*** Бежали волны друг за дружкой, ворчал прибой, скрипел песок… и африканская кукушка свой прочищала голосок… А куковала – истеричка пять «ку» за раз… Эх, нам бы так… «ку-ку-ку-ку» и «ку» - наличкой, как пять рублей, а не пятак… Висело солнце – снайпер ушлый, выцеливая мой живот… Я век свой вдоволь накукушил… пускай душа сто лет живет… *** В декабре, при сонности рассудка, - не успеть ни встретить, ни проститься: очень коротки на юге сутки, чтоб запомнить неродные лица… Потерять в песке – такая жалость… а найти – с пороком жить в обнимку, как свою случайно встретить старость и не верить долго фотоснимку… *** В потоках сладостных иллюзий, с ботинок очищая грязь, я намекал уставшей музе: ты только, спутница, не сглазь, а я уж буду откровенен – не скрою бодро вялость чувств, но… и не встану на колени, хотя… сейчас довольно пуст… Признанья выложу без грусти и время не остановлю: в его чуть запоздалом хрусте мгновенья радости ловлю! Пространство зримо одиноко: раздвину плоть его в окне, поддам тепла холодным строкам в далекой южной стороне… А север ждет… Вернусь, дружище – спою… До песен я охоч! И знаю – наши чувства чище и смогут нам с тобой помочь… Вагонная история без продолжения По стеклу в оконной раме тень ползет… табачный дым ест глаза курящей даме, не почуявшей беды… Между нами солнце пляшет, распуская в нити луч: есть в нем ниточки и наши, только… больно луч тягуч… Весенний синдром Виляя хвостиком, весна - на ранней стадии стриптиза, не пробудившись ото сна, как будто с осени пьяна, но, не имела эпикриза, не спотыкалась спьяну, но… в глазах смеркалось, - не светлело: бродило старое вино и… с самогоном заодно весеннее вминало тело в еще в полях черневший снег и… разливалось ручейками по доживающим свой век извилинам протекших рек с надутыми зимой щеками… Рвались на части облака и хлопья опускались вяло на почерневшие слегка полувесенние снега… Душа уже молчать устала… Она рвалась из темноты на свет ликующей природы по звонким улочкам пустым, где были только я и ты – стареющие год от года… Сплеталось все: и явь, и сон, и смех, и слезы – вперемешку… В потоке аномальных зон есть тоже, кстати, свой резон: «орел» - «орел», а «решка» - «решка». ГрехОвник Грех был дробен и тягуч: расплетал косу тугую и… казалось – просто лгу я в том, что грех мой не живуч… Грех живет во мне, рискуя быть затерянным в ночи: то кукушкою кукует, то без удержу молчит, то разнузданно и грубо вырывает крик души, то сожмет тугие губы, то вдруг воли их лишит, то, пьяня, взъерошит мысли, то пригладит их, урча, то в ночи звездой повиснет, то смахнет ее с плеча, то заплачет запоздало, то всхохочет невзначай, то воткнется в сердце жалом, то поставит греться чай, то вгрызется – нем и страшен, то ответит на вопрос, то вдруг издали помашет, то… потащит на погост… Я живу с грехами в такт – без заботы и участья, ведь от жизни только часть я, хоть… грешить пока мастак… *** Рыжим зайцем скачет лето, солнце ржавое грустит… Заполняя брэнд сюжетом, мокнут ягоды в горсти… Вяловатою строкою мокнет день, вминаясь в грязь… Осень, осень, ну, - на кой мне эта непогодь сдалась… *** Сгорел восторженно закат и я сгорел без сожаленья – уставший от себя слегка, в очередной, блин, день рожденья. |