Евгений Кубасов

 

Деревенская история

 

Умереть деду Федору угораздило аккурат под самый новый год – вечером тридцать первого декабря.

А наутро первого января, несмотря на праздник, в дом покойного пришли ближайшие соседки – бабки Шура и Агрипина. Следом за ними, прознав про смерть старика, с дальнего конца деревни подошли еще две старухи Мария и Лизавета. Пришедшие, обив у порога валенки от снега, крестились и клали поклоны иконе с зажженной лампадкой, затем подходили к детям: со слезами обнимали дочерей, пожимали руку сыну и, не снимая верхней одежды, оставляя за собой сырые следы от валенок, проходили в горницу, где лежал покойный – посмотреть. Лишь Лизавета нарушила этот порядок, перед тем как шагнуть в открытую дверь горницы, она, скользнув взглядом по завешанному темной тканью зеркалу, нашла свое отражение в стеклянных створках шкафа, на мгновение задержалась, убрала выбившуюся из-под полушалка седую прядь волос и поправила воротник дохи.

Новопреставленный во фланелевой клетчатой рубахе и домашних триковых штанах лежал посредине комнаты на двух сдвинутых лавках покрытых цветастой клеенкой. Сложенные на груди кисти рук и босые ноги были перехвачены широкой тесьмой, в глазницах лежали тяжелые пятаки. На табурете в изголовье в граненом стакане торчал пучок восковых свечей. Прохладном воздухе горницы, перебивая все прочие запахи, висел стойкий аромат плохо просушенного теса смешанный с резкой вонью дешевой мануфактуры, исходившие от стоявшего у стены гроба, обитого кумачовым сатином.

Постояв над телом, старухи коротко всплакнули, посморкались в носовые платки и пошли раздеваться.

- Молодцы! Все по порядку сделали, - похвалила Федоровых детей бабка Агрипина, давая понять, что знает толк в таких делах. – А лежанку сегодня не топите, чтобы форточку не пришлось открывать – избу выстудите. Завтра, как вынесут и истопите…

- Лежит, прям как живой! Красивый, любо- дорого посмотреть, - улыбнулась маленькая старушка Мария, но спохватилась и спрятала улыбку.

Сын Федора внес в горницу жестяное корыто и два ведра чуть подогретой и подсоленной воды. Дочери приготовили мочалку, мыло и тряпки, на стул положили смертное отца.

Агрипина уже на правах старшей, дождалась, когда они уйдут, плотно прикрыла дверь и накинула крючок.

- Так-то будет спокойней и нас и ему, - сопроводила она свои действия.

Растелешив покойника, старухи принялись рвать тряпки и готовить воду для обмытия.

За окнами, где-то неподалеку громко заиграла музыка, Мария вздрогнула: - От же баламуты, всю ночь колобродили и все им мало…

- Праздник, пусть себе гуляют, - отозвалась Лизавета и с намыленной мочалкой подошла к телу покойного. – Э-эх, отвоевался ты Федор Лукич,.. – пропела она, взяв в руку безвольную, сморщенную дедову плоть. – Ох, досталось тебе сердешному, ох, досталось…

На эту фразу, значение которой, наверное, было известно, одной Лизавете, старухи отреагировали каждая по-своему: укоризненно сошлись брови Агрипины, понимающе закивала и вздохнула Мария, бабка Шура, так и не сообразив к чему, относятся слова Лизаветы «отвоевался и досталось», к тому ли, что сейчас она держала в руке или в целом к тому, кто многие годы был ее нелюдимым соседом, вздохнула тоже: - Отмучился, слава Богу…

- Жену-то свою, на сколь годов Федор пережил? – спросила Мария, невольно покосившись на лицо покойника.

- Зину-то, - распрямилась Мария. – Считай… Нюрке – младшей теперь уж за сорок, а тогда только седьмой годок пошел. Значит, поболе тридцати будет…

- На тридцать четыре года, - уточнила Лизавета.

Агрипина вынула из глаз пятаки, освободила от тесьмы руки и ноги старика.

- А мне, почему тот год хорошо помнится… Федор-то вернулся оттуда в августе, - кивнула она куда-то за окно. – Зина уж к тому времени не поднималась. Мы к ней по очереди ходили, помогали, чем могли. А погода тогда стояла – сушь! В Курганах целую слободу огнем, как корова языком слизнула. Леса горели. А у нас поле ржи выгорело… Померла-то Зина в сентябре, а в декабре, с первым снегом – в деревне опять покойник – Матвея-бригадира в лесу бревном прибило…

- Вот-вот! – подхватила Шура. – И я помню: милиция тогда по домам ходила, все выспрашивали… Слух, был, что Матюха не сам под то бревно… Как вроде убили его… И Федора в район возили. Он тоже в тот день в лесу был. И потому, что только что из заключения… Думали, Федор с Матвеем за Зину посчитался. Ведь, когда-то, в пору, когда Зина в девках была, Матюха сватов к ней засылал. И потом разговоры были, что домогался он до нее, когда Федора посадили…

- Побойся Бога! – цыкнула на нее Агрипина. – собираешь сплетни. Людям бы только языки почесать…

- Как же!.. – вскинулась Лизавета. Сплетни! Если хочешь знать, мне сама Зина, Царствие ей Небесное, сказывала: приходил к ней в дом Матюха… Говорил: «Федора не жди! Таких как он из тюрьмы не выпускают, сгноят там…» Прям, вынь да положь!.. А как понял, что попусту все – изгаляться стал. Зина и так всю войну на лесоповале надрывалась, а Матвей, как бригадиром стал – на тяжелые работы ставить стал – на ферме вагонетки с навозом толкать. Может через это и болезнь, у нее развилась…

- Ой, не греши, баба! Ой не греши… Про мертвых - то так… - покачала головой Агрипина.

- Кобель!.. – зло проговорила Лизавета.

Старухи разом подняли на нее глаза

- Пакостник и сволота был этот Матюха! Мало ему было вдовых баб после войны, он Зинаиде старое простить не мог… Уж, если на то пошло – не без помощи Матвея Федор под суд пошел…

- А сидел то он за что? – спросила Мария, с опаской глянув в лицо покойника.

Агрипина развела руки:

- Кто теперь знает… На суд никого не позвали. С войны, после госпиталя Федор пришел в сорок седьмом. Еле ногу таскал – после ранения. Работать в колхозе, конечно, не мог, взяли его кладовщиком в Заготзерно. проработал, как вроде год, а потом у него на складе недоимки какие-то нашли…

- А я слышала другое… - перебила ее Шура. – Говорили, что посадили его за плен! С недоимкой той, как было дело… Председателем тогда у нас был Григорий Борисыч, вот они с Матюхой с зерном все химичили. Голодно в тот год было – неурожай…

- Григорий Борисыч?.. Это про него говорят, что он пропал? – оторвалась от своего занятия Мария.

- Он самый! Сгинул, не нашли ни живым, ни мертвым… Так вот, после уборочной Григорий Борисыч и Матвей уговорили Федора приписать нашему колхозу сдачу скольких-то пудов пшеницы, для хорошего отчета. И пообещались, что подвезут через неделю. Федор и приписал – вроде свои… А те не подвезли! Ну, тут и закрутилось… Тогда-то председатель с бригадиром бумагу про плен Федора написали, чтобы их самих за пищик не взяли. Федор-то два года в плену был, а в ту пору это хуже всякого воровства считалось…

Некоторое время старухи молча терли коричневую кожу старика. Прервала тягучее молчание Мария:

- Что поминать худое, давайте о хорошем лучше…

- И то верно, - поддержала ее Шура, расчесывая после мытья редкие седые волосы покойного. – Вот, Федор Лукич, предстанешь ты перед Господом Богом чистым и пригожим. А каким ты был по молодости… Как сейчас помню: косовороточка красная, сапожки хромовые начищенные, как зеркало. А глазоньки черные, как глянет, бывало, внутри аж ёкает…

- «Ёкает!», - у нее! – визгливо передразнила Лизавета. – То-то ты и мела хвостом, как Федор один остался…

- А ты не мела?!. – вспыхнула Шура. – Мне то безмужней - вдовой что? А ты еще при живом муже, Федору прохода не давала. А как своего Яшу похоронила и вовсе… Иль не помнишь уж?..

- Бабы, бабы! Угомонитесь. При покойнике-то собачиться,.. – повысила голос Агрипина.

- Погодь, Грунь! – расправила плечи Лизавета. – Дай я ей скажу!.. Вот тут она про Яшку моего заговорила. А знаете, каким был этот «Яша», Царствие ему Небесное, - она мелко перекрестилась. – И за одно: ни дна ему не покрышки! Это он на людях гоголем ходил, а дома, как выпьет – чистый зверь. У меня ж синяки не сходили. А я все сносила, из-за детей терпела. Может за это мое терпение и прибрал его Господь до срока. Поверите, когда хоронили, плакат вроде надо, а у меня на душе светлая Пасха…

- Чур, тебя, чур! Не греши – оборвала Агрипина. – Нашли время! Давайте лучше покумекаем, как одевать его будем… Штаны-то, ладно, оденем, а рубаху и пиджак распарывать придется – заколел больно.

Не мешкая Мария, взяла в руку лезвие:

- Только распарывать, а как же… По-другому никак не удастся.

- Тут и трусы, и исподнее, - Шура открыла другой пакет.

- И то, и другое одевай! – распорядилась Агрипина.

- Правильно, чтобы не замерз там, - улыбнулась Мария и посмотрела на гроб. – С домовиной сами управимся или Леньку на подмогу звать будем?

- Гроб то поставим, а дальше нам одним навряд ли справиться. Давай зови Леньку, - вновь взяла руководство на себя Агрипина. – Ты Марусь ставь табуретки, побольше которая – в голову, поменьше – в ноги…

 

Дочери Федора – Надежда и Анна приехали в деревню за три дня до новогодних праздников по телеграмме брата Леонида, проживавшего с семьей в соседнем с деревней отца селе. До того, дед Федор месяц пролежал в больнице, врачи сделали, что могли, но болезнь старика уже не поддавалась лечению, и его выписали из больницы домой – умирать. Сестры по очереди дежурили у постели больного. Если первые два дня после их приезда, отец дышал более или менее ровно, то к утру тридцать первого дыхание стало отрывистым, с хрипами, а пульс на его холодной запястье едва можно было обнаружить, заметно потемнели ногти на руках и ногах, ввалились щеки, заострился нос.

К завтраку пришел брат Леонид, за столом дети совещались:

- Кончится сегодня батя, руки ледяные и синие, задыхается. Слава Богу, что ничего не чувствует,.. – говорила самая старшая из всех Надежда.

- Хорошо, что без мучений, - вторила сестре Анна, и вздыхала: - Надо ж, прямо под Новый год… Но если что, гроб там, венок, продукты на поминки – я деньги отца я с книжки сняла. Если покупать… Надо ж, как знал, летом на меня доверенность написал, - вновь вздыхала она.

- Покупать!.. Сегодня праздник, между прочим,.. - подсказал Леонид, без удовольствия, и даже с отвращением, глотая чай из стакана.

- Праздник завтра! - твердо сказала Надежда и решительно поднялась из-за стола. – Вот завтра точно магазины будут работать через пень-колоду. Потому, я думаю надо сегодня ехать в район и покупать все: продукты,.. – она запнулась, ей не хотелось повторять то, что так легко сказала сестра. – Все эти… Принадлежности, - наконец нашла она подходящую замену. Порывшись в своей сумочке, Надежда достала деньги и положила их на край стола. – Давай Лень, собирайся и езжай. С инженером в гараже я вчера договорилась – машину даст.

- А хорошо ли при живом-то еще? – перешла на шепот Анна, прибавляя к взносу сестры свои и отцовы деньги.

Конечно, нехорошо, - кивнула Надежда. – Ну, а завтра… Кто знает, как будут магазины работать, у нас праздник один день не отмечают. Тем более такие магазины,.. – она в своей речи натолкнулась на риф. – Специфические…

Леонид порылся в карманах, будто что-то искал там, не к месту улыбнулся.

- У меня, девки, какое положение – зарплату в совхозе уже полгода не платят, все завтраками кормят. Но!.. – поднял он вверх указательный палец, придав лицу серьезное выражение. – Как только получу!.. Там у меня будут хорошие деньги – с вами расчет в первую голову…

- Ладно тебе, Лень, - Надежда пересчитала деньги и собрала купюры в одну стопку. – Я тут написала, что надо купить,.. – положила она на деньги сложенный вчетверо листок. – Должно хватить на все. Давай езжай…

- Ну да… Раз надо ехать – сейчас и поеду, - косясь на деньги, забормотал Леонид и поднялся со своего места. – Конечно… А то завтра… Праздник ведь… Цены опять же после Нового года вспухнуть могут. А я мигом в гараж и вперед! Все будет пучком!.. – к нему возвращалось хорошее настроение.

Надежда с укоризной посмотрела на брата.

- Я про продукты говорю… И про это самое… Про принадлежности… Говорю, подорожать может после праздников… А раз надо – куплю все как положено, батя обижаться не будет. Так чего и сколько берем?.. – надев полушубок и шапку, он вернулся к столу.

- Говорю ж тебе – я все написала, - покачала головой сестра. – Продукты и водку бери на рынке – там дешевле. Не переплачивай.

Леонид выставил вперед свою огромную ладонь:

- Спокойно сестры, меня учить – только портить, - двинулся он к выходу.

- Господи! – невольно прыснула Анна, заметив на ногах брата лишь толстые шерстяные носки, - так босиком и пойдешь?.. Совсем голову потерял.

 

Проводив Леонида, Анна собралась на почту звонить домой, а Надежда принялась готовить обед. Сходила в погреб, набрала картошки, помыв ее приспособилась чистить над ведром, когда из приоткрытой двери горницы, где лежал отец послышалось скрип кроватных пружин кряхтенье. Надежда замерла и прислушалась. За кряхтеньем последовал сдавленный кашель. Бросив нож в ведро, она тихо подошла к двери и заглянула в щель. Окна горницы были задернуты плотными занавесками и она с трудом различила кровать отца, а вглядевшись во мрак – не поверила своим глазам: отец старательно вытирал рот оказавшимся под рукой полотенцем. открыв дверь побольше, Надежда приблизилась к кровати и включила лампочку ночника. Глаза отца были открыты, чуть подернутые поволокой, белесые, но это были живые глаза, он смотрел и видел ее.

- Пошто свет застите? – чуть слышно спросил отец.

От ударившей в голову волны, Надежда не расслышала его вопроса, принялась поправлять подушки, одеяла, приговаривая: - Вот и хорошо! Очень хорошо… Ты молодец, пап! Теперь дело пойдет на поправку…

В блеклых глазах засветился гнев. Отец отложил полотенце в сторону и указал своим желтым пальцем на окно: - Открой – темно!

Надежда опомнилась и поспешила выполнить его повелительную просьбу, впустив в горницу яркий солнечный свет.

- Вот так, - удовлетворился Федор и то ли от света, то ли от слабости, при-крыл глаза. В этот момент Надежде даже показалось, что он улыбнулся.

Открыв глаза в следующий раз, он осмотрелся. Взгляд его задержался на тарелке с фруктами.

- Поесть хочешь?.. – догадалась Надежда и, выбрав самый большой апельсин, все еще дрожавшими от волнения пальцами стала торопливо чистить его.

Отец протестующе замычал, отвергнув заморский фрукт.

- Тогда может быть яблочка?.. – не дожидаясь ответа, Надежда сорвалась со своего места на кухню за теркой. – Я мигом!..

Протертое яблоко с ложечки старик съел с удовольствием, а подкрепившись, строго спросил: - Русскую нынче топили?..

- Сегодня не топили, вчера вечером,.. – кивала Надежда, снова поправляя отцову постель. – Тебе холодно?.. Сейчас истопим еще… И лежанку истопим. Тепло будет…

Отец прокашлялся.

- Дрова откудова берете, из поленницы в сарае?

- В сарае берем, в сарае…

- Из поленницы в сарае – на растопку и самовар. Там береза сухая. Для печек берите осину под навесом во дворе. Осина больше тепла дает…

- Хорошо, пап, хорошо. Будем брать со двора,.. – Надежда взяла руку отца в свою ладонь. – Может тебе бульончика сварить?.. Из курицы, свеженького… Он тебе полезный будет…

Отец словно не слышал ее и продолжал: - Ленька придет, скажи, чтобы трубу почистил – в хату гарь идет и снег с крыльца сбросит, поди, опять навалило, а то дверь, как летошний год, закрываться не будет. И еще, пусть кадку с прелой капустой из погреба достанет, а то мух разведется,.. – он хотел добавить еще что-то, но сил не хватило.

Надежда не почувствовала, как по ее щекам сами собой покатились слезы, и поняла, что плачет, когда слезы закапали на постель. Такое знакомое брюзжание отца сейчас ей было дороже всего на свете. Справившись с собой, она осторожно положила руку отца и вышла на кухню. Теперь прислушиваясь к каждому шороху в горнице, она достала из холодильника курицу, сполоснув кипятком из чайника, поставила ее варить, а сама вернулась к отцу.

Его глаза были открыты.

- Чего приехала-то?..

- Да так,.. – смутилась она прямого вопроса, но тут же поправилась, улыбнувшись, - в гости к тебе приехала, пап… А что нельзя?..

- И Нюрка тоже?..

- И Анна приехала. И Ленька с утра уж был…

- Все, значится, собрались, - с задержкой произнес Федор, о чем-то размышляя. – Ну собрались и собрались… Твои-то как? – спросил он.

- Да, слава Богу, пап… Алексей работает, платят теперь почти без задер-жек… Ну, а Миша в армии. Весной должен вернуться…

- Нюрка со своим живет?

- Ты ж знаешь, пап, в разводе они… Сошлись, вроде год жили. Но опять не получилось…

- Непутевые! – заключил Федор. – говорил же ей дуре, не ходи за него!.. Сразу было видно – поганец. Таким ни жена, ни дети не нужны. А она – «любовь, любовь!»,.. – силы вновь оставили его.

Еще с полчаса Надежда сидела рядом с кроватью отца не шелохнувшись, боясь потревожить его сон, глядя на исполосованное морщинами его лицо, пока не услышала, как скрипнула входная дверь. Она вышла из горницы.

У порога снимала пальто Анна. Ее лицо с мороза горело ярким здоровым румянцем.

- Еле дозвонилась, - сказала она громко, но осеклась, увидев приставленный к губам сестры палец.

- В себя пришел отец,.. – прошептала Надежда.

- Вот это да!.. – опешила Анна.

- Слышу – кровать скрипит, зашла, а он сразу: « Чего свет застите? Окна открой…». Яблоко ему потерла – съел. Вроде, только оклемался, а сразу ругаться, – улыбнулась Надежда. – Знаешь его характер…

- Раз лается, значит точно оклемался. Может и поживет еще,.. – задумчиво проговорила Анна. – Только нам теперь как быть?.. Ленька то сегодня все привезет, а тут…

- Сама не знаю!.. Кто знал! Бес меня попутал с этими праздниками, - посетовала на себя Надежда и пошла к плите.

 

Короток предновогодний день, только, кажется, развиднелось, солнышко холодное прокатилось краем неба, прокатилось и зашло – и снова сумерки сгустились над крышами домов. В окнах зажглись огни, замерцали разноцветьем новогодние елки, теперь уж до самого утра.

Леонид задерживался. Сестры накрыли на стол ужин, но садиться не торопились, чутко прислушиваясь к звукам на улице и за дверью горницы.

- Спит. И дышит хорошо – ровно, - сообщила Надежда, в очередной раз, заглянув туда. – Где же Ленька?..

Анна глянула на часы.

- По всему уже должен вернуться.

Прошло еще минут десять. Темень за окном расступилась от снопа ослепительного белого света, совсем близко послышалось урчание большой машины и почти одновременно из горницы донесся кашель. Не сговариваясь, сестры, разделили обязанности: Надежда скрылась за дверью горницы, Анна, накинув на плечи шаль, вышла в терраску.

Леонид уже втаскивал туда большой еловый венок.

- Достал, все достал!.. – гордо объявил он, завидев сестру. Все, как положено! Без документа – моги, а я добыл…

- Тише, ты! – цыкнула на него Анна.

- Ты чего?.. – не понял брат.

- Чего-чего! Не шуми – в себя пришел отец…

- Да, ну!.. Утром ведь…

- То было утром, говорю ж тебе – прочухался. Надежда сейчас у него.

- Вот так да!.. Я же все привез – продукты, эти принадлежности… Гроб, в смысле и все такое… И что делать будем?.. – звенящим шепотом спросил Лео-нид, дыхнув на сестру густым водочным перегаром.

Анна невольно поморщилась:

- Ох, Ленька! Все боишься, что тебя кто-то перепьет! До праздника стер-петь не мог…

- Ладно, тебе, я ж дело делал, - проговорил он в кулак, и уже, стараясь не дышать на сестру, продолжил. – Я интересуюсь: что делать будем? Ребята там уже разгружают…

- Продукты в дом заноси, а с остальным и не знаю, как… Может быть куда-нибудь пока отвезти, раз так вышло… Или у соседей поставить…

Леонид раздосадовано крякнул:

- Ну, ты сестра даешь! Кто ж из соседей согласиться к себе гроб поставить… Ладно,.. – после короткого раздумья, сказал он, поворачиваясь к двери. – Сейчас что-нибудь придумаем…

- И это,.. – Анна показала на венок, - тоже забирай.

 

Надежда включила ночник. Отец не спал.

- Ночь? – спросил он тихо.

- Ночь, пап, ночь. Новый Год скоро встречать будем. Вот все вместе и встретим. Давно мы уж так не собирались, - присела она на край кровати. – Жалко, что елку не приготовили. Ты помнишь, когда мы маленькими были, всегда елку наряжали…

- Помру я! – промолвил Федор. – Сегодня помру.

- Да что ты пап!.. Видишь, тебе лучше стало. Праздник сегодня... - почув-ствовала Надежда в словах отца страшащую твердую уверенность. – Зачем ты так? Все будет хорошо!..

- Помру! - повторил он. – Нутра не чую, как нет там ничего… Ленька с Нюркой где?

- Здесь они. Позвать? – приподнялась с кровати Надежда. – Сейчас позову…

- Не зови, не надо, - остановил ее отец. – Тебе хочу сказать… - говорил через силу он. – Ты у меня, Надька самая удалая была всегда. Попа зовут чтобы… - в груди его заклокотало. – А я тебе скажу… С Богом у меня того… Нелады. Дела Боговы сподобился решать. Грех на мне. Душегуб я… Ты, все одно, в церковь пойдешь, свечки ставить, поставь и за них. За упокой… - дыхание его сбилось, из гортани вырвался хрип, и уже не в силах досказать, он пошевелил пальцами: большой и указательный пальцы спрятались под дрожащей ладонью, оставшиеся три легли на одеяло, старик выдохнул, тело его вытянулось и обмякло.

Надежда взяла его тотчас отяжелевшую руку, прижала ее к себе, и уже не сдерживаясь, разрыдалась.

За дверью горницы ждала Анна.

- Ленька все сделает… - сделала она шаг навстречу, но взглянув на сестру, не смогла договорить, подавилась слезами…