Иногда забегал Васька, мишин брат, ему было лет тринадцать тогда, и спрашивал:

- Тёть Маш, от брата письмо не приходило?

Она доставала из стола письмо, усаживалась на маленький диванчик и читала мальчишке вслух. О большом торговом корабле, о дальних портовых городах, о странных чужеземных обычаях… Миша умел писать много и весело, так что из писем можно было собрать книжку, и ею зачитывались бы все мальчишки маленького сухопутного городка, приютившегося среди полей Кубани. Пропускала Маша только личное. О том, как Михаил скучает по ней, о любви, о разлуке, о прошлых свиданиях и будущей свадьбе.

Васька был странным подростком.

Он много читал, редко бегал с пацанами купаться на речку и еще реже играл с ними в футбол. А ещё он ходил в церковь, что совсем уж выбивалось за рамки обычного. Однако, ни маменьким сынком, ни книжным мальчиком Васька не был. Бывало, дрался. Приходил в синяках. И был фантастически упрямым парнем.

 

Миша приехал в августе. С огромным букетом цветов, с подарками, в отутюженной форме. Ему было тридцать, и он был старше Марии на четыре года. Всю ночь они гуляли по городу, целовались и строили планы на будущее. Свадьбу сыграли тихую, скромную – Маша была сиротой, мать её умерла рано, а отец – пару лет назад.

Через день после свадьбы Михаила сбил грузовик.

Последующих дней она не помнила. Память терпеливо стирала их, смазывая лица, соболезнования, собственные слезы, похороны и траурный марш…Но одно она помнила хорошо: Вася все время был рядом. Он не умел утешать, да и какие слова мог подобрать тринадцатилетний пацан? Просто пытался оградить от печальной суеты, бросаясь выполнять любое поручение, любое дело, которое требовалось. Сам заказывал гроб, сам ездил на кладбище, сам, сам, сам… Оберегая её и своих родителей.

Ещё одно лицо почему-то запомнилось ей с похорон. Пожилой женщины в черной косынке. Женщина стояла чуть поодаль, под молодой березкой, и молча смотрела, как хоронили Мишу. Едва гроб опустили в могилу, она развернулась и незаметно ушла. Лицо было знакомым, но Маша так и не вспомнила эту женщину. Да и не особо старалась.

 

Время шло, боль от потери любимого человека постепенно притупилась, и жизнь потекла, понеслась, заливая бурным потоком дел и забот однообразные скучные дни. Несколько раз к Маше сватались. Но она отказывала, не лежало ее сердце ни к кому из других мужчин. Иногда они перечитывали с Васькой письма его брата – мальчишка по-прежнему часто забегал к ней, помогая по хозяйству и просто проведать, перекинуться парой слов. Теперь письма читал Вася, а она сидела и слушала, утирая слезы. Он не пропускал ничего. Ни веселых описаний загадочных заморских городов, ни признаний в любви.

Едва ему исполнилось восемнадцать, как он сделал ей предложение.

- Ты с ума сошел! – улыбнулась Мария. – Мне тридцать один. Ты – ребенок для меня.

Вася стоял на своем. Мария смеялась. Затем злилась. Затем выгнала его из дома. Он караулил её на улице с букетом цветов, а когда она проходила мимо, выбрасывал цветы в урну, но упрямо тащился следом. Он писал ей письма и бросал в почтовый ящик. Писать складно Василий не умел, почерк у него был ужасным, и Мария откладывала письма, не читая. Но не выбрасывала, где-то в глубине души, она была благодарна этому мальчишке за всё, что он для нее сделал. Наконец, Маша решилась поговорить с его родителями. Но, едва завела разговор, как отец её перебил:

- Маша, ты не сердись на малого. Он – парень хороший, любит он тебя.

- Да не сержусь я! - отмахнулась Мария. – Но вы ведь понимаете, что это глупо. Поговорите с Васькой. Над ним ведь уже вся улица смеется.

- Ты это… - неожиданно заявил отец. – Ты на меня тоже не серчай, дочка. Может, действительно, за него пойдешь? Подумаешь, тринадцать лет разницы. Любовь-то она штука такая, не знает возраста. В армию Ваське не идти – очки вона какие толстые, а на гражданке и в очках жить можно. Парень-то он видный, ежели б не четыре глаза, так вообще красавец.

- Ну как вы не понимаете?! Я для него через несколько лет уже старуха буду. Сколько он со мной проживет, пока не бросит – год, три, пять?

 

На следующий день Машу разбудил стук в дверь. Накинув халат, она вышла в коридор, отворила – на пороге стоял Василий.

- Собирайся. Сходим в одно место.

- Никуда я с тобой не пойду, - она попыталась захлопнуть дверь, но Василий не дал.

- Если ты мне потом скажешь: больше не появляйся – никогда не увидишь. Мишкой клянусь.

- Куда ты меня тянешь? – вздохнув, спросила Маша.

- Сама увидишь, собирайся.

Он привел её… в церковь. Позвал священника, опустился перед Машей на колени и сказал:

- Батюшка, скажите ей, могу я соврать, стоя перед иконой?

И когда тот отрицательно покачал головой, заявил:

- Я никогда тебя не брошу, Маша. Никогда!

Они поженились через месяц. Просто расписались в ЗАГСе – без свадьбы и застолья, а затем тайком обвенчались в церкви. Год, который они прожили до рождения ребенка, был самым счастливым в жизни Марии. Из родильного дома муж вынес её на руках. Она весело смеялась…пока не заметила на скамейке у входа ту самую женщину в черном платке. Но тут налетели подруги и знакомые, васина родня, а когда она снова взглянула на скамейку – та была пуста.

 

Через несколько дней у Маши отнялись ноги. Она лежала на кровати, не в силах подняться, а врачи пожимали плечами и не могли ничего понять. Василий возил её по больницам. Василий нянчился с ребенком. Он носился по магазинам, в молочную кухню, по старушкам, что лечат травами… С работы его выгнали, и он ходил на вокзал разгружать через ночь вагоны. Однажды ночью Мария проснулась и увидела, как он спит сидя рядом с детской кроваткой, уставший и вымотавшийся.

- Господи! – закричала Мария. – За что мне такое, Господи?! Что я сделала, в чем согрешила перед тобой? Помоги мне, дай встать на ноги!

В тишине, ночью, она кричала, выла во весь голос, но странное дело…никто не проснулся – ни муж, ни ребенок. А потом…потом словно её ударило током и какая-то сила подняла с кровати. Ноги снова слушались – тяжело, едва-едва, но она чувствовала их, она могла ходить. Мария ревела и не могла остановиться. Она подошла к мужу, обняла его и стала целовать – взахлеб, проснувшегося, ошеломленного. Утром они вышли на прогулку. Втроем. Муж, она и ребенок. Медленно катили по улице коляску, смеялись, шутили, разглядывали прохожих и здания, словно прибыли в этот город впервые. Потом Васька убежал по делам, а, возвратившись, принес бутылку вина и заявил, что его восстановили на заводе. Весь вечер они пили вино и целовались. Счастье вернулось. На один день.

 

Он ушел на работу утром, она ещё спала – всю ночь ребенок капризничал, и Маша дежурила у кроватки. А в обед ей сообщили, что мужу оторвало руку. Сбой механизма, какого – она так и не разобралась, да и не слушала. Она больше никого не слушала. Не плакала, не рыдала, не жаловалась на жизнь. Ребенка забрали к себе васины родители, а Мария молча сидела в больнице у васькиной палаты, отказываясь уходить.

 

Поздно вечером, когда больные уже спали, а врачи разъехались по домам, к Маше подсела дежурная нянечка. Старая седая женщина, она долго смотрела на Марию, а потом взяла её за руку и сказала:

- Вспоминай. Вспоминай того, кто каждый раз оказывается рядом при твоих несчастьях.

- О чем вы?

- Темно вокруг тебя. Вот здесь, - нянечка коснулась головы. – Я первый раз прошла мимо, обожгло. Чувствительная я на это... Да не смотри на меня так, не спятила старая, могильное проклятие на твоем роду.

- Чушь какую вы говорите…

- Не перебивай, дурочка! У тебя же не первый раз несчастье, что у тебя раньше случалось?

Выслушав расплакавшуюся женщину, нянечка погладила ее по голове и тихо сказала:

- У нас в деревне такое было, ещё при царе. Одна девка вот так страдала и все, кто рядом. Вспоминай!

Пожилое женское лицо в черной косынке - Мария вспомнила её, эту женщину! Лет двенадцать было девчонке, когда отец несколько раз приводил эту женщину, тогда еще молодую, в дом. Что там уж случилось меж ними - неведомо. Но ведь и отец умер внезапно! Здоровый, сильный, в расцвете лет он заболел и стал чахнуть буквально на глазах.

- Вижу, вспомнила, - кивнула нянечка. – А теперь слушай. Надо тебе обойти три церкви, поставить три свечи в каждой и в каждой заказать службу, но только чтоб в одно время служили. За здравие.

- Васино? – что-то вроде надежды шевельнулось в сердце Марии.

- За здравие врага своего, - ответила нянечка. – В городе церковь у нас одна нынче, так что придется куда-то ехать. Только помни! Зла ты на него…

- На неё, - поправила Маша.

- Зла ты на неё, - поправилась нянечка. – А желать искренне надо. Сложно в себе злость побороть, но не поборешь ежели – проклятья не снять.. Будешь свечку ставить, вспомни её лицо и скажи «За здоровье моего врага!» Искренне скажи, поняла?

 

***

 

Мария вернулась в больницу через несколько дней. Василий пришел в себя, лежал на кровати, отвернувшись к стене. Когда вошла жена, повернулся, бросил быстрый взгляд и безразлично сказал:

- Уходи, Маша. Калека тебе ни к чему.

Она не ответила. Пододвинула табуретку, достала из сумочки пачку писем. Не мишиных – его. И стала медленно читать вслух, с трудом разбирая каракули…