Апрель набрал силу и солнце ярилось, как летом, весело заглядывая в глаза девушки входящей во двор.

Она сощурилась и подставила Яриле лицо, не замечая никого вокруг. Иначе бы девушка обратила внимание на трёх беседующих парней, которые с её появлением смолкли и, выстроившись в шеренгу, вперились в неё застывшими взглядами. Увидела бы их интерес к ней и, может быть, подошла бы к ним и спросила: а чего вы тут столбенеете, словно в игру «Замри» играете? А юноши бы, наверняка, поинтересовались: и откуда она тут такая взялась? Раньше они что-то не замечали её в своём королевстве, где живут с самого рождения. А потом парни непременно пожелали бы с ней познакомиться и она узнала бы, что их зовут Димон, Тимоха и Дёма. Хотя на самом деле длинного, как каланча, Тимоху звали Анатолием – просто фамилия у него Тимофеев, вот и прилепилась ещё со школы кличка. Да и Дёма никакой не Дёма, а Иван Дементьев, а кликуху он себе сам присвоил ещё во втором классе, потому что не хотел, чтобы его дразнили Воняшкой – а такие поползновения были.

Что касается Димона, то его дворовое имя никак нельзя назвать ни кличкой, ни кликухой, ни погонялом, потому как и в глаза и за глаза молодёжь, особенно девчонки, величала его «Димон Делон» или просто Делоном из-за его сходства с секс-символом Европы Аленом Делоном. И он с удовольствием носил этот «титул», поскольку познал уже силу своей внешности, приносящей ему немало приятных дивидендов…

Но девушка, привлекшая к себе всеобщее внимание, пока никак не среагировала на дружную троицу, и, неторопливой плавной походкой прошествовав ко второму подъезду, скрылась в его распахнутых дверях.

 

ТИМОХА

 

Ух, ты! Пролетела, как комета, аж в жар кинуло. Идет, как пишет! Юбка вокруг колен вензеля рисует. Волосы полураспущены, только на спине уже затейливо тесёмкой перехвачены в косу, на шее косыночка с фасоном повязана, подбородок гордо задран вверх, а глаза светятся… Кто она? Откуда? Раньше я её в нашем дворе не видел… Новые жильцы?

Я посмотрел на приятелей: Дёма загадочно улыбался, а у Димона была приподнята одна бровь. Нехорошо как-то приподнята… Мне вдруг захотелось сказать ему что-нибудь этакое… острое, но в этот момент его брови выровнялись и он вальяжно спросил:

– Кто такая? Почему не знаю?

Я пожал плечами и смолчал, опасаясь, что не сдержусь, осажу нашего штатного героя-любовника. Но тут нас начал удивлять Дёма. Он спрятал улыбку и, сунув руки в карманы, принял независимый вид.

– Татьяна. Учительская дочка. Они с матерью на прошлой неделе в наш дом поселились. С отцом разъехались.

– А ты откуда знаешь? – безо всякого на то права взревновал Димон.

Дёма напрягся и вынул руки из карманов:

– Помогал им вещи таскать. Мама попросила. Потому что её мать с моей теперь в одной школе будут работать. Она у неё тоже учительница. И Татьяна учится в педушке, на филолога.

– Значит ты уже с ней познакомился?! – застрожал Димон. – Почему нам ничего не сказал? Не представил?

– А тебе-то что? – нахмурился Дёма. – Спешишь поставить девчонку на учёт? В список претенденток в свой гарем? Закатай губёшки, Делон-самозванец! – «самозванец» даже отшатнулся от неожиданного выпада приятеля, а тот сплюнул косо, как урка, и впечатал: – Она не твоего поля ягодка! Не по зубам. И не вздумай оскорблять её своими приставаниями или обидеть! А не то отделаю тебя по полной, не посмотрю, что друг! А ты знаешь – у меня рука тяжёлая. И запомни: Танюха под моей защитой!

Высказался и пошкандыбал в свой подъезд, не оглядываясь.

– Ты чего это взъелся? – искренне удивился вослед Димон. – Не нужна мне твоя гимназистка! – и повернулся ко мне: – Что это с ним? Уж не втюрился ли? Так зря! Она, похоже, та ещё девчонка. Жесть. И холодная как айсберг. Да и он у нас, хоть и Иван, да не царевич. И коротышка к тому же...

Меня тоже начала раздражать самоуверенность нашего красавчика, но я попытался быть сдержанным и справедливым:

– Может и втюрился. Это его проблемы и не тебе судить Иван-царевич он или Иван-дурак. И никакой он не коротышка: метр семьдесят – это уже средний рост. А девчонкам он и таким нравится…

– Потому что качок. И боксёр… – пробубнил Димон. – Защитничек хренов. Вечно на рожон лезет. Мне не нужны ни его проблемы, ни его подружки. Они у него как на подбор: одна другой бесцветнее. К тому же зануды. Я весёлых девочек люблю. И ласковых. А Таньку Дёме не видать как своих ушей. Норовистая она – за версту заметно. Не по нашему жокею кобылка…

– Димон!!!

Он поднял вверх руки, типа сдаётся:

– Ладно, ладно! Не буду больше! И вообще, я ухожу. Дела у меня…

И поспешил со двора в «большую жизнь». А я уселся на детскую карусель и, хотя желудок во всю вопил, что время обеденное и пора уже подкрепиться, я решил кое-что обдумать. А конкретнее, поразмышлять о случившемся, о ссоре. Такого в нашей маленькой компании не случалось давненько, пожалуй, лет семь. Мы, конечно, бывает спорим до белого каления, но не унижаем друг друга и всегда находим золотую середину, а сегодня повздорили всерьёз. И всё из-за девчонки – девчонки, которой все мы по барабану: она даже не взглянула в нашу сторону. А Дёма как сказился… Да и я был готов наброситься на Димона. А уж мне-то отчего яриться? Я же, как любят повторять пацаны, холодно-кровный. Хотя…

Я начал воскрешать в памяти солнечное явление Татьяны во дворе – и она нарисовалась предо мной наяву: шла, весело размахивая сумкой, к выходной арке. Наверное, в магазин поскакала… И снова на меня ноль внимания. Мне стало совсем паршиво.

Не сказать, что девчонки не замечают меня вовсе, но и не вешаются ко мне на шею, как к Димону. И не так беззаботны и веселы со мной, как с Дёмой. Тот вообще легко клеит девчонок, правда высоких и слишком ярких обходит стороной – оттого что гордый и не хочет нарываться на отказ или насмешки. Я же всегда довольствовался теми, с которыми меня знакомили Дёма и Делон, и потому ничего серьёзного у меня ни с кем не было – так: кино, мороженое, пара поцелуйчиков. Но я и не особо расстраиваюсь – одному спокойнее. Хотя, если честно, девчонки иногда донимают своими прижиманиями и ласками и я готов пойти во все тяжкие. Да не хочется, абы с кем… А главное, мне пока никто по-настоящему не глянулся…

Тут мои мысли почему-то снова вернулись к Татьяне. Через два дня май наступит, будут гулянья на набережной, по Волге можно будет прокатиться, вечерами тепло… Я закрыл глаза и предался глупым и несбыточным мечтам, а когда открыл, увидел её. С Димоном!

Идут себе весело щебечут. А она улыбается ему, прямо вся сияет. Я вмиг возненавидел её. Всю до последней молекулы! Такая же как все вертихвостки! Пустоголовая!..

Тем временем, пока я булькал возмущением, не отдавая себе отчёта, что сверлю их взглядом, а сам уже вскочил и стою, словно кол проглотил, Димон подвёл соседку ко мне:

– Познакомься, Танюша! Это мой лучший друг Тимоха. Он у нас компьютерный гений и поэт… – и смотрит на меня с торжествующей миной на своей омерзительно красивой физиономии. И глаза ещё голубее, чем всегда… Гад!

Я мысленно выпустил в него целый град ядовитых стрел и перевёл взгляд на Таню:

– Не Тимоха я, а Анатолий. Это моё истинное имя. А фамилия Тимофеев… – она улыбнулась и я уже ничего вокруг не видел. Поплыл, кажись. Но не онемел. – А до гения мне ещё далеко. Пока только учусь в технологическом колледже… Заканчиваю…

– Очень приятно. А моё истинное имя Татьяна… И я тоже учусь. И стихи люблю…

И она стала что-то говорить о Серебряном веке. Я плохо воспринимал её слова, но слушал внимательно. Вернее, смотрел на неё.

Какие у неё ясные глаза… Серые. И ресницы пушистые. А губы, как вишни… Хотя косметики на лице нет. Никакой. И вправду, как гимназистка… Кажется, я нагло пялюсь и глупо ухмыляюсь. И не могу изменить выражение лица…

– Танюша, разве ты не торопишься? – забеспокоился Димон.

– Да, конечно! – спохватилась Татьяна и кивнула мне: – Пока, Толик! Мы ещё поболтаем о поэзии… – и поплыла к дому. Мой удачливый друг за ней.

Придя в себя, я тут только заметил, что Димон несёт полную сумку и пакет с хлебом. Значит прицепился к ней в магазине, типа помочь таскать тяжести? Небось до самой кухни подрядился! Находчивый, однако… Теперь он точно ей мозги закомпостирует…

Я было затосковал, но голод отвлёк от бесполезных переживаний: всё! Домой, жрать. При моём росте мне положены двойные порции и вовремя!

 

ДИМОН

 

Ёклмн! Я ли это?! Стою как пятиклассник в чужом подъезде и выглядываю, когда появится эта замороженная принцесса! Я – Димон Делон, из-за которого перессорились все девчонки двора! Да что там двора? И на факультете Машка с Леркой вцепились друг другу в волосья – а ведь, говорят, неразлучными подружками были с первого класса. Всем я до зарезу нужен, а эта… А вот надо же: разбирает меня! Просто бесячка напала!

Хотя, что это я… Уж самому себе-то признаться можно: тянет меня к ней, как магнитом. И хочу её до одури. Даже во сне снится, как раздеваю... Медленно, с поцелуями до самых мизинчиков… А она шёлковая и упругая… И пахнет весной… И тоже хочет меня…

И это не пустая фантазия: я ведь чувствую, что не безразличен ей! У меня в этом деле глаз пристрелян. Ан нет! Прогнала и сама за версту обходит. Недотрога… Это в восемнадцать-то лет? Никогда не поверю, что она ещё девочка! С такими-то формами? Цену, небось, себе набивает…

А поначалу ведь всё шло как по маслу! На майские праздники на катере катались, за Волгу съездили. Правда, втроём – Тимоха к нам прицепился, а на девятое ещё и Дёма прилип, как банный лист, до самого вечера тёрся возле Татьяны, но на следующий день я изловчился и сводил её в кино. Потом ещё пару раз погуляли вдвоём по набережной. Днём для начала, вечерами она с мамой сидит, говорит, что та сильно переживает развод с отцом. Зато после последней прогулки пригласила чаю попить с её фирменным печеньем. Я воспарил: всё! Сегодня она будет моей! Мне ли не знать, зачем девушки на чай зовут, когда дома никого нет?

Чай был вкусным, печенье бесподобным – об этом я и шепнул ей на ушко, а когда притянул к себе, чтобы поцеловать, она стала вырываться и мы свалились на диван… Случайно, ей Богу, случайно! А она на меня с таким испугом глянула, будто я ей под подол залез. И прогнала. А за что?! Другие девчонки на первом же свидании готовы на всё, а за Танькой я почти две недели бегал, как восторженный малолетка… Стоп!!! Идёт!

Идёт к своему подъезду… Но как идёт! Глаз не оторвать! Я точно сдурел. Даже в горле сушняк. Сейчас она войдёт, разуется, переоденется, то да сё… Минут через пятнадцать и пойду со своим сюрпризом…

«Сюрприз» был надёжно упакован в бумагу, чтобы никто не видел, что я, как дурак, с цветочками иду к этой ледышке. А уж о том, что меня могут застукать, когда я буду цеплять букет к дверной ручке, чтобы потом позвонить Тане, выманить её на приманку и назначить свидание, – и думать страшно. Стыдоба, да и только! Я посмотрел на часы: пора.

 

О, чёрт! Янка! Этого мне только не хватало! Караулила что ли?! Вывалила из моего подъезда и сразу повисла на шее:

– Димочка, а я к тебе заходила! Совсем ты меня позабыл… – я попытался высвободится, но она вцепилась намертво и только крепче прижалась. И трётся об меня. А соски как камешки. И пупок с пирсингом наружу, корябается. – Я соскучилась по тебе. Жутко! Пойдём ко мне, а? Мои предки свалили на дачу… С ночёвкой! Димусик… – и полезла с поцелуями.

Я вдруг испугался: а если Татьяна сейчас стоит у кухонного окна?! Она же всё это наблюдает, как в кино! И мне вовек не оправдаться! А цветы?! Эта сексуально озабоченная дура помяла все тюльпаны! И я разозлился. Сжав свободной рукой Янкино плечо, я заволок её в подъезд и прижал к стене. А она обрадовалась:

– Ты хочешь прямо здесь?!! Да?! Это круто! Я сейчас, Димусик... – и задрала майку до самого подбородка.

Совсем оборзела, деваха! Мне стало противно и я оттолкнул её. Она оправила одёжку и, сузив кошачьи жёлтые глаза, резанула по мне взглядом как бритвой:

– Ты чего?! В монахи записался? Или переметнулся к Анжелке? А может к Юльке опять потянуло?

Я усмехнулся и она, отступив на шаг, напряглась, будто вот-вот прыгнет и вонзит в меня все зубы. Я непроизвольно вытянул для защиты руку. С растрёпанным букетом.

– Цветы?!! Это для кого же?!

– Теперь для тебя! – я со злостью сунул ей букет. – Бери! За твою небывалую верность. – Янка машинально приняла подношение и угомонилась. Ко мне вернулось самообладание и я выдал импровизацию: – Купил для матери тюльпаны, а ты их все изгваздала.

Она встрепенулась и кольнула недоверием:

– Для матери?! А в честь чего?

– А вот это не твоё дело! И давай переключи свой неуёмный темперамент на что-нибудь другое. Мне некогда выяснять отношения: сессия на носу. А у меня курсовая на полном нуле. И два реферата там же… – Янка захлопала ресницами и я помахал ей ручкой: – Пока!

– Дима, а когда же мы…

– Как-нибудь потом, – перебил я её, – как только – так сразу. И не ходи за мной, не приставай. Сам приду, если надумаю!

– Димочка…

Да пошла ты! Это я уже в лифте выплеснул злость. Потому что не время сейчас дразнить свою гёрлу. Она без тормозов, может к Татьяне пристебаться… С непредсказуемым результатом. А у меня и так всё хреново. На сегодня всё. Кранты. Сюрприза и свидания не будет. Потому что сначала надо обрубить концы. И вообще, перед боем линию фронта почистить. Всех поклонниц разогнать. Или пристроить к их неуёмным ухажёрам. Сдать, как говорится, по описи.

Дома никого не было – родители почти переселились в новый коттедж, приглядывают за отделочниками. Я попробовал заняться рефератом по политологии, но это был дохлый номер. Провал задуманного предприятия и взбрык Янки мешали сосредоточиться. Надо бы прилечь с лекциями: может в голове прояснится?

Прояснилось. И первой пришла мысль, что ничего страшного не произошло. В конце, концов, я могу позвонить Тане, будто ничего не случилось, и поболтать о пустяках.

Трубку Татьяна взяла сразу и меня от столь приятого предзнаменования прорвало: нёс всякую чушь о погоде, о сессии и надоевших конспектах. Она терпеливо выслушала весь этот бред и на моё предложение развеяться у Волги неожиданно согласилась:

– Хорошо. Только давай завтра. Сегодня я у Толика, мы копаемся в Интернет...

От радости я стерпел эту колючую новость. Тимоха не тот соперник, которого надо опасаться. Он ещё пацан совсем, к тому же махровый романтик. Зато завтра я начну новую страницу в наших с Таней отношениях…

Я не знал ещё, чем удивлю её завтра, но вот в том, что сегодня должен работать до упора, чтобы освободилось время для атаки на мою милую сероглазую гимназисточку, уверен…

 

ДЁМА

 

Скамейка в сквере на проспекте казалась на удивление жёсткой и я весь извертелся.

А может быть, это от невесёлых мыслей всё не по мне? Во первых, я устал, потому что пришлось пойти на помощь к отцу – в связи с открытием колёсно-дачного сезона к ним в автосервис клиент косяком повалил. Конечно, подзаработать я не прочь, но ведь сессия совсем близко, а потому зачёты, контрольные, рефераты… Кручусь юлой, света белого не вижу. И в результате прошляпил Танюху: заловил-таки её в свои сети Делон-искуситель! Ходят с ним на пару по полдня, чуть ли не в обнимку и оба светятся. Неужели у них любовь? Зная Димона, сомневаюсь я, что он способен на такие чувства. И обидно мне – я ведь первый на неё глаз положил и она, вроде ко мне неплохо отнеслась. И я поначалу воспылал надеждой, даже с Зинкой своей расплевался из-за Татьяны.

Отец меня отчитал: мол, зачем ты девчонку заморочил и бросил, как надоевшую игрушку? Теперь она страдает, а я, говорит, не знаю, как её матери в глаза смотреть… Дело в том, что мать Зины бухгалтерша в автосервисе и родственница хозяина, потому и есть у неё возможность поедать нас с батей укоряющими взглядами. А я что? Мне Татьяна теперь милей всех. А только чую, облом мне будет полный, на всех фронтах: не получу ни Зинки, ни Танюхи. И с Димоном окончательно разругаюсь, да ещё и экзамены не сдам…

Вконец измаявшись, я было поднялся, чтобы потопать домой, да позаниматься, раз уж образовалось свободное время, но тут заметил свою головную боль – Татьяну. Идёт себе вся такая задумчивая, улыбается самой себе: чуть было мимо не прошла! Пришлось окликнуть. Остановилась, присела рядом:

– Привет. Загораешь?

– Размышляю…

– О чём, если не секрет? – спросила, а сама лучится какой-то своей тайной и приятной мыслью и, уж точно, я тут ни при чём.

– Обо всём понемногу. И о тебе в том числе.

– Обо мне?! – я кивнул и отвёл глаза, чтобы в груди не щипало. – И о чём конкретно?

– О том, что ты связалась с Димоном, – выпалил я, – а он у нас ходок известный. С одной девчонкой встречается, а пару других на примете держит, а то и со всеми тремя сразу...

Глаза Татьяны вмиг потухли.

– Да?.. – тихо усомнилась она и голос её немного задрожал: – А мне показалось, он способен на серьёзные отношения…

– Может и способен, – «пожалел» я друга, – а только с ним надо держать ухо востро. Не успеешь опомниться, как потеряешь голову, и он будет делать с тобой всё, что захочет.

Татьяна вцепилась обеими руками в лавку и вытянулась в струну.

– Не будет! Со мной у него этот номер не пройдёт.

– Ты так уверена в себе? – усмехнулся я. – Или в нём?

– В себе. У меня насчёт этого строго. Это, если хочешь знать, моё кредо.

– Кредо? А поподробней?

– А какие тут ещё подробности? Просто держу себя в строгости. Я так решила ещё в школе, даже поклялась, что до замужества ничего и ни с кем себе не позволю. И пока у меня всё получается…

Я не сдержал своего недоумения:

– А зачем? Чего ради?

И заткнулся, сообразив, что могу обидеть Татьяну, и, вообще, это дело деликатное. Но она решила удовлетворить моё любопытство:

– У меня был дедушка…

– Был? Он уже умер?

– Да. Там, в станице. Перед тем, как… – она споткнулась, не желая говорить о смерти. – Когда мне исполнилось шестнадцать лет, он сказал мне одну простую вещь. Мудрую. И я с ним согласилась.

– И какую же?

– Он сказал, что сила нации не в армии, не в законах, не в правительствах, а в целомудрии женщины. Оно самая главная преграда беспределу, злу и грязи. Если мать, жена, дочь будут блюсти себя, то и в семье будет лад и строй, и мужиков не будет тянуть на глупости. В том числе посторонних.

– Скажешь тоже! А любовь? А свобода? И для здоровья, наконец…

Она посмотрела на меня как на чокнутого:

– Дурак ты, Ваня. Ну, о каком здоровье можно говорить, когда на душе помойка? И не свобода это, а распущенность. Блуд и пошлость. И цинизм. Или ты думаешь, те девчонки, которые … – она замялась, – которые заботятся о вашем здоровье не мечтают о любви? Не хотят выйти замуж? А любовь… Ведь когда любовь, пошлости нет места. И мужчины должны чувствовать ответственность за женщин, особенно за тех, кто доверился им, кто их любит…

Татьяна замолчала и углубилась в какие-то неведомые мне невесёлые мысли. Я не знал, как выкрутиться из неловкой ситуации, но, словно во спасение, она резко поднялась и посмотрела в сторону нашего дома:

– Ладно, поговорили и хватит. Пойду я. Надо реферат писать по древнерусской литературе. Пока, Ванечка…

И ушла. А я, позабыв о своих благих намерениях погрузиться в учёбу, прилип к лавочке и затосковал. А ещё мне почему-то стало стыдно. Уж не знаю за что, но с души несло помойкой и в груди всё-таки защемило…

 

ТИМОХА

 

Татьяна шла своей обычной неторопливой походкой, а у меня перехватило дух. Похоже, я даже дышать забыл, потому что, когда она подошла, я закашлялся.

Она села рядом и, кивнув, участливо спросила:

– Простыл?

Я замотал головой:

– Нет, поперхнулся воздухом…

– А… – она посмотрела по сторонам и как-то уж слишком равнодушно поинтересовалась: – Скучаешь? А дружки твои где? Мне казалось, что вы не разлей вода…

Мне, разумеется, было понятно, кто именно её интересует, но я принял предложенную игру и также бесстрастно начал с Дёмы:

– Иван с тех пор, как сессия закончилась, пропадает в автосервисе, деньгу заколачивает, да и практикуется по специальности… – Татьяна с нетерпением уставилась мне в рот, но я не спешил утолить её любопытство. – Он вообще последнее время какой-то смурной ходит, озабоченный и усталый… Ты не знаешь, что с ним? – она будто не услышала моего вопроса и я сжалился: – А Димон после скандала укатил за город, якобы, за строителями присматривать и пропал. Сам не звонит и на звонки не отвечает, хотя телефон не отключен. Мать его вчера заезжала, квартиру проверить, так даже разговаривать со мной не стала. Она у него с фасоном дамочка, ты же знаешь. Отец-то у Димона попроще, но я его с апреля не видел, он, похоже, уже насовсем в коттедж переселился…

Татьяна вздохнула и опустила ресницы. Я подумал, что вот сейчас она спросит, как я время коротаю после сессии – и самое время будет пригласить её на пляж или на турбазу. Но она молча поднялась с каруселей и, не простившись, побрела к подъезду. А я, как дурак, остался сидеть на самом пекле с нойкой на сердце и со всеми проблемами.

А все мои проблемы связаны с Татьяной. Во-первых, чем дальше, тем тоньше моя надежда на взаимность, хотя общение наше стало доверительней – и вот это-то и пугает! Уж не за братишку ли своего она меня принимает? Не хочу я ей быть ни братом, ни другом! Мне хочется совсем, совсем другого! Неужели она не понимает этого, когда благодарно чмокает меня в щёку или поглаживает мои руки?! Я же с ума схожу от любого её прикосновения, от дыхания в щёку, от доверчивого взгляда, от улыбки! По ночам маюсь от разбуженного воображения, дышать трудно, есть не могу из-за тошноты…

Даже мама заметила моё взвинченное состояние и, кажется, обо всём догадалась. Потому как заявила, что через неделю возьмёт отпуск и мы поедем с ней к отцу. В пойме, говорит, на Волге, все твои неприятности забудутся. Какой там! Мне даже подумать страшно, что я хоть день не увижусь с Таней! Я попытался отказаться от поездки, но мама ни в какую: ты, мол, тут скоро совсем свихнёшься от жары и общения со своим компьютером. И это так: я действительно целыми днями маюсь один. Мама у меня фельдшер, работает на скорой помощи, да ещё к одной старушке по вечерам ходит, массаж делает да капельницу ставит. Отец подрядился электриком на строительство какой-то турбазы, аж под Астраханью – домой только раз приезжал, в мае. А как базу сдали, его попросили остаться на лето для проверки и отладки оборудования.

Так что с конца марта я, по сути, беспризорник… Но свихнусь я не тут от одиночества, а там, на базе, от тоски по Татьяне. Да и как она без меня? Особенно после того жуткого скандала…

 

Злополучный скандал, от которого всех нас лихорадило трое суток случился полторы недели назад, как раз когда мы один за другим расправились с экзаменами и зачётами. Таня была так счастлива тем, что вполне прилично сдала летнюю сессию – хоть и не на повышенную стипендию, как собиралась, но в сумбурных условиях бесконечных ссор и примирений с Димоном она и тому была рада.

Честно говоря, все мы имели не тот результат от экзаменов, на который были способны, но особенно не расстраивались. Кроме матери Димона. Та вдруг заволновалась. Как же, как же! Её единственный и неповторимый сыночек, будущий великий юрист, не только самый красивый, но и самый умный: первые три сессии сдал на все пятёрки, да и всегда отличником был. Был, да сплыл. К тому же кроме зачётки троечника, мамаша обнаружила, что сынуля ещё и отощал весь, побледнел и сделался раздражительным и оргызучим.

Она решила найти виновников столь неприятных перемен и тут, как по заказу, примчалась Янка и заложила неверного бой-френда с его новой пассией. Уж не знаю, что она там наплела, но разъярённая мадам помчалась прямиком к Татьяне, вытащила ту на лестничную площадку и отвела душу по полной. Сам Димон в это время бегал за билетами на концерт гастролирующих москвичей, но рядом оказался Дёма – он и слышал все инсинуации в адрес избранницы младшего Русакова. И он же оттащил разъярённую бизнес-вумен от помертвевшей Татьяны, а потом отпаивал нашу любимицу валерьянкой.

Естественно, Таня послала ничего не подозревающего Димона куда подальше и два дня провалялась в постели: глухонемой и безучастной. А опальный кавалер эти дни был сам не свой и старательно обхаживал Дёму на предмет подробностей – но тот молчал, как партизан. А может быть не мог говорить от потрясения или не хотел, поскольку с той самой апрельской ссоры отношения у них с Димоном были очень натянутыми. Я тоже не мог объясниться: просто оттого, что толком ничего не знал, – и в результате Димон распсиховался, обозвал нас предателями и укатил в семейный коттедж. И Дёма с тех пор тоже глаз не кажет. Пропал на фиг наш автомастер. Короче, все расползлись по норам зализывать раны…

 

Пропажа объявилась на закате: усталый угрюмый Дёма подсел ко мне и тупо уставился на монитор приснувшего компьютера:

– Всё! Не могу больше! Сил моих больше нет! Понесу башку на отсечение!

Его хриплый голос испугал меня не на шутку:

– Ты о чём, Иван? – осторожно, как у больного, спросил я. – Куда ты собрался?

– Сначала к Татьяне, а потом к Димону… – начав трудный разговор, Дёма слегка ожил. – Признаюсь им во всём! – я отвесил челюсть и он заспешил: – Скажу им, что я подлец и предатель. Что это я навёл Янку на Татьяну… – мои глаза чуть не выпали из орбит и Иван принялся сбивчиво оправдываться: – Но у меня и в мыслях не было, что эта стервоза натравит на Танюху мадам Русакову! Я просто хотел, чтобы она проявила активность и оттянула Димона на себя, оторвала его от Татьяны! Он же её всю извёл! Думал, что наш Казанова за полтора месяца осатанел без секса, что ему сперма в мозги ударит и он набросится на свою Барби! А получилось вон как… Я и предположить такого не мог! Ну, думал ещё, если вдруг Янке шлея под хвост стеганёт и она полезет к Танюхе, – я буду рядом и переломаю падле ходули, на фиг! И патлы повыдергаю! Откуда мне было знать, на что способны две стервозные бабы, если объединятся?! Ну чего ты молчишь, Толян?! Скажи мне прямо: мол, ты, Дёма, дерьмо собачье и змея подколодная! Жалишь исподтишка и в самое больное место! Скажи! Или ударь в рожу покрепче, до самой юшки! Я это заслужил!

– И тебе станет от этого легче? — Дёма согнулся пополам и вцепился в растрёпанную шевелюру. Я похлопал его по плечу: — Чего уж теперь волосы выщипывать? Надо исправлять положение. А то будет ещё хуже. Представляешь себе, как они сейчас накручивают себя? Таня, наверняка, решила, что Димон встречался с обеими и доверял Янке свои тайны, а потом они на пару смеялись над ней. А Димон, небось, думает, что Татьяна просто издевается над ним, этаким пай-мальчиком. А он действительно очень изменился…

Дёма пригладил кудри и воткнул в меня мрачный взгляд:

– Да, надо действовать. Завтра с утра схожу к Татьяне. А с обеда поеду к Димону… – приняв решение, он немного успокоился и откинулся на спинку стула. – Вот только не пойму я: ты-то чего так стараешься помирить их? Ведь ты тоже влюблён в Татьяну!

Я поёжился, но затирать ответь не стал:

– Ну влюблён! До чёртиков. И что с того? Ей-то нужен не я, а Делон. А мне нужно, чтобы она была счастливой. Мне её улыбка очень нравится… И когда глаза блестят от радости.

– Ты точно опоздал родиться! Рыцарь без страха и упрёка. А я вот не смог так…

– Это я уже понял… И что дальше? Я имею в виду твои отношения с Таней.

– Пока братские. Но думаю, как покаюсь завтра, – никаких не будет… – он поднялся. – Пойду я домой, башка трещит. Которую ночь не высыпаюсь из-за своей подлости.

И уже у самой двери огорошил меня:

– А с моими любовными заморочками жизнь сама расставила всё по местам. Я, друг, наверное, скоро женюсь. На Зине. Задержка у неё.

– Какая ещё задержка? – не врубился я.

– Ну, ты, Тимоха, у нас совсем ещё пацан! – изумился Дёма. – Такая, какая бывает у женщин при беременности! Залетела моя Зинка! – и он невесело хохотнул: – А по правде, так это я залетел. В силки. На пожизненную…

И скрылся за дверью, не дав мне времени для сочувствия.

 

ДИМОН

 

Узнав от Дёмы о скандале и всю подноготную этого кошмара, я был вне себя. Не знаю, что стало бы, подвернись мне под горячую руку моя ушлая мамуля, но они с отцом в аккурат этим утром срочно уехали: в Нариманов, к деду. Вроде как, тётка написала, что тот при смерти. Я тоже должен был поехать с ними, но не мог, пока не разобрался с Татьяной: почему она меня попёрла, как шелудивого пса? Такой гневной и несчастной я её ещё не видел! И как раз, когда у нас всё пошло на лад…

А оказывается, это Дёма расстарался. Друг, называется... Интриган чёртов! Но он своё получил: я таки ему неплохо врезал. И простил. Потому что не знаю, как бы сам поступил на его месте, когда на кону всей жизни такая девушка, как моя Татьяна. Разве можно не влюбиться в неё? А Дёма, схлопотав по сусалам, даже обрадовался. Утёрся и сказал, что получил за дело. Потому что дурак, коль полез в чужую жизнь, не зная женщин, и подлец в натуре. И мы с ним нажрались до искр в глазах: это я из мести матери решил выпить весь запас её любимого коньяка. А утром, приведя себя в норму под ледяным душем, я помчался к Татьяне – но она меня даже на порог не пустила. Велела отправляться к мамочке. Несколько раз на дню я бросался в атаку на дверь её квартиры, но она притворялась, что её нет дома. Мне бы поискать помощи у Тимохи, попросить, чтобы он выманил Таню на улицу – но ведь он тоже влюблён в неё! А значит не друг мне больше и не помощник. Да и с моей стороны это было бы подло…

И вот я, как подросток, подкарауливаю Татьяну в подъезде, потому как из своей комнаты видел, что она пошла в магазин, но перехватить её не удалось…

 

Она так быстро справилась с замком, что я едва успел выскочить из своей засады на пролёт выше её лестничной площадки. Но всё же успел и, схватив за руку, рванул её к себе. Татьяна охнула и уронила сумку с продуктами, но не сопротивлялась, а как-то сразу вся обмякла. Я прижал её к стене и скороговоркой, горячо и без пауз выплеснул на неё всю свою тоску по ней и обиду, и недоумение, и вину за мать и обещание защищать её впредь от всех и вся… Она слушала меня молча и не отводя глаз, и смотрела так, словно не верила ни одному моему слову! И была так близко…

Её губы оказались мягче и слаще, чем я думал, но не открывались навстречу моему поцелую и от этого я ещё пуще завёлся и терзал их, пока она со стоном не оттолкнула меня:

– Дима, не смей так со мной! И вообще, уйди! Я тебя выслушала и всё поняла. И не в обиде. Но тебе лучше уйти.

– Но почему?!

– Потому что ничего хорошего у нас не получится! Твоя мать ненавидит меня и я не собираюсь бороться с ней за место под солнцем. И общаться с ней не смогу!

– При чём тут моя мать?!! Тебе кто важнее: она или я?!

– Мне важнее быть в ладу со своей совестью. И я не позволю себе встать между тобой и твоей матерью. – Татьяна вскинула на меня свои прозрачные глаза и я весь сжался от предчувствия удара. – А за тебя я спокойна. Ты быстро утешишься на груди у своей Яны. А будет мало её, так возьмёшь любую из очереди. Как их там? Юля, Анжела, Ира… А! Ещё Вика!

Я в ярости схватил её за плечи и начал трясти:

– Что ты несёшь?! Издеваешься?! Гордячка спесивая! Всю душу из меня вымотала!

И вдруг она заплакала:

– Если бы ты слышал, что они кричали тут, как обзывались!.. – я в растерянности отпустил её и она, прижавшись к стене спиной, уронила руки. – Все соседи повылазили из своих нор на это бесплатное шоу… А они меня проституткой… шлюхой дворовой… И ещё по всякому… А твоя Яночка, вообще, матом… Всю в грязи вываляли!.. – я попытался обнять Таню, но она отстранилась: – Нет, ты послушай! Это ещё не всё!.. Когда Дёма поволок твою матушку вниз, эта рыжая лохудра зажала меня и стала нашёптывать как ты её любил, что с ней вытворял и что она проделывала с тобой…

– Хватит!! – не выдержал я и, притянув её к себе, сжал в объятиях: – Прости! Прости меня за всё!.. И за весь этот кошмар, и за то, что нагородил раньше… И за обидчиц твоих… Я разберусь с ними со всеми. Танечка…

Я хотел её поцеловать, но она обхватила мою шею и, уткнувшись лбом в плечо, затряслась в плаче. И мне не пришло в голову ничего лучше, как гладить её и повторять, словно заигранная пластинка: «Танечка… Танечка моя… Прости…».

Татьяна уже начала успокаиваться, когда за моей спиной раздался гневный голос:

– Отпусти её!! Гад! Зачем ты её мучаешь?!

От неожиданности я расцепил объятья и резко развернулся: ба! Да это же Тимоха!!! А вызверился-то как! Сейчас точно полезет в драку! Я заслонил собой Татьяну и посоветовал:

– Шёл бы ты отсюда, Толян! Не видишь разве? Мы с Таней выясняем отношения. И третий тут лишний…

Но он не сдвинулся с места и решил удостовериться:

– Это правда, Таня? Он не обижает тебя?

А взгляд как у затравленного волчары. Ну и Тимоха! А ведь точно может загрызть!

– Всё нормально, Толя, – подала голос Татьяна из-за моей спины, – я в порядке. А ты зачем пришёл? По делу или так?

– По делу… – буркнул Тимоха, испепеляя меня горящими глазами. – Узнал, что вы затеяли ремонт и хотел помочь вам с матерью клеить обои. И ещё сказать, что в пятницу уезжаю с мамой к отцу на турбазу, и пригласить тебя с нами. А то ты тут спечёшься от жары.

– Спасибо, Толик, но мы с мамой собираемся в Голубинскую. Как только закончим ремонт в моей комнате. Косметический. А помощник у нас уже есть…

Новость о помощнике придала мне смелости и я сделался жутко добрым:

– Пока, Толян. Иди пакуй вещи. А я к тебе скоро забегу, поговорим и попрощаемся.

Тимоха кинул пронзительный взгляд мне за спину, кивнул и поканал вниз, а Татьяна вцепилась в мои плечи и вздохнула. Конечно! Мне тоже жаль Толяна, но сегодня не его день. Я повернулся и взялся за торчащие в дверях ключи.

Татьяна улыбнулась:

– Только тихо. Мама прилегла отдохнуть. Очень уж это утомительная штука – ремонт.

 

ТИМОХА

 

Итак, они помирились. Но почему же тогда она плакала? Да так сильно, что я услышал это за два этажа и помчался прыжками на четвёртый! И увидел её руки на крепкой шее Димона… От этого видения меня до сих пор колотит – а надо успокоиться: скоро придёт мама и будет трудно изображать из себя счастливчика. И она расстроится…

Кажется, я скриплю зубами. Так плохо мне ещё никогда не было, потому что я осознал, что мой поезд ушёл навсегда… Жизнь без надежды быть с Таней стала пустой и ненужной. Что же делать?! Говорят, настоящие мужики в таких случаях напиваются, но я совсем не пью. Потому что пацан. Прав был Дёма, когда посмеялся надо мной… А может всё-таки выпить? Ага, выпить! Чего? Дома ничего такого нет и в помине! Ну, нет! Пора взрослеть!

Я вскочил и засобирался в магазин. И почему-то застрял у зеркала в прихожей. В эти минуты в квартиру вошла мама:

– Что-то случилось, сынок?

Да... Лицо у меня и впрямь перекошенное, есть от чего испугаться. Я засмеялся:

– Ничего, ма. Просто смотрю и пытаюсь понять: мужик я или пацан?

Мама бросила на меня озадаченный взгляд и, встав рядом, оценила моё отражение.

– Ни то, ни другое. Ты парень. Высокий, стройный и красивый.

– Красивый?! Ты считаешь меня привлекательным? – искренне изумился я и чуть было не поинтересовался: почему же единственно нужная мне девушка выбрала не меня, а Димона?

– Конечно красивый! – мама подтолкнула меня к зеркалу. – Ты посмотри на себя! Рост сто девяносто два, спина прямая! Глаза большие, шоколадные и бархатистые! При светло-русой шевелюре это очень эффектно. А подбородок с ямочкой, а губы? Крупные, сочные – объедение! – я недоверчиво хмыкнул и мама шлёпнула меня, как в детстве: – Дурачок! Ты очень видный парень! И плечи – косая сажень…

– А нос? – засомневался я. – Тоже «косая сажень»?

– Нормальный мужской нос! А если он кому и кажется большим, то это оттого, что ты худой. Надо было не бросать плавание. Сейчас бы таким богатырём был, что все другие парни рядом с тобой были бы незаметными. А ты из-за своего компьютера совсем спорт забросил. Того и гляди сутулиться начнёшь…

Мне немного полегчало и я рванул на себя дверь.

– Ты куда, сынок?! А ужинать?

– За водкой. Мне сегодня край как надо напиться…

– Толя?!!

Я задержался в дверях:

– Ма, ты не находишь, что мне пора повзрослеть?

– Тогда поторопись. Я составлю тебе компанию…

Всё-таки моя мама чудо! Я чмокнул будущую собутыльницу в макушку и поскакал вниз через две ступени. Ничего, Танюша! Ведь ты пока не замужем!

 

Димон объявился в четверг вечером и, взглянув на сумки у порога, констатировал:

– Уже собрались… – я провёл его к себе и он отчего-то засуетился. – Я ненадолго. Проститься. Можем нескоро увидеться, потому что мне тоже надо будет уехать. В Нариманов к деду. Он серьёзно болен. Мои предки уже там. А я хочу дождаться, пока они оттуда съедут. Не хочу встречаться с матерью, после её выходки. А Таня говорит, не надо избегать конфликта, надо его решить…

– А ты почему не на свидании? – спросил я, оставив его монолог без комментария.

Он растерянно улыбнулся:

– Так в этом смысле у нас всё по-старому. Никаких гуляний под луной, поцелуев и так далее… – он запнулся и сверкнул зубами: – а я и этим счастлив! Ты представляешь себе? Счастлив уже тем, что не гонит! Совсем ручным щенком стал. Даже не думал, что такое может быть, что бывают такие девчонки, рядом с которыми…

Я поспешил перебить его:

– Ремонт уже закончили?

– Почти. Галина Петровна сказала, что после двадцатого они поедут в станицу. На месяц. Мне хочется с ними, но надо дуть к деду. И не знаю, как смогу так долго прожить без неё…

Мне хотелось крикнуть ему: «А я как?!», но я сумел остаться спокойным:

– С Иваном-то как? Общаешься?

Он замялся:

– Да виделись мельком, парой слов перебросились… Я-то ничего, не злюсь… Но Дёма сам меня избегает. Наверное, должно пройти какое-то время… – он взглянул на часы. – О, время прощаться!

Мы пошли к выходу и неловко обнялись.

– Ты прости меня, Тимоха… Сам знаешь за что, – неожиданно обронил Димон, – уж так получилось, друг… Это судьба…

– Смотри мне, не обижай её больше! А то схлопочешь! – тоном старшего брата предупредил я и сцепил зубы.

Он честно заглянул мне в глаза и на полном серьёзе пообещал:

– Никогда! Клянусь тебе!

 

ДИМОН

 

Звонят. Кто там в такую рань?! Я выключил чайник и поплёлся в прихожую.

– Таня?!

Она буквально выпала из дверного проёма и я едва успел подхватить её за талию:

– Что случилось?!!

Татьяна высвободилась и прижалась спиной к стене:

– Я так боялась, что не застану тебя! Мне приснилось, что ты уезжаешь…

Голос Тани пропадал от волнения и я с тревогой посмотрел в её блестящие глаза:

– Я бы не уехал, не простившись, ты же знаешь… Но мне на самом деле нужно сегодня отправляться в путь. Автобус в полдень…

– Дима, ты не должен ехать! – нервно воскликнула она. – Ни в полдень, ни потом!..

– Но почему?! Что случилось?!

Она оттолкнулась от стены и схватила меня за грудки:

– Не знаю… Я боюсь… Случится что-то страшное!.. Откажись от поездки, Дима!

Попятившись к трюмо, я вслепую нащупал бланк и протянул его Татьяне:

– Вот. Срочная. Вчера вечером притащили… Я пробовал позвонить отцу, чтобы уточнить, что там, но он недоступен… Я должен ехать, Танечка… Если там всё путём, я вернусь ещё до твоего отъезда…

Она молча кивнула и, развернув телеграмму, прочла:

– «Приезжай немедленно»… – и уронила её на пол. – Всего два слова?..

Я бережно обнял её, отвёл в свою комнату и усадил на раскинутый диван:

– Ну, чего ты испугалась, глупышка? Ничего со мной не случится. Я же не в первый раз еду к деду… Дорога проторена, асфальт… А там за мной будут приглядывать…

– Ты ничего не понимаешь… Мне приснился сон… Случится что-то ужасное, я знаю… – Татьяна смотрела в пол и голос её был монотонным и бесстрастным. – Тебе нельзя ехать… Нельзя… Ты должен быть рядом со мной, тогда всё обойдётся… – и вдруг вскочила: – А сколько уже времени? Тебе пора уходить?

Она заметалась по комнате и мне пришлось поймать её в объятия. Таню била нервная дрожь и я обхватил её покрепче:

– Успокойся, милая! Ещё только девять утра… И вообще, я передумал. Поеду вечерним автобусом… – она обвила руками мою шею и подняла ко мне своё лицо. – Танечка…

Её тело было горячим и трепетным и она не отталкивала меня… И не сжимала губы… И, вообще, не мешала мне ласкать её и была податливой и мягкой. Мы целовались до умопомрачения, которое наступило очень быстро. И жар заставил нас снять одежды. И тогда я подхватил её и понёс в свою не убранную ещё постель…

 

Я никогда не был так счастлив как в это утро! Счастье пришло ко мне нежданно и негаданно и я держал его в своих руках. Я мог его потрогать, погладить и поцеловать, мог обласкать каждый его закоулочек, каждый пальчик, каждую шелковистую прядку волос… Я владел им и отдавался ему сам, я дышал им и хмелел от его неповторимого аромата…

– Танечка… – она тихо засмеялась и я растворился в этом смехе. – Танечка… Ты мне снишься? Или я уже в раю?..

Она закрыла мне рот ладошкой:

– Тихо! Не надо про рай! Ничего не говори… Только целуй меня и ласкай… Тогда я не буду ничего бояться…

Этот совет я принял безропотно и охотно и вскоре снова пил её дыхание и тонул в ней, и слушал сдавленные стоны и вскрик взлетающей в небеса птицы… Танечка!..

 

– Я помогу тебе собраться… – сказала она и поправила занавеску на окне. В этот миг луч засыпающего солнца высветил тело Тани и я задохнулся от восторга. И тут же меня пронзило острое, как стрела, знание, что я вижу всё это в последний раз. Наверное, я вскрикнул, потому что она забеспокоилась:

– Что?! Тебе больно?

Я затряс головой, сгоняя с себя наваждение, и улыбнулся:

– Это я от восторга. Ты такая красивая!..

Она подняла с полу платье и вскинула вверх руки, чтобы надеть его… и я, затаив дыхание, смотрел, как оно ползёт по её телу, обволакивая его и скрывая от меня…

– Танечка…

Она поправила платье и стала натягивать трусики.

– Дима, вставай. Времени в обрез. Нам придётся вызывать такси.

Я нехотя поднялся:

– Ты меня гонишь? А ещё утром умоляла никуда не ехать…

Она подала мне чистую рубашку:

– Если твой дед умрёт, не простившись с тобой, это всю жизнь будет стоять между нами. Я смирилась. Значит, судьба…

– Я пробуду там недолго. Как только деду полегчает, я сразу помчусь к тебе, пусть даже в Голубинскую. Я не выдержу целый месяц разлуки. А осенью поженимся…

Она застегнула на мне рубашку.

– Сначала разберись с родителями. Если твоя мать будет против, я не выйду за тебя.

– Таня!

– Всё, мой хороший. Пойдём, чаем напою на дорожку…

 

Я держал своё счастье в руках и оно вздрагивало в нервном ознобе и хлюпало мне в плечо. Сердце снова пронзило дурное предчувствие и я подумал: а может остаться? Но именно в этот момент таксист дёрнул клаксон и Татьяна сунула мне в руки смятую телеграмму:

– Возьми. Если в автобусе не будет мест, тебя по ней подсадят…

Едва я прикоснулся к дверце, Татьяна прижалась ко мне всем телом и выдохнула:

– Я люблю тебя, Дима! Чтобы ни случилось, помни об этом. Я очень тебя люблю…

– Я тоже люблю тебя. Смертельно. Танюша…

Она подтолкнула меня к машине и, отскочив, зажала крик ладонью.

Таксист рванул с места, силуэт Татьяны растворился и я понял, что в моих слезах.

 

ДЁМА

 

Я никак не ожидал, что жизнь снова стравит меня с Янкой. И снова по паскудному поводу. А она пришла ко мне сама, ни свет ни заря двадцатого июля: стоит в дверях бледная без косметики, зарёванная и, как всегда, чем-то недовольная. Я спросонок даже разозлиться не успел, как она открыла рот и шандарахнула меня под самый дых:

– Одевайся, пойдём. Дима погиб. Сегодня похороны.

Я ухватился за косяк и заорал:

– Что ты несёшь, дура!!! Оставь его, наконец, в покое!

Она вся перекосилась в плаче и тоже заорала:

– Это он нас всех оставил!! И тебя с Тимохой, и меня, и свою гордячку Таньку! Ему уже всё до фени! Это мы все теперь слезами умоемся!

В моём задохшемся мозгу стали вспыхивать слабые искры. Но вменяемым я пока не стал, потому что вытолкал Янку на лестничную площадку и выскочил вслед за ней босиком и в одних плавках. И почему-то перешёл на шёпот, задавая свои невнятные вопросы:

– Как? Откуда? Где он? Рассказывай…

Она размазала по лицу слёзы и ответила коротко и внятно:

– Я сама ничего толком не знаю. Утром в пять позвонил его отец и сказал, чтобы я собрала друзей Димы к ним в коттедж к двенадцати. А потом добавил: Дима погиб, сегодня похороны. И всё!

Она была по-настоящему пришиблена горем, а мне не было её жалко – я её ненавидел! Подсказывало ли мне чутьё, что и мы с ней приложили руку к этому ужасу, или просто ненависть спасала меня от оглушающего чувства потери – не знаю. Но повёл я себя нелогично:

– А почему он именно тебе позвонил?

Янка виновато захлопала ресницами:

– Так Нина Владимировна взяла у меня перед отъездом номер телефона, чтобы узнавать, как тут Димка без них… – и испуганно заткнулась.

В моей башке вихрем промчалась тысяча мыслей и, ещё не переварив их, я выдал:

– Шлюха! Ты всегда была шлюхой, даже когда была целкой! Ты родилась такой! – Янка задвигала губами, но слова к ней не шли и я рявкнул: – Пошла вон с моих глаз, сука! И к Танюхе за весту не приближайся!

Повторяться мне не пришлось: Янку как ветром сдуло. Только всхлипы висели эхом над лестницей. А я припал к двери и заледенел: Татьяна! Как я ей скажу об этом?! И сразу затеплилась спасительная мысль: мама! Она поговорит с Галиной Петровной, а та уже с Таней.

 

В коттедже Русаковых Таня не появилась – но я и не ждал, что она засветится перед родителями Димона. Тем более, что я успел позвонить Галине Петровне и сообщить, что гроб загерметизирован, потому что лето и жарко, а погиб он аж пятнадцатого – в день своего приезда.

Дед к тому времени был вполне здоров и Димон вдрызг разругался с матерью и ушёл к своему другу детства Сашке. Они немного выпили, позвали ещё одного парня и пошли в ночь на какого-то матёрого сома. Димону удалось подцепить рыбину, но леску повело и он упал… А в лодке торчала какая-то железная клюшка – вот об неё-то он и стукнулся виском – вроде легонько, но сразу насмерть. Всё это мне поведал Сашка, а ещё сказал, что Димон в тот момент был очень счастливый, потому что ему всё удавалось: и мать приструнил, и чудо-рыбу поймал, и к девчонке своей собирался назавтра уехать…

В усадьбе Русаковых и на кладбище я чудом держал себя в руках и постарался ни с кем больше не контачить и не пить. А дома нагрузился под завязку – иначе бы сердце лопнуло. И потому Тимохе позвонил только на следующий день. Он долго молчал, а в трубке почему-то зашипело и заскрипело, а потом и Толян подал сиплый, как после простуды, голос:

– Я завтра приеду. Прилеплюсь к кому-либо из отдыхающих и примчусь.

– Зачем? На похороны ты так и этак не успел бы, даже если бы узнал вчера. Девять дней уже через два дня и, будь уверен: тебя там никто не хватится.

– А Татьяна?! Я должен быть рядом, должен её поддержать!

– Не нужен ей сейчас никто. Она как каменная и ничего вокруг не сечёт. Сидит со сжатыми кулаками и знай себе, талдычит: я знала, я чувствовала, я говорила ему, что нельзя ехать… И всё. Даже не плачет. А Галина Петровна сказала, что она давно не в себе, после того, как Димон не позвонил в обещанный срок. Как приехал, звякнул, что дед в порядке и что он завтра же поедет назад, – и исчез из эфира. И Танюха сразу в крик: с ним беда! В общем, Толян, сиди там, приходи в себя. Тебе теперь надо будет много сил. А то как ты поможешь Татьяне? Я тоже не видел её ещё. С ней пока моя мама возится. А я ходячий труп – никакой…

 

Тимоха таки прикатил на девять дней и, выслушав мои скупые новости, рванулся к Татьяне. Я остановил его:

– Не надо, не ходи. Тебе сейчас лучше не показываться. Она никого из нас не хочет видеть. Потому что мы живые. Понимаешь, Толян? Его нет, а мы живые. И потому виноватые. Нужно время. Пусть Танюха немного оклемается, стерпится со своим горем…

 

ТИМОХА

 

Осень в этом году была сухая, тёплая и какая-то особенно пронзительная. Я шёл со свадьбы Ивана и думал о том, что за год, а точнее за несколько месяцев, мы с ним повзрослели лет на пять, а Димон остался вечно молодым…

Свадьбу Дементьевы устроили непышную, но какую-то домашнюю и трогательную. Мой друг выглядел вполне довольным, видимо, смирился с ранним браком, Что касается заметно пополневшей в талии Зинаиды, то она была откровенно счастлива, потому что любила Дёму самозабвенно – он был её первым и единственным мужчиной, о чём мне тот и шепнул с нескрываемой гордостью перед моим уходом. И тут же сообщил, что под Рождество у них будет дочка… Таня.

– И Зина не против этого имени?!

– Представь себе! Во-первых, потому что любит меня, а во-вторых, потому что уверена во мне! – похвалился Дёма. – Я же ей ни разу не изменил и во всём потакаю!

– Я рад за тебя, Иван. Она у тебя славная. И очень похорошела от счастья…

– У тебя тоже всё наладится, друг, – щедро пообещал Дёма, – вот увидишь. Татьяна, наконец-то, оценит тебя по достоинству.

– Твоими бы устами да мёд пить! Пока же всё совсем наоборот… – усмехнулся я – и ушёл, чтобы не слушать его комментариев…

 

…Шуршали под ногами листья, а в голове воспоминания о последних месяцах моего каждодневного хождения к девушке, для которой я был пустым местом. Татьяна встречала меня и провожала, глядя сквозь меня и не слушая моих убеждений в том, что жизнь продолжается. Она не гнала меня, нет, но уходя, я всякий раз слышал вздох облегчения. И только один раз, в конце августа, Татьяна встретила меня с улыбкой и не успел я возрадоваться сему небывалому факту, как она тут же обдала меня ушатом ледяной воды:

– Толечка, он вернётся ко мне! В апреле. Только совсем маленьким… – она положила свою ладонь на мою руку и пояснила: – Я беременна. Наш с Димой сыночек родится в апреле. Представляешь себе, какое совпадение? Как раз через год, как мы полюбили друг друга… – сказала и тут же развернулась, забыв обо мне, и пошла в гостиную. Придавленный её новостью, я поплёлся следом и она добавила: – Я назову его Димой. Дмитрий Дмитриевич Черкасов… Он обязательно будет похож на папу. Иначе нельзя. Это будет несправедливо…

В тот день я во второй раз в своей жизни напился, а на следующий снова, как ни в чём не бывало, пошёл к Тане и она потянула меня на кладбище, чтобы поделиться новостью о наследнике с папочкой – и снова меня как бы и вовсе не было. А я терпел, потому что не видеть её хоть один день был не в силах, и ходил к Черкасовым каждый вечер, как на работу.

 

Ноги привели меня в родной двор и я посмотрел на её окно: светится. Может, ждёт меня?!

Увидев радостную улыбку на губах Татьяны, я поспешил зажать сердце в кулак: нет уж! Расслабляться мы не будем! Научены горьким опытом! Лучше поостеречься!

И правильно сделал, поскольку радость хозяйки никак ко мне не относилась. Но она щедро поделилась ей:

– Толя, у меня приятная новость: эта рыжая дура выскочила замуж за какого-то турка и умоталась из России!

– Ты радуешься её счастью? – съязвил я, догадываясь, каков будет ответ.

Но Татьяна не обратила на мой тон никакого внимания, как, впрочем, и на меня. Она по привычке поставила передо мной чашку с чаем и, опершись на подоконник, подтвердила мои подозрения:

– Да нет же! Мне плевать на её счастье! Но она могла сообразить, чьего ребёнка я вынашиваю, и проболтаться матери Димы. А та обязательно захотела бы отобрать его у меня!.. А так Нина Владимировна ни о чём не узнает, потому что Димину квартиру они продали и делать ей тут абсолютно нечего…

Я медленно закипал отчаянием и решил, что пора расставить все точки над «i». Я же не железный! И сегодня праздник Покров пресвятой Богородицы – может она раскинет надо мной свой обережный покров?

– Таня, – позвал я, – подойди ко мне, сядь рядом… – она послушно уселась на табурет и я, заглотнув как можно больше воздуха и давясь полной безнадёгой, проблеял: – Танюша, выходи за меня замуж… Я очень тебя люблю… И ребёнку нужен отец…

Её глаза налились недоумением и я приготовился услышать гневную отповедь или что-то вроде: «О чём ты говоришь, Толя?! Как ты можешь сейчас думать об этом?», но она сказала совсем другое – тихо и будто из глубокой ямы:

– Не надо, Толя… Мне больно.

– Прости… – сквозь зубы процедил я и поспешил к выходу: всё! Это точно конец! Больше я сюда ни ногой!

 

Мама молча наблюдала, как я доставал из бара водку и стакан, но когда я уселся за стол, решительно накрыла стакан ладонью:

– Анатолий! Я давно хотела обсудить с тобой твою проблему. Твои отношения с Татьяной. Давай поговорим, пока отец спит.

– Давай, – вяло согласился я, – только обсуждать нечего. Нет у меня с ней никаких отношений. В том-то всё и дело, мама. Это и есть моя проблема. И она неразрешима.

– Это с твоей, мужской, точки зрения, – возразила мама. – А я посмотрела на неё как женщина и, кажется, нашла решение… – я сосредоточился на приём и она изложила свой наполеоновский план: – Вся беда в том, что ты избаловал Татьяну тем, что всегда под рукой, ты стал её подружкой, и она не видит в тебе мужчину, который может сделать её счастливой. Поэтому ты должен на время исчезнуть из её жизни… – я согласно кивнул и мама вдохновилась. – Я нашла тебе квартиру, сынок. Рядом с колледжем. У одной моей знакомой дочка уехала в длительную командировку и она согласилась, чтобы ты пожил к её квартире до майских праздников включительно. Надо же, чтобы кто-то платил за неё и сторожил, пока пустует? Поэтому она с радостью приняла моё предложение. Это нам ничего не будет стоить, а ты поживёшь один, подумаешь, как наладить свою жизнь…

– Мама! Зачем всё это?! – перебил её я. – Хочешь, чтобы я нашёл себе какую-нибудь женщину и стал, наконец-то, настоящим мужчиной? Но мне всё равно кроме Татьяны никто не нужен! Никто в целом мире!

– Даже мы с отцом? – я ничего ей не ответил – лишь усмехнулся. Поскольку и сам испугался правдивого ответа. Но мама уже шла напролом, потому что начала сражение за меня с моей «мучительницей». И потому не стала вникать в контекст моей усмешки. – Ну, ладно. Пусть даже так – для меня важней всего твоё счастье, сынок. Ты можешь, водить или не водить туда женщин – воля твоя. Но на занятия спортом время у тебя появится. А я буду наезжать и подкармливать тебя. И тогда в мае ты явишься перед Татьяной совсем другим человеком: уверенным в себе, крепким и свободным от комплексов мужчиной. И ты возьмёшь над ней верх, поверь мне, сынок. Я всё же лучше тебя разбираюсь в женщинах…

– Я согласен, мама, – отчеканил я. – Когда начнём операцию?

Мама радостно улыбнулась:

– Немедленно! Давай собираться. И не бойся, твой тыл будет под моей надёжной опекой. Я подружилась с матерью Ивана, а та работает вместе с Черкасовой – так что я буду держать тебя в курсе всех новостей. Даже не сомневайся во мне! Я очень грамотный и осторожный лазутчик! Важно, чтобы ты сам не сорвался раньше времени.

– Не сорвусь, мама. Я, наконец-то, повзрослел. А главное, надоело быть «подружкой»...

 

Первое время было невыносимо и от тоски по Тане я снова начал писать стихи, чего не делал больше года. Потом втянулся в новый ритм и стойко держал данное маме обещание. Та тоже выполняла обещанное и, являясь ко мне каждую субботу, заполняла кастрюли варевом и жарёхой и делилась новостями. Кроме общения с матерью Дёмы, она неожиданно получила предложение от Галины Петровны захаживать к ним и наблюдать за беременностью Татьяны. И стойко молчала обо мне, пока не получала прямой вопрос. Как правило, спрашивала обо мне старшая Черкасова и мама не баловала её подробностями моей жизни, а мне со смехом сказала, что вся эта катавасия сильно смахивает на тайны Мадридского двора, поскольку ясно было, что Галина Петровна озвучивает вопросы Татьяны.

По капризу судьбы мы с Дёмой, переехавшим жить к Зинаиде, снова оказались соседями и именно с ними я встретил новый год. Дементьевых я не посвящал в свои тайные планы укрощения Татьяны и потому Зина пригласила для меня свою родственницу Наташу – и в аккурат под её игривый смешок, за пять минут до боя курантов, я поздравил Татьяну с новым годом и пожелал нового счастья. Это был первый её контакт с «подружкой», поскольку я заботливо сменил на телефоне симку, и от растерянности она не знала, что сказать, лишь поинтересовалась, с кем это я так весело встречаю новый год. «С Иваном» – ответил я и торопливо закончил разговор, поскольку стал слабеть от звука её голоса… Через несколько минут она позвонила сама – но я набирал её номер с трубки Дёмы и Татьяна вынуждена была болтать с ним, а не со мной… А я, с трудом отсидев за столом пару часов, удрал в свою конуру успокаивать растревоженное сердце, чем сильно обескуражил возымевшую на меня виды Наташу…

На восьмое марта я не стал звонить Татьяне, а передал через постороннего мальчишку крохотный букетик и диск со своими стихами…

И затаился до рождения их с Димоном ребёнка.

 

Малыш появился на свет десятого апреля. Эту новость я узнал от мамы, но не спешил поздравлять Татьяну с «возвращением Димона», назначив себе две недели выдержки. И вот этот день настал. Я с полчаса вертел в руках свой сотовый, смиряя тоскующее сердце, и, наконец набрал заветный номер.

– Это квартира Черкасовых? – прогундосил я, изображая из себя занудливого чиновника. – Мне поручено поздравить молодую мамочку с появлением долгожданного чада…

– Толя, это ты? – явно заволновалась Татьяна. – Кончай дурачиться! Я узнала твой баритон!

– Ой, кажется я ошиблась номером! – пропищал я, теряя с таким трудом взлелеянное самообладание.

Татьяна радостно засмеялась:

– Толечка, миленький, не смеши меня! Скажи лучше, ты хочешь на него посмотреть?

– А зачем? – расплываясь в улыбке, поинтересовался я. – Я и так знаю, что он писаный красавец, точная копия своего папочки…

– Он похож на меня! – почему-то обиделась Татьяна.

– Да? Тогда следует взглянуть, настолько ли он прекрасен, как его мамочка…

– Когда ты придёшь? – прошептала она и я не смог ответить, потому что потерялся от энергетики этого громкого шёпота. – Завтра сможешь? Часов в шесть…

– Да. Завтра смогу…

– Я буду ждать тебя, Толя… Очень… – и она отключилась.