По мотивам биографии польского Учителя Януша Корчака

 

На тысячи, миллионы, миллиарды набатов рассыпался каждый стук сердца. Бить в набат, кричать, взывать! Взывать? Тщетно… То, что случилось, было за пределами разума, любого. Не только человеческого, но и, наверно, звериного. И все же Учитель понял, что его дети, воспитанники интерната «Дома сирот», были обречены. Грязное и зловонное чудовище начинало их втягивать в свою разгоряченную пасть. Это потом ему дадут имя – Холокост. Потом, когда оно неистово насытится. А пока чудище набивало обвисшую утробу до пресыщения: стариками, женщинами, детьми. Теперь ему решили подать сирот из Варшавского гетто – около двухсот, с Учителем на закуску. И загустел воздух над Польшей, свинцовой росой опадая на обугленные ветки. А солнце так и не смогло подняться с востока, завязнув в тухлой трясине болота. И из раскрытого горла соловья вырвалось лишь гортанное карканье. Какая-то программа дала сбой. Произошла мутация разума. Или души? Вопрос без ответа.

 

Учитель и дети, его дети… Столько глаз, обращенных на него! Янтарно-черных, карих, прозрачно-голубых… Испуганных, умоляющих, отчаянных… Он учил этих ребят, наставлял, воспитывал. А они так верили ему, хрупкими стебельками своей души неустанно тянулись к свету. И теперь Учителю суждено видеть в газовой камере агонию этих глаз. Своим, все еще не угасшим разумом постигать доселе не виданное извращенное сатанинское деяние.

 

- Януш Корчак, вам помилование и освобождение, выходите, - голос надсмотрщика раздался перед железной дверью газовой камеры. Раздался в последний момент.

 

Учитель вздрогнул. Утонченные игры дьявола-извращенца? Оставить детей одних, осиротить их еще раз в миг последнего дыхания? Отдать темным силам не жизнь, а душу? И имя Учителя?

 

Учитель вдруг явственно увидел беснующееся ликование в преисподней, злорадный хохот и самодовольное потирание рук.

 

Нет! На этом ведьминском балу вам быть без Учителя.

 

Заскрежетал ржавый засов. Надзиратели торопливо заталкивали детей. Учитель, отбросив их руки, вошел сам. Через полчаса над Тремблинкой на тягучем кровянистом небе одна за другой вспыхнули черные обугленные звездочки. Когда появилась последняя, багряно-черная большая звезда, на тысячи, миллионы, миллиарды набатов рассыпался стук каждого живого, еще не мутированного, сердца.