В переулках буранчики снег навскопытили, холодно. Ощущеньем рассвет в синих бликах трамвайных депо. Льды взошли на постой, и Нева озирается скованно, Их пленительной «ласки» не чувствуя слишком давно. Утро силится ветром, грозит ранний час передрягами, Сто тридцатка «динамит», кидаясь колючей стеной. Мою душу искали три жрицы, березками плакали, Я пытался бежать в никуда непослушно немой. Одна Верила в сны, в неизбежность прекрасного, в чудо, Не печалила даль, всещемящей во взгляде тоской. Ворожила приметы, к гадалкам взывая, покуда Моя хворь по порогам сливается с Летней рекой. Свет другой все Надеялся, канут шторма грозовые, Прилетит в стылый край ее взгляд серебристой Луной, Чуть простой, но желанный, и вновь через ночь позову я Алый парус далекий, а белый пройдет стороной. Час секундой в веках затуманит поземкой поспешною След неровно упрямый по сколам зудящих тревог. Перебранкой бубнит в проводах ветер с тьмою кромешною, Я на этой тропинке до нитки, до клетки продрог. От Нее не бегу, просто слишком потеряно много, Снова слепо зову, одичавшей в дороге строкой. А березки отплакав, качались сомнением строго, И стелились буранчики тайнами по мостовой. |