доказательство чему несколько любовных приключений, закончившихся ничем, но оставивших глубокий сентиментальный след в моей душе.

 

Первое из запомнившихся было с однокурсницей, рыженькой, бойкой, несколько преувеличено жеманной девицей, вполне способной удовлетворить даже мужчину с запросами, а не сексуального сопляка, каким я был тогда. Долгое время всё шло у нас по накатанному, обоюдно согласованному сценарию. Она приходила, раздевалась, мы укладывались в постель, после чего удалялась, унося выполненные за неё работы по математике, философии, иностранному языку и прочим дисциплинам, свидетельствующими о разносторонности университетского образования, а мне оставляла очередное задание, с которым должен был управиться до следующего её появления.

 

К такому распределению обязанностей можно относиться по-разному, но, в любом случае, в этом не было ничего из ряда вон. В конце концов, все любовные связи держаться на взаимном интересе партнёров друг к другу, а в чём этот интерес проявляется, зависит от обстоятельств места и времени. Когда же у неё появилась достойная мне замена, мы не стали заниматься выяснением отношений, как это частенько случается у стихийных любовников, ограничившись символическими жестами: она «забыла» оставить очередное «домашнее задание», а я не стал ей напоминать.

 

Вторая история очень похожа на первую в том смысле, что новой жертвой моей учёности стала студентка, тогда как я, по отношению к ней, занимал куда более привилегированное положение, поскольку к тому времени уже был преподавателем вуза, в котором прежде учился. Она приходила, раздевалась, укладывалась в постель, а, уходя, уносила зачётку с оценкой, отвечающая, по моему мнению, приобретенным ею знаниям. Уверен, что наши на сей счёт представления не совпадали, но она вынуждена была принимать мои условия и делала это с такой милой непосредственностью, что, случалось, поругивал сам себя за несправедливо-жёсткое к ней отношение. Но ведь кто-то из нас двоих должен был сохранить незапятнанным свой моральный облик, и этим «кем-то» обязан быть преподаватель.

 

Героиней моей третьей любовной истории, больше напоминавшей ординарный производственный конфликт, чем страстный монолог забывших себя душ, оказалась декан нашего факультета, нестарая ещё вдова /у нас её почему-то величали «вдовствующей императрицей»/, усмотревшей в моих методах преподавания серьёзные недостатки, а попытки отвлечь её внимание на коллег ни к чему не привели. Выговоры сыпались один за другим, а когда их общая масса стала критической, пришло понимание, что спасти себя способен только я сам.

 

Под каким-то не очень убедительным предлогом напросился к ней в гости и, воспользовавшись удобным моментом, круто обошёлся с её чувством женского достоинства. А это означало, что, несмотря на её отчаянное сопротивление, более подходящее целомудрию, а не вдовству, задрал ей подол халата, под которым, кстати, обнаружилось ничем не прикрытое желание, согнул в поперечнике, нанеся ей несколько ударов копьём в самое, слабо защищённое от непредвиденных случайностей место.

 

Всё закончилось слезами, обещанием «насильнику» сдать его, кому и куда положено, и требованием не попадаться ей больше на глаза, в обоих случаях явно невыполнимым. Закончилось для нее, но для меня всё только начиналось, хотя попытки спровоцировать моё увольнение больше не предпринимались. Поползли слухи, отнюдь не безобидные, неприкрыто намекающие на мою импотенцию. Мужчины уточняли у меня информацию, женщины хихикали за моей спиной. А одна из студенток, всего неделю назад «сдавшая» мне зачёт на «посредственно», потребовала повысить оценку, коль скоро не сумел доказать свою мужскую состоятельность.

 

– С чего бы это? – удивился я.

 

– За моральный ущерб. Нельзя нанести женщине большего оскорбления, чем заставить отдаваться импотенту за столь ничтожную плату.

 

С тех пор не переношу женщин на дух, и для меня нет большего удовольствия, чем ставить их в тупик в ситуациях, когда им кажется, что свою часть пути к цели прошли достойно.

 

Борис Иоселевич